Дорогой отец Василий!
Вы родились на земле, которая по праву считается исконной русской землей, — на Орловщине. Вы родились в очень тяжелое время, когда эта некогда процветавшая, в том числе и своими духовными традициями, земля была опустошена и разорена. Вы часто вспоминали о том, как вместе с сыном священника Василия Веревкина, первого священника, которого Вы узнали в своей жизни, принимали уже в школе поношения от своих сверстников. «Кулак и поп», — так в классе называли вас двоих, может быть, олицетворявших ту историческую Россию, которая тогда, казалось, была потеряна навсегда. Вы претерпевали испытания уже тогда, может быть, не сознавая даже, что этим Вы свидетельствуете о вере и Церкви.
Мне вспоминается Ваш школьный дневник, в который очень аккуратно, очень основательно заносили Вы все записи своих домашних заданий. Чувствовалось, что уже тогда, еще не зная по-настоящему Церкви, через культуру, через знания шли Вы к духовной жизни, шли, несмотря на все искушения и испытания той тяжелой жизни, которая досталась на долю русского крестьянства. А потом началась война, и в этой войне, в этой трагедии Вы обрели для себя всю полноту веры. Может быть, именно потому, что еще тогда Вы, будучи еще подростком, почувствовали, что эта война — не просто война с фашизмом, война за Родину, а что это великое испытание России и наказание России за грех богоборчества. И, наверное, уже тогда, слыша вой самолетов, гул орудий — советских ли, фашистских ли, — Вы понимали, что настоящая битва происходит в душах тех людей, которые пришли тогда в православные храмы: не знавшие, не ведавшие веры своих отцов, но стремившиеся ее узнать. И Вы были вместе с ними.
Случилось так, что не на родной Орловской земле, а в чужой Эстонии, куда Вы были угнаны немцами, Вы в полной мере вошли в церковную жизнь и стали совершать свое первое церковное, иподиаконское служение. Но это было не случайно, ибо перед Вами была не просто чужая Эстония, но та Эстония, в которой продолжала жить историческая зарубежная Россия. Именно там Вы впервые, через газеты и журналы русской эмиграции, узнали, что такое Россия национальная, Россия Православная, Россия, которой не дано Вам было знать с детства. Именно там началось Ваше формирование как пастыря. Война не сломила, а укрепила Вас.
Кончилась война историческая — началась война метаисторическая, война духовная, когда Вы поступили в Духовную школу. Существовавший тогда богоборческий режим как будто чувствовал, что в Вашем лице он обретет своего будущего непререкаемого оппонента, и Вам было трудно поступить в семинарию. Этот шаг тогда был поистине героическим поступком. Подросток, перенесший войну, пошел на новую брань духовную с этим богоборческим режимом. И для Вас поступление в Духовную школу стало, безусловно, актом величайшего не только духовного, но и гражданского мужества.
Вы очень хорошо почувствовали, как трудно стать священником в условиях советской действительности. Вы видели пастырей, которые тоже были во многом испытаны, отчасти, может быть, даже и надломлены страшными репрессиями, обрушившимися тогда на Русскую Церковь и на всю нашу страну. Но были священники, которые указывали Вам недолжный путь, которые думали не о том, чтобы служить Богу, а о том, чтобы служить кесарю. И Вы очень ясно для себя провели грань между теми и другими и продолжили в своем служении именно ту традицию русских православных пастырей, которая почти прервалась в 1920-е годы.
Это был, может быть, самый трудный этап Вашей жизни — будучи православным священником в Советском Союзе, оставаться именно православным, а не советским священником, и Вы именно таким священником стали. Это было очень нелегко. Это ставило Вас перед необходимостью противостоять не только богоборческой власти, — а она была очень коварна, она была очень последовательна в борьбе с теми, кто всей своей жизнью отрицал ее суть, — но и перед необходимостью противостоять многим Вашим сослужителям, которые не нашли в себе сил на эту духовную брань. Это стоило Вам больших усилий, и только милость Божия и та здоровая орловская почва, на которой Вы произросли, дали вам возможность прожить такую большую жизнь. И показательно, что последние четверть века своей жизни Вы пребывали именно в Серафимовском храме. Казалось бы, странное место для митрофорного протоиерея, почти четверть века отдавшего Никольскому кафедральному собору, — на склоне лет стать кладбищенским священником. Вы ведь, действительно, попали сюда не случайно. Вы попали сюда именно в те годы, когда для священников мужественных и честных подчас не оставалось места в кафедральных соборах. Но место Вашей ссылки превратилось в место паломничества православного Петербурга. Да, тогда, в начале 1980-х годов, это был еще Ленинград, но Петербург был уже здесь, православный Петербург, который созидался Вами здесь все последующие годы. Трудно было на отдаленном кладбище создать приходскую общину. Но Вы создали ее, и она сопровождала Вас во всех Ваших мытарствах. Уже в Никольском соборе вокруг Вас были верные православные чада, которые не побоялись быть с гонимым пастырем, которые не побоялись поддержать его в этот момент.
Вы не богословствовали, Вы не занимались церковноадминистративной деятельностью, Вы просто служили, и это самое главное, потому что сейчас задача всех нас не говорить, не руководить, а служить Богу, Церкви и России. И это самый главный опыт, который Вы передали всем нам. Это опыт, благодаря которому все мы поняли, что такое Церковь. Ведь самое главное узнать можно не из книг, не из разговоров, а из конкретной жизни, от конкретной встречи с Богом через встречу с подлинными пастырями, подлинными христианами. И благодаря Вам в Серафимовском храме у многих произошла эта встреча — встреча с Богом, встреча со Христом.
