В обычный провинциальный район на территории Ярославской митрополии съезжаются люди со всей России.
Поздним вечером речушка Кутьма в овраге под селом Ивановским вышла из берегов. На службу настоятель местного Ильинского храма священник Федор Божков спокойно проехал по обычной дороге. «А по пути домой вижу: насыпь у моста размыта, с обеих сторон машины стоят, а людей на лодочке туда-сюда перевозят, — вспоминает отец Федор. — Ну, это ничего. Наутро промоину засыпали битым кирпичом и грунтом».
Понаехали и… «понаоставались»
Мы колесим по ветреной и лесистой российской провинции, пытаясь понять, по какой причине в последние полтора десятка лет сюда устремились люди со всей страны. «В основном приезжие оседают вблизи четырех лакун: в самом райцентре Борисоглебском и в трех селах — Ивановском, Вощажникове и Давыдове. Если всех вместе посчитать, где-то с полтысячи наберется, — прикидывает священник. — Дачники среди них, конечно, тоже попадаются, главным образом московские, ярославские и петербургские, но как исключение. В основном это переходный этап: или люди окончательно перебираются к нам на постоянное место жительства, или понимают, что это не их путь, и возвращаются в город. Первых больше».
Надо пояснить: общее население Борисоглебского района — около 11 тыс. человек. То есть только за счет приезжих каждый год популяция этого муниципального образования вырастает примерно на полпроцента! Причем ни курортным климатом, ни нефтегазоносными пластами борисоглебские окрестности похвастаться не могут. Таджикские дворники, кавказские коммерсанты и молдавские строители мне здесь тоже не встречались (вероятно, они присутствуют, но в гораздо более скромных по сравнению с нетипичной внутрироссийской иммиграцией объемах). Что же забыли в поселке Борисоглебском россияне, зачем они сюда тянутся? Да вот хотя бы сам мой провожатый — коренной москвич с высшим медицинским образованием?
«Возможно, мой случай не совсем обычный, — рассказывает отец Федор. — Мы с мамой начали посещать эти места в середине 1980-х годов, когда я был еще маленьким ребенком. На волне ожидавшегося тысячелетия Крещения Руси люди потянулись к христианской вере, и вокруг тогда еще закрытого московского храма святого Владимира в Старых Садех возникла православная община. На лето она выезжала в село Троицкое в Угличском районе (это не очень далеко отсюда) и довольно закрытым тесным кругом жила в нескольких деревенских домах. Было там и довольно много молодежи. Однажды мы с другом, чтобы навестить приятеля, проводившего лето, как нам стало известно, в Борисоглебском районе, сели на велосипеды и… первыми проторили сюда дорожку. Красота этих мест, какой-то особенный их дух меня навсегда пленили. Можно сказать, это мои детские впечатления, которыми я до сих пор дорожу. Позднее открылся монастырь, стал проводиться ежегодный Иринарховский крестный ход, и в Борисоглебском районе потихоньку началась активная приходская жизнь. И в дальнейшем меня влекла сюда именно возможность участвовать в восстановлении церковной жизни в знакомых с детства местах. Не покривлю душой: все свободное время вместе с друзьями проводил здесь».
Получив аттестат зрелости в московской Свято-Владимирской православной гимназии, Божков не стал сразу поступать в высшие духовные школы. Он успешно окончил Московскую медицинскую академию им. Сеченова, несколько лет отдал общеврачебной практике. Но борисоглебские места по-прежнему оставались в его жизни — и детскими воспоминаниями, и продолжавшимися визитами и встречами со старыми друзьями и с новыми знакомыми. К этому моменту директор Ивановской средней общеобразовательной школы Владимир Мартышин уже несколько лет восстанавливал взорванный при советской власти храм. В один прекрасный день средняя дочь Мартышина Мария стала супругой Божкова.
«Потом я готовился к рукоположению, и нужно было выбирать — принимать священство в Москве или в Ярославской епархии, — вспоминает собеседник. — Я выбрал второй вариант и три года прослужил в Ростове».
— Вы городской человек, — обращаюсь к молодому настоятелю. — Конечно, привыкли к определенному комфорту, как и ваши родные. Родственникам, наверное, непросто было отпустить вас в дальние края?
— Ну не такие уж они и дальние, все-таки здесь не целина и не Дальний Восток. Маша тут практически выросла, школу она в Ивановском окончила. Первое время было действительно непросто, но родные меня понимали и поддерживали. И бытовая неустроенность разрешилась за несколько лет.
Целинники
Директор Ивановской средней школы Владимир Мартышин, увязая по щиколотку в весенней грязи, спускается в окоп и пытается увлечь гостя-корреспондента за бруствер. Оценив степень риска для собственной обуви, благоразумно остаюсь на более или менее твердом кусочке глины и снимаю директора, демонстрирующего тактические приемы воинского подразделения в обороне, с почтительного отдаления.
«Жаль, что не пошли, — сокрушается Владимир Сергеевич. — Там детали машин военных, блиндаж построен».
С Мартышина, собственно, всё 23 года назад и началось. Успешный московский репортер, за плечами которого была работа в изданиях «Водный транспорт», «Советский воин» и «Москва», обладатель журналистской премии им. Гиляровского за 1986 год, Владимир Сергеевич неожиданно снялся с обжитого места и с тремя детьми и женой сорвался в эту глухомань.
«Ну, жена была за: собственно, она-то впервые и высказала эту идею, — перечисляет Владимир Сергеевич причины, подвигнувшие его на безумный с точки зрения среднего горожанина поступок. — Город вообще и Москва в частности меня тяготили: я деревенский по рождению, по сознанию и по натуре человек, хотя случилось так, что полжизни прожил в столицах. Наконец, ехал я не директорствовать, а учить детей литературе и русскому языку».
Начинал в 1990-м году Мартышин работать в средней школе, в которой было всего 56 учеников, а уроки по десяти предметам не от хорошей жизни вели девочки-выпускницы. Для сравнения: в минувшем учебном году в одиннадцати классах насчитывалось 167 детей. «И то я остановил дополнительный набор, — признается Мартышин. — Иначе новобранцам просто не хватило бы места!»
Школа перенаселена, это видно невооруженным глазом. Ничего удивительного: основное здание, в котором учатся дети, исторически строилось под «началку». Но 52 (!) года назад стоявшая рядом Ивановская средняя школа сгорела и детей перевели сюда.
«Сейчас уже утвержден проект современной школы на 250 человек с отдельным зданием для кадетского корпуса, — рассказывает Мартышин. — В следующем году обещают построить. Так не поверите: еле свободную землю смогли найти! Государство раздало почти всё, что у него было. На околице целина уже фактически, а тронуть не смей: частная собственность. При этом в ответ на нашу активную деятельность рынок неожиданно отреагировал ростом цен на дома. Две избы по три окошка в этом году ушли по полмиллиона рублей. Сроду таких цен в Ивановском не было!»
В основном переселенцы предпочитают строиться самостоятельно. Кое-кто селится в купленных домах, если удается найти что-нибудь покрепче. Ну а работа?
«Сельхозартель на месте развалившегося колхоза возникла — уже полтысячи гектаров в прошлом году засеяли, в этом году запланировали тысячу, — рассказывает Мартышин. — Бригады по району строительством активно занимаются. У меня 60 человек в школе работают, и еще полтора десятка вакансий нужно заполнить — во как, срочно! Приезжему человеку, если он не лентяй и не алкоголик, место всегда найдется. Единственное, к чему горожане не очень приучены, — к фермерству. Уж на что я потомственный крестьянин, и то дохода этот вид деятельности мне не приносил. Занимался им больше для удовольствия, параллельно с основной работой. Засевал по 20 га овса и ячменя, по 5 га картошки сажал. Бывало, встанешь в пять утра, пашешь… Романтика!»
Ивановский спецназ
Идеологическим, если хотите, центром для сотен переселенцев стало Ивановское, а его фокусом — мартышинская школа с девизом «С миром принимаем» над главным входом. Но произошло это не сразу. Сначала освободилось место директора, и занять его оказалось некому, кроме Владимира Сергеевича. Освоившись, новый руководитель понемногу стал расширять и дополнять учебный план. На первом этапе — мощным курсом краеведения. «Ведь у нас куда ни пойди — всюду ступала нога святого, от преподобных Сергия и Иринарха до священномученика Александра (Елоховского), преподававшего в нашей школе с 1879 по 1886 год (это мы почти случайно выяснили в ходе поисковой работы) и расстрелянного в 1918-м», — рассказывает директор.
Затем добавили часы живописи, хореографии, музыке, а их курсы «удлинились» с 1-го до 11-го класса (теперь хоры Ивановской школы регулярно берут престижные награды на всех областных фестивалях как светской, так и духовной музыки). Подобные нововведения можно перечислять долго. Ради экономии бумаги упомянем лишь о венце реформаторской деятельности Мартышина: в качестве одной из основных вероучительных дисциплин он ввел во всех одиннадцати классах «Добротолюбие». «Конечно, под этим названием мы преподаем детям нравственное богословие, — поясняет Владимир Сергеевич. — Но как называется этот предмет, не столь важно. Важно, что нам удалось подойти к разработке курса с интересом, не забалтывая важнейшие христианские истины и не опуская их до уровня примитивных схем».
Какие-то из новаторских разработок Мартышина преподаются на факультативах, какие-то включены в региональный компонент стандарта общего образования. Ивановская школа теперь — экспериментальная площадка федерального Министерства образования и науки. Понимая, что в «продаже» бренда, пусть и гуманитарного, мелочей не бывает, педсовет огромное внимание уделил обязательной школьной форме для всех учеников. «Причем эскизы ее разрабатывали сами девочки с мамами, — уточняет Мартышин. — У нас есть два неформальных клуба — «Мужской разговор» и «Женский разговор», в заседаниях которых имеют право участвовать все представители соответственно сильного и слабого пола независимо от возраста. Вот «Женский разговор» сам сначала разработал, а потом и пошил нашу форму».
Но не все школьники щеголяют в стильном винтажном одеянии. Гордость Владимира Сергеевича, еще одно его начинание, — кадетский корпус, ребята из которого учатся в школе вместе с «гражданскими», но форму при этом носят полевую армейскую. Живут они (в том числе девичье отделение сестер милосердия) в отдельных зданиях неподалеку от школы…
В Ивановской средней школе — время обеда. Четким строем за дверями столовой исчезает взвод молодых бойцов. Мгновение спустя оттуда доносится слаженное чистое пение.
— Молятся, — поясняет Мартышин. — Это, кстати, необязательно, по желанию. Как и постное меню: помимо него, во время поста обязательно присутствуют меню скоромное и так называемое благословенное (с рыбой и с молочными продуктами — смотря кому и как священник благословил).
Первым из столовой показывается командир корпуса, коренастый бородач в тельнике и в десантном берете. Анатолий Казаков восемь лет назад сменил работу в московском книжном издательстве с зарплатой 60 тысяч на 3500-рублевую ставку воспитателя на деревенской околице. Чего ради?
«Я терял сыновей, — объясняет Анатолий Михайлович. — Старший тогда учился в восьмом классе, младший в шестом. Началось всё с «зависания» в компьютерных клубах. Воспитательные беседы, наказания, запрещения не помогали. Супруга тяжело заболела, получила инвалидность. Стал замечать, что дети покуривают, возможно, и к бутылке прикладывались. Появился у них какой-то 25-летний друг, который забирал их прямо от школы на машине и отвозил в боулинг-клуб. Этот субъект «отвял» только после того, как я нашел его телефон и пригрозил ему милицией. И тут я крепко задумался: для чего нужны деньги, если из-за них я могу лишиться детей? Мартышин поначалу обещал место председателя колхоза. На месте оказалось, что надо воспитывать детей. Мне понравилось: сам служил в десантно-штурмовой бригаде, учился в школах выживания, неплохо знаю военную тактику».
— Как вы считаете, для ребят эти марш-броски — игра в войну?
— Если и игра, то очень серьезная, — подумав, отвечает Казаков. — Они сами придумали название корпуса «Ивановский спецназ» и теперь изо всех сил стараются держать марку. В корпус, в котором всего 40 учебных мест, большой конкурс, а вылететь отсюда можно в два счета, и ребята это прекрасно осознают. Нет, исключать никто не будет, разве что за очень уж сильную провинность. А те, кто прикладывается к папироске или знаком с алкоголем, сами не задерживаются. Скрывать бесполезно: все на виду. Плохая учеба, как и эгоизм, тоже противопоказаны: сама кадетская система тебя выдавит. После серьезных учений, соревнований или марш-бросков в наших традициях — совместный «разбор полетов», где после выступления дежурного командира имеет право высказаться любой боец. И такие собрания с обсуждениями воспитывают лучше любого нравоучения или назидания».
В прошлом году Ивановский спецназ победил на всероссийских Ушаковских сборах. Но для самого Казакова гораздо важнее, что переезд в Ивановское избавил от гибельных зависимостей его сыновей. «Младший сейчас служит в армии, — говорит Анатолий Михайлович. — Старший отслужил, женился (кстати, на однокласснице из отделения сестер милосердия). Живет в Москве у жены. Говорит, что зарабатывает на дом, чтобы сюда вернуться».
Сейчас за свое командирство и с учетом всех преподавательских часов Казаков зарабатывает чуть больше 18 тыс. рублей. Реально ли прожить на эти деньги вместе с больной супругой в деревне?
«Нет, — разводит руками собеседник. — Я сдаю свою московскую квартиру, без этих денег было бы тяжело».
Россия, которую мы не потеряли
«Конечно, центр духовной кристаллизации в Ивановском — мартышинская школа, — соглашается протоиерей Борис Украинцев из села Вощажникова. — У нас такое же или подобное ему ядро только предстоит создать».
Вощажниковский приход гораздо меньше ивановского, да и семьи переселенцев тут можно пересчитать по пальцам рук. Однако же именно сюда государство выделяет деньги на вторую школу-новостройку Борисоглебского района, а два кадетских класса при старой вощажниковской школе уже успешно функционируют.
Потомственный московский интеллигент Украинцев полтора десятка лет назад работал штатным помощником депутата Госдумы. Ну а такого-то человека что заставило круто поменять жизненную стезю?
«Еще с университета поддерживал теплые отношения с одногруппником Владимиром Шикиным. Став священником, тот семь лет прослужил в Дивееве. А потом скончался от рака, и похоронили его за алтарем Троицкого собора. Мой духовный наставник отец Владимир однажды благословил меня на принятие священнического сана и на переезд сюда, в Борисоглебский район. Помню, решающий разговор состоялся прямо в метро. Супруга моя тут же, на лавочке, и всплакнула: «Боря, а на что же мы жить будем?!» Сейчас уже привыкли, да и, честно сказать, не приносила моя служба в Госдуме особых доходов. Матушка на пенсии, а раньше работала секретарем в ОВЦС».
Соперничавшее со считавшимся уездным центром Борисоглебским купеческое Вощажниково с деревенской усадьбой Шереметевых до революции насчитывало целых три храма: кладбищенский Преображенский (в нем настоятелем служит отец Борис) и два в центре села — Троицкий и Рождества Богородицы. Усадьба сгорела в 1930-е годы. Мы идем между зданиями центральных храмов, минуя небольшой погост. Прямо по курсу виднеются полувросшие в землю остовы каких-то невразумительных гаражей — всё, что уцелело от внушительных торговых рядов, где когда-то шумела ярмарка. Под ногой звенит железо.
«Коленвал от трактора, — нагнувшись к земле, определяет священник. — Здесь, в трапезной церкви Рождества Богородицы, были проломаны ворота, а в уцелевших частях храма ремонтировали первые советские трактора. А в Троицкой церкви рубили мясные туши, до сих пор кости находим. Копни тут землю на два штыка — обязательно попадешь или в металлолом, или в нефть, или в тракторные шипы».
Про-Раб Божий
Троицкую и Богородицерождественскую церкви отец Борис уже двенадцать лет восстанавливает с еще одним священником — настоятелем соседнего храма преподобного Илии Муромца в Учебном центре погранвойск отцом Терентием Стаховичем. Отец Терентий, профессиональный строитель, в свою очередь был духовным чадом отца Бориса, так что духовная цепочка сделала священником в Борисоглебском районе еще одного москвича со вполне мирской профессией.
«Первое время работал в здешней администрации, — вспоминает отец Терентий, — участвовал и в возведении новой районной поликлиники. Если честно, переезд в Борисоглебский район затеяла моя жена. А поскольку семья у нее большая, весь наш клан в несколько этапов в результате перебрался сюда».
Кроме отца Терентия с матушкой и детьми (двумя кровными и одним приемным) в Вощажниково переехали воспитывающая троих приемных детей теща, ее сестра с мужем и ребенком, брат жены с тремя детьми. Еще одного брата жены с двумя детьми поджидают. Все в итоге устроились в собственных домах. Отец Терентий, к примеру, сейчас капитально ремонтирует бывший купеческий особняк в самом центре села, временно разместившись на одном из двух этажей. Хотя на всех таких зданий, понятно, не хватит. И вместе с отцом Борисом он затеял спецпроект для переселенцев — возведение многоквартирного жилого дома. «Много» по сельским меркам — это больше десяти: в доме запланировано два этажа и два подъезда. Начинание несколько буксует: половина новостройки готова к грубой отделке, вторая пока еще в лесах.
Сами мы не местные
«Слухи о том, что российское село пустеет от безработицы, преувеличены, по крайней мере у нас, — комментирует отец Федор Божков, подвозя меня к деревне Титово, где сам живет. — Многие устраиваются в учебный центр погранвойск. Видите, справа новый большой молочно-товарный комплекс? Сельхозпредприятие “Вощажниково” называется. Не бедствует, между прочим! А вон на соседнем пустыре уже землеотвод и межевание проведены: огромный молокоперерабатывающий завод начинают строить. Кстати, вот это распаханное поле еще прошлым летом было в бурьяне и в кустарниковом подросте. Странно, что тот маленький аппендикс не распахали — у нас это теперь исключение, а пять лет назад наоборот было».
Я слушаю монолог собеседника и ловлю себя на мысли: он мне что-то сильно напоминает. Ну да, конечно. В меру романтичную, гордую и уверенную в себе мажорную поступь повести Аркадия Гайдара «Тимур и его команда»:
«Как тяжелый снаряд, прогудела встречная грузовая машина. И когда Георгий и Ольга вырвались из поднятых клубов пыли, то под горой увидали дым, трубы, башни, стекло и железо какого-то незнакомого города.
— Это наш завод! — прокричал Ольге Георгий. — Три года тому назад я сюда ездил собирать грибы и землянику».
Не упрекайте автора в излишней журналистской недоверчивости или даже в цинизме. Я допускаю, что современная российская глубинка действительно может уверенно держаться на ногах, причем не в последнюю очередь благодаря приезжим. Но местные-то как же? Или их тут совсем не осталось?
«Да вот же мы, местные, — широко улыбается соседка отца Федора Наталья Комина, чинно прогуливающаяся по улице с мужем Геннадием и с двумя дочурками. — Правда, жили раньше в деревне Высоково. Это километрах в двадцати отсюда, на другом берегу реки Устье.
— Да почему же вы сюда приехали? — чуть ли не кричу я. — Тут что, медом намазано?
— В первую очередь работать приехали, — не удивляется расспросам Наталья. — Я как раз в Ивановскую школу устроилась, мне понравилось. А тут детки подросли, ну мы и решили на семейном совете сюда перебраться. Еще важная причина — близость храма. В Высокове церкви нет, приходилось в Борисоглебский ездить, а это не ближний свет. А тут в пяти минутах ходьбы… А теперь вот еще пополнение ждем! — с Наташиного лица не сходит широкая округлая улыбка.
Дом Коминым предоставило государство по федеральной программе «Молодой семье — достойное жилье», причем старое жилище засчитали в счет нового. Отец Федор обустраивает брусовый дом, полученный фактически в подарок: некую сумму семья Божковых заплатила, но она скорее символическая.
У самого отца Федора четыре дочки. Пока семья занимает первый этаж: мансарда, по словам хозяина, всё еще в тюках и вещах после переезда. Отопление от дровяного котла, разводка горячей воды по дому — через электроподогреватель. В доме все удобства: в совмещенном узле туалет и ванная, здесь же стиральная машина. Еще одно преимущество деревенского образа жизни — возможность обустроить канализацию через колодец-септик.
«У нас в основном все дома возводятся по аналогичной схеме, — рассказывает отец Федор. — Минувшая зима выдалась морозной, но в комнатах холодно не было, хотя топить сразу после переезда пришлось сырыми дровами. Единственное неудобство — отключение электричества: зимой четыре раза случались аварии, света 12 часов не было. Еще для городского человека непривычно отсутствие газа. Но его обещают провести к открытию новой школы».
Христианский дауншифтинг
Когда я впервые услышал о массовом переезде соотечественников в Борисоглебский район, честно признаюсь, не поверил: ну чем может прельстить городского человека XXI века сельская глушь с российской глиной? Непосредственно с борисоглебским феноменом удалось соприкоснуться в конце прошлого года. Тогда возмущенные закрытием местного роддома женщины из райцентра и окрестных сел захватили старенькое здание, где принимали роды не у одного поколения борисоглебских рожениц, и потребовали оставить им это учреждение (подробно эту историю читайте в материале «Бабий бунт»). Роддом в поселке отстоять все-таки не удалось, однако подобный прецедент не на шутку напугал ярославских чиновников. В итоге те заявили о пересмотре планов «оптимизации» расходов на областные учреждения здравоохранения и даже пообещали восстановить родильное отделение в Борисоглебской центральной районной больнице.
Так что воспринимать борисоглебских переселенцев как блаженных, сознательно отказавшихся от цивилизации и устремившихся назад к природе, неверно. Сектантов-затворников или сжегших свои паспорта граждан вы здесь не встретите. Обитают, правда, в селе Поповском на речке Кутьме несколько семей, выбравших, по выражению Мартышина, отшельнический путь. Но они вполне социализированы, на Литургию ходят регулярно и приходской жизнью живут активной.
И всё же мотивы дауншифтинга как сознательного отказа от современной урбанизации в судьбе любого борисоглебского новосела присутствуют. Характерный пример — школьный учитель технологии и черчения Владимир Линючев. Владимир Константинович, по образованию художник, приехал сюда из Набережных Челнов.
— Эк вас занесло! — удивляюсь я в школьной мастерской, переоборудованной из старого гаража на пару машин. — С какой, скажите на милость, радости?
— Да не с радости. Наоборот. Была семья, развелись. Квартиру жене с дочкой оставил, снимал комнату. Честно скажу: жизнь такая надоела.
— А про Ивановское-то как узнали?
— Отправились с другом искать счастье. Много мест объехали, пока на эту общину не наткнулись. Друг сейчас, кстати, здесь нравственное богословие преподает. Об одном только жалею. Я сюда вообще-то ехал за давней мечтой: надеялся, что хватит времени и сил серьезно заняться деревянной игрушкой, моей давней любовью. Но пока, как видите, руки доходят только до школьных поделок.
Мы из будущего
Если верить архивным источникам, до революции только приходских храмов в Борисоглебском благочинии насчитывалось 65. Сейчас же здесь девять штатных священников. Один из них — настоятель Благовещенского храма в селе Щурове Александр Аниканов, чья супруга Ольга Николаевна была в числе самых активных «захватчиц» приговоренного в конце прошлого года властями к закрытию борисоглебского роддома. Носимого тогда во чреве новорожденного матушка Ольга в итоге решила рожать дома.
«А как сюда отец Александр попал? — победно блестит глазами Владимир Мартышин. — Родом из Тольятти, он поначалу снимал мою московскую квартиру на пару с другом. Они учились в столице. А невеста его все эти пять лет в своем Тольятти ждала. Потом Александр раз сюда приехал, второй, Олю пригласил… На прощание я ей подмигиваю: мол, перебраться в наше село не планируешь? Через две недели — звонок из Тольятти: Владимир Сергеевич, вы нас ждете? Я чуть со стула не упал: куда тебе, Оля, говорю, в нашу грязь, ты же такая хрупкая — ветер подует, повалишься. Она чуть ли не в слезы: нет, Владимир Сергеевич, вы обещали!»
Первое время Александр жил в Москве, а супруга квартировала у Мартышиных в их большом доме в деревне Кучеры. «Там сейчас ремонт, — извиняется хозяин, — мебель ждем, а дороги развезло. Здесь мы троих детей на ноги подняли. Но удобства в доме появились, когда они уже взрослыми возвращаться стали. Если честно, я не думал, что они вернутся. Но сначала сын с дипломом Ярославского государственного университета приехал, а потом и обе дочери после учебы в Москве. И не одни, а своими семьями».
«Был период, кроме тестя с тещей в их доме обитали еще три молодые семьи их детей: каждая в собственной комнате, — вспоминает отец Федор Божков. — Не припоминаю, чтобы это нас стесняло или как-то мешало жить. Даже представить страшно аналогичную ситуацию в современной московской квартире, пусть и очень большой!»
Как гласит местное церковное предание, Преподобный Сергий, благословив своих учеников Федора и Павла основать монастырь в честь святых благоверных Бориса и Глеба на реке Устье, сказал, что это место «вельми возградится». Града сегодня мы здесь не наблюдаем: поселок Борисоглебский с пешеходным мостиком, который напрочь сносит весенний паводок, на это звание ну никак не тянет. Зато налицо сильнейшее стремление к настоящей, всамделишней жизни, в которой нет места фьючерсам, пиару, трафику и дорожному кошмару. Вернее, всё это где-то на далекой периферии. Как писал Клайв Льюис в «Хрониках Нарнии», «будто во сне о давнем сне».
Автор далек от мысли, будто все борисоглебские переселенцы поголовно праведники, равно как и не может разделить популярную среди некоторой части соотечественников мысль, будто теперь «в городах спастись невозможно». Более того, выясняется, что у каждого из приезжих свои, глубоко личные причины. Один оказался в жизненном тупике и помчался куда глаза глядят, другой спасал детей, третьего потащила за собой жена, четвертый, стоя на распутье, выбрал эту глубинку и не жалеет. Перефразируя известнейшую фразу другого упомянутого выше великого писателя, Борисоглеб каждый из них понимал по-своему. И хотя бы поэтому неверно мерить единой меркой всех этих разных и странных, но таких счастливых сегодня людей. И тем более вешать им ярлыки.
Главный вопрос, стоявший передо мной во время путешествия по Борисоглебскому району, — выяснить, зачем сюда съезжаются люди, остался открытым. В чем причина этого феномена, я так и не выяснил. Есть, правда, одно объяснение. Только, боюсь, взыскательному читателю оно покажется банальным. Не здесь ли начинается подлинное — тихое, исподволь, без трескотни и без барабанов — возрождение нашей страны, почти забывшей свои корни и медленно пробуждающейся после векового дурмана? Не в сотне ли таких вот «борисоглебов» настоящее будущее России?
Из широкого окна главной комнаты в новом доме отца Федора Божкова виден его храм. Он стоит через небольшое поле за речкой, и до него действительно рукой подать. «Наверное, я плохой настоятель — разводит руками молодой священник. — Одна из задач главы прихода — искать средства на расширение и обустройство дома Божия. А мы как ни расширяемся, всё равно прихожане на службе не помещаются».
