ЦВ № 4 (401) февраль 2009 / 26 февраля 2009 г.
http://e-vestnik.ru/church/ps_diskussiya_razmyshleniya/
протоиерей Андрей Лобашинский
Очередной Поместный Собор Русской Православной Церкви, на котором был выбран XVI Патриарх Московский и всея Руси, многими ожидался как уникальный церковный форум для решения острых проблем, волнующих церковную общественность. Но ожиданиям этим не суждено было в полной мере оправдаться. Избрав Предстоятеля, Собор не воспользовался представившейся исторической возможностью если не решить, то хотя бы сформулировать актуальные вопросы церковной жизни, вызывающие дискуссии и разномыслия.
Почему этого не произошло? Может быть, давление сверху, или нежелание инициировать такие дискуссии как таковые? Как очевидец, могу засвидетельствовать, что председатель Собора, новоизбранный Патриарх Кирилл буквально взывал к членам Собора с просьбой высказаться и сформулировать проблемы, волнующие Церковь, призывал к дискуссии и дождался... предложения от одного из украинских архиереев обсудить вопрос ношения духовенством камилавок зеленого цвета. Слава Богу, после этого неудачного старта обсуждение некоторых проблем все-таки произошло, и вопросы были заданы. Но и эта дискуссия была явно спонтанной и, если так можно выразиться, непрофессиональной. О чем это говорит? Думаю, в первую очередь о том, что мы как церковное общество к подлинно соборной творческой и боговдухновенной (синергийной) деятельности, к сожалению, не готовы. Это печальный факт, но вполне очевидный. Собор — зеркало церковной жизни, объективно отражающее ее состояние.
В жизни любой православной Церкви Собор, тем более Поместный, призванный быть выражением и свидетельством церковной полноты, — событие выдающееся. На него устремляются взоры, полные надежды и веры в значимость его определений. Так было всегда и, очевидно, пребудет вовек. Никакой Собор Церкви не проходил для ее земного пути бесследно. История прошлого века, так трудно и болезненно уходящего из нашего настоящего, для Русской Православной Церкви тесно связана с ее Поместными Соборами — прежде всего, с Собором 1917-18 годов, восстановившим патриаршество, и с несколькими другими, которые созывались, как правило, по поводу выборов новых Предстоятелей Церкви.
Соборы Церкви в ее каноническом сознании всегда были наиболее адекватным и полноценным инструментом решения назревших проблем церковной жизни. Хорошо известно из церковной истории, какую роль сыграли Соборы в формировании догматики и канонического строя Церкви. Натяжкой было бы думать, что все они проходили с неизменным соблюдением всех легитимных процедур и исключительно в обстановке братской любви. На них велась борьба, и порой беспощадная. Случалось и так, что человеческая немощь находила себе место. Но все же это была искренняя борьба за утверждение истины, и потому она была бескомпромиссна. При всех крайностях этой борьбы ей сопутствовал один чрезвычайно важный фактор. Этим фактором была широкая и подробная (порой даже чрезмерная) осведомленность широких церковных кругов в богословской и канонической проблематике, волнующей Церковь. Это соборное сознание коренилось в кафолическом характере Церкви и вмещало в себя все важные и существенные элементы ее жизни.
В России роль Поместных Соборов с определенного исторического момента стали играть Земские соборы, на которых решались как насущные вопросы церковной жизни, так и задачи, стоящие перед государством. Эти соборы опирались на исторически сложившиеся начала соборности, широко представленные в русской церковной дореформенной действительности. В Синодальный период эти начала и навыки соборного решения церковных проблем были безжалостно выкорчеваны бюрократической системой империи. Чудом был факт проведения исторического Поместного Собора Русской Церкви 1917-18 гг., который смог накопленный заряд церковной энергии заключить в рамки плодотворных и результативных дискуссий по всем насущным вопросам церковного бытия. Для последующих поколений русских церковных людей этот Собор приобрел черты эталонной формы решения и формулирования проблем в Церкви. К сожалению, последующая история не предоставила нам шанса закрепить успех возрождения соборных принципов. Наступило время тотального коммунистического террора и борьбы за историческое выживание самой церковной организации.
Неудивительно, что последующие условия исторического бытия нашей Церкви, неизменно экстремальные, совершенно не способствовали развитию соборной жизни и тем более формированию самого соборного сознания. Ведь соборность предполагает достаточно развитую культуру церковности и церковного самосознания, а говорить об этом в условиях советской репрессивной системы было просто смешно. Крушение Союза и насущные задачи восстановления жизни Церкви в ее элементарных формах также не послужили благоприятным историческим фоном для появления и возрождения соборности, которая предполагает духовную зрелость и церковное совершеннолетие (в смысле ответственности) ее участников и деятелей. Слава Богу и за то, что Церковь в целом не оказалась втянутой в процесс псевдодемократических перемен, оказавшийся губительным для духовно-нравственного здоровья постсоветского общества. И вполне закономерным в этих условиях стал пересмотр Устава РПЦ, который закрепил большинство функций Поместного Собора за Архиерейским Собором, несущим всю полноту церковной власти.
Следует понимать, что вне поля подлинной церковной культуры и навыков решения насущных проблем в духе любви, послушания и свободы, любой Собор в лучшем случае рискует превратиться в своеобразный Гайд-парк, где главным мотивом действия всех участников будет желание высказаться и выразить свое мнение. В худшем случае такой церковный форум может оказаться во власти безответственных и фактически антицерковных сил, способных поставить Церковь либо на порог разрушительных реформ, либо вставить клин недоверия и непослушания между иерархией и народом Божиим. Русская Церковь в лице ее архиереев эту опасность разглядела и поставила спасительную ограду.
И все же здесь стоит задуматься над тем, почему стало возможным столь успешное и глубоко значимое проведение Поместного Собора 1917-18 гг., которому предшествовал столь длительный период церковного безмолвия. Мы увидим, что этому Собору предшествовал долгий период очень широкого и плодотворного обсуждения вопросов церковной жизни в духовной печати, затем последовало решение о рассылке анкеты для Преосвященных архиереев, посвященной формулированию наиболее насущных проблем. Развернутые ответы владык на предложенные вопросы вкупе с последующей многолетней деятельностью Предсоборного присутствия и определили столь конструктивный и эффективный ход соборных заседаний и решений. Собор готовился, таким образом, в течение более чем десяти лет. Осуществимо ли это сегодня? Как делегат прошедшего Поместного Собора, с надеждой скажу: да!
Возвращаясь мысленно к прошедшему Собору, вспоминаю, какой радостью было услышать неожиданно прозвучавшее предложение возродить форму предсоборного присутствия, как инструмента, улавливающего и аккумулирующего проблемы церковной жизни для их последующего соборного (пусть пока в формате Архиерейского Собора) богомудрого разрешения. К счастью, это предложение было услышано и поддержано новым Предстоятелем Церкви, и теперь нам остается надеяться, что эту историческую возможность возрасти в меру возраста подлинной церковной соборности мы сможем реализовать. Только бы не дать себя увлечь политиканством и реформаторским зудом, а понять, чего ждет от нас Господь, давший нам благодать и свободу эту благодать умножать.
И смею смиренно надеяться, что, проявив волю начать общецерковное обсуждение насущных вопросов жизни Церкви, Святейший Патриарх и Священный Синод проявят волю не замыкать это обсуждение привычными и удобными рамками московских Синодальных учреждений, а найдут формы и инструменты подключения к нему всех епархий Русской Православной Церкви. При этом очень важно помнить, что видение церковных проблем, и более того, само состояние церковного народа, его зрелость и благочестие, в пределах Поместной Церкви могут варьироваться в очень широком диапазоне. А любое общецерковное суждение должно пройти церковную рецепцию: церковное сознание плохо поддается насилию, даже совершаемому с благими намерениями. Церковь, как богочеловеческий организм, конституируется на принципах свободы и любви в неизмеримо большей степени, чем мы можем вообразить.
Трудно представить, какой формальный вид примет в итоге это предсоборное или межсоборное «вече». Хотелось бы только пожелать ему быть в своей деятельности авторитетным и конструктивным, чтобы поистине благая идея не утонула бы в бумаготворчестве и прекраснодушии — явлениях равно опасных и уже исторически застарелых.
© Журнал Московской Патриархии и Церковный вестник, 2007-2011