Богословие стихир

ЦВ № 24 (421) декабрь 2009 / 24 декабря 2009 г.

http://e-vestnik.ru/church/bogoslovie_stihir_241209/

Наталья Зяблицына

За годы свободного существования в Русской Церкви произошло много изменений. Эти процессы затронули все стороны жизни Церкви, в том числе очень важную — клиросное пение. На вопросы о прошлом, настоящем и будущем клироса отвечает регент хора Православного Свято-Тихоновского гуманитарного университета Татьяна Королева.

— Татьяна Ивановна, какие принципы исполнения богослужебных песнопений вы считаете наиболее важными в своей работе?
— Хор ПСТГУ — это учебный хор. Мы знакомим студентов с проблемами современного клироса, показываем в исторической последовательности, каким было богослужение в разные эпохи, глубоко и внимательно осваиваем церковно-певческое наследие.
У нас есть определенные принципы исполнения, которые в процессе обучения мы хотим привить нашим студентам.
Первое. Центром музыкальной традиции, которая соответствует духу богослужения и должна передаваться из поколения в поколение, является обиход, понимаемый нами как свод традиционных, постоянно и широко употребляющихся в церковном богослужении роспевов1. Он включает в себя довольно много пластов: фрагменты древнерусского одноголосия, ранние формы многоголосия, некоторые поздние напевы в многоголосном изложении, а также обиход отдельных монастырей с богатым духовным и певческим наследием и обиход поместных Церквей (Греческой, Грузинской и др.).
Иногда приходиться слышать от профессиональных светских музыкантов, что так понимаемый обиход слишком примитивен по сравнению с концертной музыкой. Например, Старосимоновская Херувимская в обиходном изложении звучит примитивнее Старосимоновской А.Д. Кастальского.
Но богослужение не должно превращаться в концерт. В храме самое главное — молитва, и пение церковного хора должно помогать молитве, а не отвлекать от нее. Это очень похоже на икону. Древние иконы, например, Владимирская, Казанская и другие замечательные, хотя и простые, святые иконы, учат молиться, помогают молитве. А более поздние иконы, где слишком много внимания уделялось внешним моментам: цвету, орнаменту, пропорциям и т.п., могут быть очень красивыми, но молитве они не помогают. Подобно этому красота фактуры, сложная полифония, великолепные сольные партии и другие музыкальные достоинства концерта могут не помогать молиться, а отвлекать человека от молитвы. Духовные концерты — это очень интересно, это целый пласт нашей музыкальной культуры. Но пусть он занимает свое место, а не заменяет собой службу, церковное богослужебное пение, которое должно быть простым, для всех доходчивым, бесстрастным, возвышающим душу к молитве, а не изображающим разные душевно-эмоциональные состояния, когда пение то затихает, то изображает драматическое волнение, то — вопли отчаяния. Так ведь никто не молится, потому что так невозможно молиться.
Второе — это глубокое изучение древнерусской певческой традиции. Древнерусское певческое искусство представляло собой стройную систему, включающую роспевный канон, формы и спо-собы его исполнения и соответствующие средства выразительности, темпо-ритмический строй. Реформами Устава и императора Петра I эта система была разрушена; символический язык древнерусского богослужения, приобщавший верующих к духовному миру, поменялся на натуралистический; место канона занял концерт. Сегодня очень важно вновь научиться пользоваться каноническими исполнительскими приемами, а не перенесенными из светского искусства. Древнерусское певческое искусство во многом безмолвствует, потому что в живом виде знаменное пение сохранилось только у старообрядцев. Но старообрядчество настолько впитало идеологию обособления, что стало очень трудно отделить пение от того духа, который старообрядцы в него привносят. Проблема знаменного пения сейчас в том, что мы не знаем, как петь: как старообрядцы, мы петь не можем, а как пели «никониане», мы не знаем.
Необходимо максимально хорошо освоить знаменную нотацию, научиться понимать, что в самом знаменном роспеве наиболее подлинно, но возвращать его в богослужение нужно бережно. Категоричность установок некоторых регентов, поющих знаменным роспевом, усиливает негативное впечатление.

— Расскажите о традиции схода, когда певчие спускаются с правого и левого клироса и объединяются в центре храма.
— Это уставной момент, который является выразительным. По Уставу богослужение поется на два лика, и в определенные моменты они сходятся. В традиционной культуре есть и другие средства выразительности. Основными являются акцент, темп, ритм и их изменение. Древнерусское певческое искусство имело темпо-ритмический строй внутри службы. У нас этого нет. То, что раньше по Уставу полагалось читать, теперь нередко поют, да еще очень развернуто. То, что пелось, сократилось до небольшого количества стихов. В результате, строй богослужения довольно сильно изменился. И поменялись акценты: то, что было главным с точки зрения значимости литургического движения, поменялось на то, что стало главным с точки зрения сознания уже концертного.
Выразительным средством является и соблюдение тех редких предписаний, которые сохраняются в Уставе: «велегласно», «косно», «сладкопевно».

— Что же они означают?
— «Велегласно» — это и торжественно, и в полный голос. «Косно» — это медленно, а «сладкопение» — это развернутый распев. Сейчас наша певческая практика может этому совсем не соответствовать: написано «со сладкопением», а развернутого распева нет. Но сладкопение — это не значит, что нужно петь слащаво или сентиментально, это совершенно не так.
Всему этому мы учим наших студентов, чтобы они пользовались традиционными средствами выразительности, а не делали крещендо-диминуэндо, кульминацию и т.д.

— В какой степени вы опираетесь на опыт выдающихся современных регентов?
— Конечно, для факультета важен опыт выдающихся регентов. Нам очень интересна наша alma mater — московские духовные школы, хор Троице-Сергиевой лавры с яркой фигурой новопреставленного архимандрита Матфея. До того как Лавра была закрыта, она имела свои певческие традиции, свои скиты с особенностями богослужения, даже со своими напевами. Когда отец Матфей пришел в Лавру, еще живы были монахи из разрозненных скитов, и он с их голоса записал и сохранил традиционные церковные распевы, вернул в обиход пение на подобен (на приходах оно очень долго не возвращалось) и другие формы и способы пения, которые нам были уже неизвестны. Например, пение с канонархом — на приходах оно вообще не практиковалось, это ведь удлиняет службу. А теперь в нашем пении мы это применяем. На приходе петь все стихиры с канонархом, как это практикуется в монастырях, невозможно, но спеть так славник2 — это уже украшение богослужения.
Мы этому учились, слушали, как это было в хоре у отца Матфея с прекрасными канонархами. Есть и записи: и в службах, и уже в его концертах — замечательное пение.
Он же вернул и пение Великого прокимна «Да исправится молитва моя» на Литургии Преждеосвященных Даров. Не трио, как это уже потом было принято и все время пелось в XIX–XX веках, а пение одним певцом, канонархом, посреди храма. У отца Матфея этот прокимен пел даже патриарх Пимен. Он вернул уставную форму исполнения данного прокимна, хотя это было сложно и непривычно в то время. Вообще, отношение отца Матфея к службе, которое он сохранял на протяжении всей своей жизни — ревностное и живое, — это особый духовный талант, которому всем надо у него поучиться.
Здесь же надо отметить наше общение с протоиереем Михаилом Фортунатто, регентом Лондонского кафедрального собора, который был главным регентом во время служения в этом соборе митрополита Антония (Блюма). Отец Михаил возвращал в Россию то, что она утратила, забыла. Первый раз я побывала на встрече с ним в Московской консерватории в 1992 году, где он рассказывал о том, как и что поется за богослужением, как он работает с английскими певцами над текстами стихир. На меня произвело большое впечатление то, что люди, которые не знают русского языка, замечательно поют стихиры по-славянски.
Потом отец Михаил стал приезжать к нам в университет и с нашим хором проводить спевки к богослужениям и сами богослужения. Он не просто работал с хором над роспевами, а обязательно обращал внимание на богословие текстов, например, в службах приготовительных недель Великого поста. Работа над стихирами открывала такую красоту каждого текста, что хотелось подольше оставаться внутри этой стихиры. Отец Михаил научил нас любить церковную гимнографию, понимать, что каждый текст может стать откровением, свидетельством Божественной истины. И кроме этого, конечно, высочайший музыкальный уровень, трепетное отношение к верному интонированию и красота звука, над которым он работал в своем хоре, — стремление ко всему этому он передал и нам.

— В прошлом году вышел ваш учебник «Регентское мастерство». Не могли бы вы рассказать о нем?
— Большая часть учебника отводится технике работы над текстами: еще в XIX веке в хрониках, в епархиальных изданиях говорилось о том, как плохо поются тексты, и мы унаследовали эту небрежность, несовершенство техники. Пение богослужебных текстов производно от распевного чтения — это принципиальный момент. Прежде чем научиться петь тексты, необходимо научиться читать их нараспев. Дальше изучается пение богослужебных текстов на монодийные напевы, то есть из древнерусского обихода, а затем говорится о том, что из этого обихода можно перенести на поздние многоголосные напевы. Следующая значительная тема — как это петь, и потом — как это показывать, что всегда представляло большую сложность. Мы излагаем свое видение этой проблемы.
Учебник получил два грифа «Рекомендовано Министерством образования Российской Федерации» по двум специальностям: «Дирижирование» и «Музыковедение». В магазинах учебник быстро разошелся, и мы получили много положительных отзывов. Но хочется подчеркнуть, что он ни в коем случае не претендует на единственность подхода.

— Как, на ваш взгляд, будет развиваться церковное пение?
— Это зависит от нашей духовной жизни. Если будет подлинная духовная жизнь, то сохранится Церковь, и все настоящее, что созвучно духовному подвигу, будет жить. Церковь сама отберет и оставит то, что нужно ей для благодатной молитвы.
Сейчас — время подмен. В советское время все было под запретом, и, когда мы приходили на клирос, для нас было важнее всего трепетное чувство радости и благодарности за то, что стоишь на клиросе и имеешь возможность славить Бога. А сейчас все спорят, кто поет правильно, а кто неправильно. Старообрядцы говорят, что мы никониане и у нас все не так. Греки говорят, что у нас все опартесилось. Партесники говорят, что у нас примитивный обиход. А мне кажется, что главное — это личное предстояние пред Богом, живое чувство веры. Как написано в Часослове перед Шестопсалмием: «Учиненный же брат со благоговением и страхом Божиим глаголет». Хотелось бы так всегда служить, чтобы ощущать, что стоишь перед Христом.