Почему 1169?

ЖМП № 8 август 2016 / 22 мая 2017 г. 15:29

http://e-vestnik.ru/analytics/russkiy_afon_9865/

Александр Назаренко

О ВРЕМЕНИ ПЕРЕДАЧИ РУССКИМ АФОНИТАМ МОНАСТЫРЯ СВЯТОГО ПАНТЕЛЕИМОНА

Еще в 1950 году известный знаток славянских древностей, русский историк-эмигрант и священник Владимир Мошин (1894–1987) в большой статье, посвященной Русскому Афону, постарался показать, что в начальную пору своего существования, в XI–XII веках, русские монастыри на Святой горе: обитель Пресвятой Богородицы Ксилургу (Древодела) и позднее монастырь Святого Пантелеимона — не просто были связаны с Русью и Русской Церковью, но и пользовались вниманием и материальной поддержкой со стороны государственной власти, то есть русских князей.

Связи русских князей с Афоном были так или иначе вписаны в общий контекст русско-византийских отношений¹ . Историк размышляет, как и почему русским афонитам из Ксилургу был передан монастырь Святого Пантелеимона, или монастырь Фессалоникийца. Обстоятельства, сопровождавшие акт передачи обители, и его хронологическое приурочение хорошо известны: сохранилась грамота афонского протата, датированная августом 1169 года.

Святогорское эхо киевской политики

Протат «по долгом рассмотрении» удовлетворил просьбу настоятеля русского монастыря Ксилургу кир-Лаврентия, предъявленную в день Успения Пресвятой Богородицы, 15 августа, о передаче его монастырю какой-нибудь неблагополучной обители «ради ее благоустроения и пользы» и отдал ему захиревшую обитель Святого Пантелеимона с тем условием, что последняя должна быть восстановлена и «обстроена наподобие крепости». При этом сам монастырь Ксилургу также оставался за русскими монахами, которые за то прощали протату 30 золотых долга² . Тем самым документ представляет Русский монастырь достаточно состоятельным, чтобы справиться с задачей, требовавшей немалых средств и людских ресурсов. Несмотря на то что русские монахи к 1169 году владели Ксилургу уже в течение самое малое полутора столетий³ , еще относительно недавно, в декабре 1142 года, подробная опись монастырского имущества, отнюдь не блиставшая богатством, завершалась констатацией: денежный ящик пуст, а за обителью числится 17 золотых долга⁴ . Следовательно, к августу 1169 года в материальном благосостоянии произошла коренная перемена к лучшему.

Такую перемену отец Владимир Мошин связал с появлением в Русском монастыре некого брата Лазаря, которое сопровождалось богатым вкладом. Он перечислен в позднейшей приписке к упомянутой описи 1142 года: многочисленные золотые и серебряные предметы церковного обихода, семь украшенных драгоценными камнями икон в серебряных и позолоченных окладах, вышитые жемчугом покровы, реликвии с частицами Честного Креста Господня и прочее в таком роде. Все эти сокровища позволили историку предположить, что новый инок происходил не просто из состоятельного, а, весьма вероятно, из княжеского семейства. С другой стороны, пойти навстречу просьбе игумена Ксилургу протат подтолкнули, по мнению историка, тесные союзнические отношения, которые сложились у византийского императора Мануила I Комнина (1143–1180) с киевскими князьями Ростиславом Мстиславичем (1159–1167, с перерывом) и Мстиславом Изяславичем (1167–1169). Да, в начале марта 1169 года Киев был захвачен войсками владимиро-суздальского князя Андрея Юрьевича Боголюбского и на киевском столе оказался младший брат Андрея — Глеб Юрьевич, но это «не помешало осуществлению начатого дела»: «союзник Византии» волынский князь Мстислав Изяславич не собирался отказываться от борьбы за Киев⁵ .

Итак, игумен Русского монастыря на Афоне обратился в протат Святой горы с просьбой о существенном расширении владений русской монашеской общины, а протат удовлетворил эту просьбу через несколько месяцев после того, как в Константинополе и на Афоне получили известие о переменах на киевском столе, оказавшемся в руках Андрея Боголюбского.

Меж тем Андрей Юрьевич рисуется в рамках гипотезы отца Владимира Мошина как опасный антагонист Константинополя, оскорбившего князя решительным отказом открыть во Владимире отдельную от Киева митрополию. Это обстоятельство, безусловно, сильно подрывает главную идею историка о тесной связи событий на Афоне с тем, что тогда происходило на Руси и в русско-византийских отношениях — идею, которую акт протата от 1169 года призван как раз подтвердить. Более того, представлять Мстислава Изяславича близким союзником Византии в войне, которую последняя вела в 1160-е годы с Венгрией, как то делает отец Владимир, вряд ли возможно. Скорее наоборот: Мстислав приходился двоюродным братом венгерскому королю Стефану III (1162–1172), матерью которого была Евфросиния Мстиславна, родная сестра киевского князя Изяслава Мстиславича, отца Мстислава. Когда в 1168 году Мстислав охраняет от половцев степные торговые пути «гречников», то есть торгующих с Византией киевских купцов (на что ссылается отец Владимир), он действует как положено киевскому князю, и усматривать в этом признак особой дружбы с Константинополем вряд ли стоит.

Очевидно, гипотеза отца Владимира Мошина нуждается в усовершенствовании, которое возможно, стоит только отрешиться от представления о враждебности между Андреем Боголюбским и Византией как о лишенном внутренней сложности факте, постоянном и неизменном. Для этого достаточно хотя бы вспомнить об общеизвестном — установлении праздника Святого Спаса 1 августа, который князь Андрей учредил совместно с византийским императором Мануилом I и волею константинопольского Патриарха Луки Хрисоверга: «Вѣдѣти есть о семь намъ, възлюбленая братиа, еже Пантократныи день милости Божии празднуемь благочестивому и вѣрному нашему цесарю и князю Андрѣю уставльщю се праздновати со царемь Мануиломъ повелѣниемь патриарха Луки»⁶ . Еще важнее принять во внимание, что 1169 год — та самая дата, когда наконец был достигнут компромисс в затянувшемся конфликте Андрея Боголюбского с киевским митрополитом и цареградским Патриархом не только по вопросу об особой Владимирской митрополии (которая теперь Андрею была уже не нужна), но и по куда более деликатному вопросу о постах в среды и пятки по великим праздникам⁷ .

Посты преткновения

Именно спор о постах и его развязка на Руси как раз в 1169 году и дают, на мой взгляд, ключ к пониманию одновременного события на Афоне.

В 1158 году в Суздаль к Андрею, который всего лишь годом ранее вокняжился на владимиро-суздальском столе, прибыл новый епископ — грек Леонт. Только что улажен крайне болезненный для Русской Церкви раскол, вызванный избранием в 1147 году на митрополичий престол Климента Смолятича. Оно состоялось по воле тогдашнего киевского князя Изяслава Мстиславича (1146–1154, с перерывами), но без патриаршего благословения. Поэтому как в Патриархии, так и в митрополии (ее с 1156 года возглавил поставленный обычным порядком из Царьграда Митрополит Константин I) с сугубой пристальностью присматривались к тем особенностям в жизни Русской Церкви, которые отличали ее от византийских порядков. Одну из таких особенностей епископ Леонт усмотрел в, казалось бы, незначительном нюансе — практике постов по великим праздникам. Важно уточнить: вся Пятидесятница воспринимается церковным сознанием как единый, непрерывный период празднования воскресения Христова.

Итак, князь Андрей, по установившемуся на Руси обычаю, просит у Леонта позволения «отъ въскресния Христова до всих святыхъ ѣсти мяса и въ среду и въ пяток. Епископъ же повелѣ ему одину недѣлю порозную ѣсти мяса въ среду и въ пяток, а прочею добрѣ хранити»⁸ . Иными словами, князь хотел разрешения на отмену поста по средам и пятницам на весь период от Пасхи до первого воскресенья по Пятидесятнице, а епископ ограничил это время одной лишь Светлой седмицей. В ответ Андрей изгнал Леонта из Суздаля, и епископ был вынужден искать суда сначала у митрополита, а потом даже у патриарха. И тот, и другой вполне оправдали и одобрили ревность суздальского архиерея, который в 1164 году вернулся на Русь, но Андреем принят всё равно не был. Церковными делами в Ростово-Суздальской епископии управлял ставленник Андрея некий Феодорец.

Не следует думать, будто конфликт обозначился с такой остротой из-за сумасбродного упрямства владимиро-суздальского князя. Нет, его позиция имела на Руси достаточно широкую поддержку. По той же причине черниговский князь Святослав Всеволодович, пришедший к власти в 1164 году, прогнал местного епископа Антония, также грека. Что виной тут вовсе не чревоугодие не желавших сносить все строгости церковной дисциплины князей, видно по другому эпизоду разгоревшейся борьбы: митрополит Константин запретил в служении не кого-нибудь, а игумена Киево-Печерского монастыря Поликарпа, который тоже отменял пост по средам и пятницам в Господские праздники. Таким образом, трещина неприятия прошла не просто между церковными и светскими властями, но еще и внутри самой Русской Церкви, причем на стороне князей выступило авторитетное печерское монашество. В чем же здесь дело?

Плоды внутрицерковной полемики

Всю сложность ситуации можно понять, если учесть, что вспыхнувшая как бы вдруг на Руси распря отражала тлевшую в самой Константинопольской Церкви полемику.

Когда епископ Леонт в поисках правды и суда держал путь в Константинополь к Патриарху, ему посчастливилось летом или осенью 1163 года повидать самого императора Мануила, стоявшего лагерем на Дунае (шла война с Венгрией). Принципиальный Леонт возвысил свой голос и здесь, вступив в официальный диспут о постах с дядей императора — Охридским архиепископом Иоанном (в миру — Адрианом) Комнином, а будучи признан проигравшим, дерзнул даже «молвить на цесаря», за что «слуги цесаревы» чуть не утопили его в реке⁹ .

Тем самым, как выясняется, в окружении императора и при его дворе держались той же практики постов, на которой настаивал князь Андрей, так что, живописуя случившееся, суздальский летописец не преминул нравоучительно заметить: «Се же сказахом вѣрных дѣля людий, да не блазнятся о праздницѣхъ Божьих». Коль скоро Леонт, добравшись до Патриарха Луки Хрисоверга — владыки не менее принципиального, чем он сам — оказался во всем оправдан (о чем Андрею Юрьевичу было направлено соответствующее патриаршее послание¹⁰ ), приходится констатировать: между Патриархом Лукой и императором Мануилом налицо то же самое противоречие, как и между епископом Леонтом и князем Андреем.

Но этого мало. Как обнаружили историки, разноречивые суждения относительно того, по каким именно праздникам следует отменять пост в среды и пятки, высказывались церковными авторитетами по крайней мере еще с конца IX столетия¹¹ . И что самое интересное: уже первые признаки полемики на эту тему выдают расхождения между Патриархией и Афоном, о чем можно догадаться на основе поучений, адресованных цареградским Патриархом Николаем I Мистиком (901–907, 912–925) проту Святой горы¹² . Афонские уставы, связанные происхождением с Уставом столичного Студийского монастыря, выказывали в занимающем нас отношении более мягкую позицию, нежели патриаршая. Так, они отменяли пост в среды и пятницы для всей Пятидесятницы, чего, собственно, и просил безуспешно у Леонта князь Андрей¹³ .

Киево-Печерский монастырь, который со времен преподобного Феодосия жил по Студийскому уставу и через другого своего основателя — преподобного Антония — был прямо связан с Афоном, держался и в деле постов в среды и пятки мягкой студийско-афонской практики. О том прямо свидетельствуют как славянский перевод Типикона Патриарха Алексея Студита (1025–1043)¹⁴ , так и написанное в 1140-е годы послание печерского игумена Феодосия Грека киевскому князю Изяславу Мстиславичу: «Егда же ся приключить Господьский праздьник в середу или в пяток любо святыя Богородици или 12 апостолъ, то яжь мяса»¹⁵ . Запрещенный 20 лет спустя митрополитом игумен Поликарп, оказывается, не своевольничал, а твердо отстаивал привычную студийско-афонско-печерскую традицию.

Щедрая благодарность Андрея Боголюбского

Вооруженные этим знанием, вернемся теперь к захвату Киева войсками Андрея Боголюбского ранней весной 1169 года и его последствиям.

Андрей отказался от своего протеже Феодорца и выдал его на суд митрополиту, а Патриархия, в свою очередь, была вынуждена отказаться и от поддержки Леонта (вместо него на ростово-суздальскую кафедру вернули смещенного ранее, в конце 1156 года, владыку Нестора), и от жесткой позиции в вопросе о постах. Но здесь важнее другое: печерский игумен Поликарп не только был освобожден от прещения, но и получил сан архимандрита, в котором он встречал в 1171 году нового Митрополита Михаила II. Более того, архимандрития стала, по-видимому, не единственным отличием Киево-Печерского монастыря, полученным в связи с произошедшими в 1169 году переменами. Согласно константинопольской традиции, документально зафиксированной впервые в 1481 году грамотой Патриарха Максима, монастырь приобрел также статус патриаршей ставропигии, то есть юридической независимости от местного архиерея — киевского митрополита, причем сделано это было, подчеркнем, по ходатайству князя Андрея Боголюбского¹⁶ .

В свете сказанного выше причина такого резкого иерархического возвышения киевского Печерского монастыря при Андрее Боголюбском понятна: князь был признателен обители и ее предстоятелю за поддержку в затянувшемся на десятилетие конфликте, мучительном для репутации и самолюбия державного «самовластца Суздальской земли». Получается, в ходе препирательств епископ Леонт и князь Андрей прибегли к двум не согласным друг с другом (в данном случае) церковным авторитетам: первый — к митрополиту и патриарху, второй — к Печерскому монастырю.

Ввиду того что позиция печерян в споре о постах отражала общую позицию студийско-афонского монашества, вполне естественно было бы думать, что в поисках поддержки Андрей не преминул обратиться и на Афон. Упорство князя, державшегося до конца в противостоянии со священноначалием всех уровней, от местного до имперского, подсказывает: внутри Церкви он опирался, конечно же, не на одну только собственную креатуру — Феодорца. Вот почему можно прийти к выводу, что резкая перемена в материальном состоянии Русского монастыря на Святой горе, обозначившаяся в августе 1169 года столь же внезапно, как и перемена в статусе монастыря Печерского в Киеве, была непосредственно связана с действиями князя Андрея.

Не исключено, что упомянутый выше брат Лазарь, принесший с собой в обитель Ксилургу такое богатство, происходил из окружения Андрея Боголюбского. Но нельзя не отметить, что щедрым вкладом благодарность князя Андрея не ограничилась. Как и в Киеве, в Святогорском русском монастыре произошли статусные изменения: он приобрел обитель, имевшую «в старину первенство между второстепенными». И можно поддержать мысль отца Владимира Мошина, что за готовностью, с какой протат пошел навстречу просьбе русского игумена, кроется в том числе и стремление удовлетворить русского союзника императора Мануила I. Только в союзнике этом надо видеть не удалившегося к себе на Волынь Мстислава Изяславича, а нового хозяина Киева — владимиро-суздальского князя Андрея Юрьевича Боголюбского.

Примечания

¹ Мошин В. А. Русские на Афоне и русско-византийские отношения в XI–XII вв. // Byzantinoslavica. 1947 / 1948. Roč. 9. С. 55–85; 1950. Roč. 11. С. 32–60 (перепечатано в кн.: Из истории русской культуры. М., 2002. Т. 2, кн. 1: Киевская и Московская Русь / Сост. А.Ф. Литвина, Ф.Б. Успенский. С. 309–357; цит. по этому изд.).

² Actes de Saint-Pantéléèmon / Ed. par P.Lemerle, G.Dagron, S.Ćirković. Paris, 1982. Nr. 8 (Archives de l'Athos, 12); Русский монастырь Св. великомученика и целителя Пантелеимона на Святой горе Афонской / Изд. 7-е, испр. и значит. дополн. М., 1886 (репр.: М., 1995). С. 7–13.

³ Если держаться естественной гипотезы, что «монастырь Роса» («μονὴ τοῦ Ῥῶς»), упоминаемый в акте святогорского протата от февраля 1016 г. (Actes de Laura / Ed. par P. Lemerle, N. Svoronos, A. Gouillou, D. Papachrysanthou. Paris, 1970. T. 1. Nr. 19 [Archives de l'Athos, 5]), тождествен русскому монастырю Ксилургу.

⁴ Actes de Saint-Pantéléèmon. Nr. 7.

⁵ Мошин В.А. Русские на Афоне... С. 345–355.

⁶Древнейшая редакция Сказания об иконе Владимирской Богоматери / Вступ. ст. и публ. В.А. Кучкина, Т.А. Сумниковой // Чудотворная икона в Византии и Древней Руси. М., 1996. С. 501. О празднике Святого Спаса 1 августа см. в последнее время: Конявская Е.Л. К истории сложения проложной статьи на 1 августа // Древняя Русь: вопросы медиевистики. М., 2012. № 1 (47). С. 5–14.

⁷ Подробнее об этой сложной и довольно запутанной в историографии проблеме см.: Назаренко А.В. Несостоявшаяся митрополия (об одном из церковно-политических проектов Андрея Боголюбского) // «Хвалам достойный...»: Андрей Боголюбский в русской истории и культуре. Междунар. науч. конф. (Владимир, 5–6 июля 2011 г.). Владимир, 2013. С. 12–35.

⁸Полное собрание русских летописей. 2-е изд. СПб., 1908. Т. 2 (Ипатьевская летопись). Стб. 520.

⁹ Там же. 2-е изд. Л., 1928. Т. 1 (Лаврентьевская летопись). Стб. 352.

¹⁰ В полном виде оно сохранилось только в переводе на древнерусский язык в составе поздней (первой трети XVI в.) Никоновской летописи, которая была создана при московском митрополичьем дворе и в которой использованы документы архива митрополии: Там же. СПб., 1862. Т. 9. С. 223–229. Суздальский епископ в послании по имени не назывался, и поздний летописец ошибочно интерполировал в текст имя Нестора, предшественника Леонта, что часто ставило в недоумение историков.

¹¹ Соколов Пл. Русский архиерей из Византии и право его назначения до начала XV века. Киев, 1913. С. 105–109. Аналогичные сведения можно найти также и в известных трудах митр. Макария. Макарий (Булгаков), митр. Московский и Коломенский. История Русской Церкви. Кн. 2. М., 1995. С. 334–336) и Е.Е. Голубинского (Голубинский Е.Е. История Русской Церкви. 2-е изд. М., 1904. Т. 1, вторая половина тома. С. 462–470), но там они затемнены ошибочными суждениями о событиях на Руси вследствие ориентации на рассказ Никоновской летописи (см. предыд. прим.).

¹² Nicolai sanctissimi patriarchae Constantinopolitani Opus ad praepositum Sacri Montis, cap. 8 // Patrologia Graeca / Ed. J.-P. Migne. Paris, 1863. Т. 111. Col. 399 A-B.

¹³ Скабалланович М. Толковый Типикон. Объяснительное изложение Типикона с историческим введением. М., 2004. С. 239, 421 (впервые труд вышел в 1910 г.).

¹⁴ Пентковский А.Н. Типикон Патриарха Алексия Студита в Византии и на Руси. М., 2001. С. 374, 378.

¹⁵ Еремин И.П. Литературное наследие Феодосия Печерского // Труды Отдела древнерусской литературы Института русской литературы Академии наук (Пушкинского Дома). Л., 1947. Т. 5. С. 170. Несмотря на распространенное до сих пор в науке мнение о принадлежности послания прп. Феодосию Печерскому, мы склоняемся к точке зрения А.А. Шахматова, М.Д. Приселкова, К.К. Висковатого и Г. Подскальского, что его автором был другой печерянин, также Феодосий, в 1141 г. переведший на древнерусский язык послание папы Льва Великого к константинопольскому Патриарху Флавиану о ереси Евтихия, позже ставший игуменом и известный в летописи под прозвищем Грек (Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси, 988–1237 гг. / Изд. 2-е, испр. и дополн. для рус. перевода. СПб., 1996 [Subsidia Byzantinorossica. T. 1]. С. 297–298).

¹⁶ Архив Юго-Западной России / Изд. Временной комиссиею для разбора древних актов. Киев, 1859. Ч. 1. Т. 1. № 1. С. 1–2; Назаренко А.В. Несостоявшаяся митрополия... С. 33. Прим. 116.

Справка об авторе

Александр Васильевич Назаренко родился в 1948 г. В 1972 г. окончил филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова. Доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института всеобщей истории Российской академии наук, руководитель Центра истории религии и Церкви Института российской истории РАН, председатель научного совета РАН «Роль религии в истории», член церковно-научного и научно-редакционного советов «Православной энциклопедии». Специалист в области истории Древней Руси и Русской Церкви, автор более четырех сотен научных трудов, лауреат Макарьевской премии 1-й степени в номинации «История России» за работу «Древняя Русь на международных путях: междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII веков» (2001).