Президент РФ Дмитрий Медведев в ноябре подписал закон «Об основах охраны здоровья граждан в Российской Федерации», который регламентирует оказание медицинских услуг населению России. Документ вызвал неоднозначную реакцию в обществе. С резкой критикой данного законопроекта на сайте e-vestnik.ru выступил руководитель Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению Русской Православной Церкви епископ Смоленский и Вяземский Пантелеимон. Сегодня мы публикуем интервью с другим признанным экспертом в данной сфере - председателем Общества православных врачей Санкт-Петербурга им. святителя Луки (Войно-Ясенецкого) протоиереем Сергием Филимоновым.
- Федеральный закон об основах охраны здоровья россиян, подписанный президентом Д.Медведевым, узаконивает так называемое суррогатное материнство. Как бы вы могли прокомментировать данный факт?
- В Основах социальной концепции Русской Православной Церкви, в главе, которая касается биомедицинской этики (гл. 12), даны совершенно четкие Соборные определения, касающиеся суррогатного материнства. Считается, что совершение данной медицинской технологии недопустимо для осуществления или реализации репродуктивных прав той или иной семьи, женщины. Почему? Потому что при суррогатном материнстве нарушается целостность брака и в браке участвует третья сторона. При реализации суррогатного материнства у ребенка может возникнуть пять родителей, часть из которых биологические (бездетная пара, мужчина и женщина, предоставившие свой биологический материал, и суррогатная мать – ред.). Суррогатное материнство может привести к кровосмешению, так как от биоматериала одного мужчины может быть оплодотворено 500 яйцеклеток разных женщин.
Кроме того, суррогатное материнство с богословской позиции есть бунт против Творца, несогласие с Его волей, отсутствие подчинения своей воли промыслу Божию, проявление явного неверия, отрицание Бога и хула на Него. То, что законодательный документ узаконивает суррогатное материнство, создает противоречия между государственным законодательством и законом Божьим.
- Закон вводит время обязательного ожидания (48 часов на сроке 4-7, 11-12-й недели и 7 дней – на сроке 8-10 недели беременности – ред.) для тех, кто решил совершить аборт. Насколько, по вашему мнению, действенна эта мера? Как вы считаете, почему разработчики не прислушались к голосу церковной общественности, требовавшей принять более жесткие меры в отношении абортов?
- Время обязательного ожидания, неделя тишины - это первый шаг для того, чтобы заставить задуматься тех женщин, которые решили совершить аборт. Но мне кажется, что эта мера недостаточно полна и половинчата. Потому что свято место пусто не бывает. Если неделя тишины устраивается тем или иным человеком, то очень важно, кто сопровождает человека в этот момент. Так называемая неделя тишины не может получиться полноценной, так как всегда с человеком кто-то рядом: его супруг, родственники, друзья, знакомые. Мы же не помещаем женщину в какую-то изоляцию. А если бы даже ее изолировали, возникает вопрос: «В эту неделю тишины чей голос услышит эта женщина?» Голос Божий или голос лукавого, который будет настаивать, чтобы она совершила прерывание беременности? На чью сторону она встанет? Кроме того, если женщина в эту неделю тишины предоставлена самой себе, какие чувства ее могут охватывать? Отчаяние, уныние, сомнение по поводу будущего.
Поэтому, мне кажется, если бы неделя тишины сопровождалась разъяснением, утешением женщины, рассказами о том, к чему это может привести, все «за» и «против», если с ней беседовали бы люди, которые были настроены на сохранение беременности, а не на прерывание, то тогда эта мера действительно была бы до конца действенной. На данный же момент это только первый осторожный шаг.
Жесткие меры в отношении совершивших аборт не всегда годны для применения потому, что люди воспитываются в разной социальной среде, в разной отдаленности от Бога. Если стать на очень жесткие позиции в отношении женщин, совершающих аборты, то тогда можно лишить людей возможности возвращения на путь покаяния, на путь к Церкви и дальнейшей религиозной жизни, отвратить от Бога. К таким людям надо подходить с сожалением, с сочувствием, с понимаем того, что они совершают неверное, и с точки зрения Церкви - преступное действие.
Тем не менее святой праведный Иоанн Кронштадтский говорил, что надо возненавидеть не грешника, а грех. Нельзя ассоциировать личность человека с тем поступком, который он совершает. Быть может, он потом будет раскаиваться в нем всю оставшуюся жизнь. Поэтому жесткие меры должны быть приняты не в отношении тех людей, которые, запутавшись, идут на этот отчаянный шаг по своему непониманию или духовному невежеству, а в отношении тех врачей и медицинских организаций, которые позволяют женщинам совершать это преступление в отношении человеческой жизни, и тех, кто легально разрешает и регламентирует возможность свободного совершения прерывания беременности. Должно быть мягкое и сочувственное отношение к женщине и строгое, требовательное отношение к тем, кто толкает людей на совершение такого шага и не помогает им в том, чтобы зарождающаяся жизнь была сохранена.
- Закон устанавливает, что пациент имеет право на (цитата): "допуск к нему священнослужителя, а в случае нахождения пациента на лечении в стационарных условиях - на предоставление условий для отправления религиозных обрядов, проведение которых возможно в стационарных условиях, в том числе на предоставление отдельного помещения, если это не нарушает внутренний распорядок медицинской организации". Как бы вы могли оценить данную меру? Не нивелирует ли данное разрешение приписка в конце: "…если это не нарушает внутренний распорядок медицинской организации"?
- Дело в том, что в законе о свободе совести были точно такие же слова. То, что подчеркивается «внутренний распорядок медицинской организации», имеет право на существование потому, что любое входящее в больницу лицо, в том числе священнослужитель, должно соорганизовывать свои действия с распорядком лечебного учреждения: операции, процедуры и проч. Иначе это может привести к нарушению нормальной работы медицинского персонала.
Здесь необходимо дальнейшее развитие этого положения, которое касалось бы помощи в неотложных ситуациях. Сегодня приходится сталкиваться с тем, что, пользуясь этим положением, некоторые врачи или заведующие отделениями лишают больных возможности предсмертного напутствия в виде церковных Таинств. Реально не дают это сделать, ссылаясь на особенность распорядка данного отделения. Но ведь когда идет речь о неотложной помощи умирающему человеку, не говорится же хирургу или врачу скорой помощи о том, что он нарушает распорядок семьи, распорядок учреждения или еще чего-то. Это воспринимается как помощь по неотложным показаниям, экстренная помощь.
К сожалению, до настоящего времени ряд медиков не понимают и не воспринимают, что появление священника в ряде случаев может быть экстренным и неотложным. Пациент может изъявить желание на предсмертную подготовку или же подготовку к Таинствам Церкви перед операцией в срочном порядке. Если он сегодня этого не сделает, то завтра может быть поздно: он может погибнуть на операционном столе или не дожить до следующего дня. Необходимо сделать определенную оговорку в отношении пациентов, жизнь которых находится в критических состояниях и которые будут подвергнуты в ближайшее время инвазивным медицинским вмешательствам.
Этот пункт, «если не нарушает режим медицинской организации», можно было бы трактовать или предложить изменить в законодательстве на другой пункт: «Допуск священнослужителя в случае нахождения пациента на лечении в стационарных условиях для отправления религиозных обрядов, в том числе на предоставление отдельного помещения возможны при согласовании с внутренним распорядком медицинской организации. В случае неотложных критических состояний в жизни больного допуск священнослужителя не должен ограничиваться никем из медиков, если на это есть изъявление воли пациента». Это бы устранило скользкую двойственность обсуждаемого положения и сделало бы его более четким.
