Работу зимней сессии XIX Ежегодной богословской конференции ПСТГУ продолжили заседания более чем двадцати секций и круглых столов. Как и в прошлые годы, наиболее крупной по числу участников была секция, посвященная актуальным проблемам истории Русской Православной Церкви в ХХ веке. Ниже в сокращенном виде публикуется один из докладов, прозвучавших на этой секции.
После издания большевиками Декрета об отделении Церкви от государства высшее и епархиальные управления Православной Церкви оказались вне закона. Любая административная деятельность церковного руководства была, с точки зрения новой власти, неправомерна и даже преступна. Нередкими были случаи, когда архиереи, поддерживавшие патриарха Тихона, преследовались лишь за то, что пытались осуществлять свои канонические полномочия по управлению епархиями. Напротив, обновленческие управления с 1922 г. существовали вполне легально. Это позволяет утверждать, что избирательная легализация использовалась советской властью в 1920-е годы для борьбы с Церковью как инструмент разложения ее изнутри. Патриарх Тихон пытался добиться для православной иерархии прав, равных тем, что имели обновленцы, но власть выдвигала условия, которые он принять не мог.
Весной 1925 г., после кончины Святейшего Тихона, эта проблема перешла к его преемнику — Патриаршему Местоблюстителю митрополиту Крутицкому Петру.
Взгляд ОГПУ на легализацию Церкви изложен в обвинительном заключении по делу митрополита Петра: «Церковь, с первых дней существования Соввласти и до последнего времени вела себя по отношению к таковой как непримиримая антисоветская организация. Поэтому наиболее реакционная часть ее до сего времени не имела своих церковно-административных органов и была на полулегальном положении. Необходимость к переходу на нормальные взаимоотношения с Соввластью в последнее время стала особенно велика, и напор сторонников мирных взаимоотношений с властями увеличился. Для установления этих нормальных отношений было необходимо, чтобы [Церковь] отказалась впредь от всякой антисоветской деятельности. Поэтому для нее вопрос о легализации означает в первую голову раскол на непримиримую (эмигрантскую) и на “лояльную” части».
В планы ОГПУ входил раскол Патриаршей Церкви не только с «заграничниками», но и внутри страны. Особая роль здесь предназначалась епископу Можайскому Борису (Рукину). Согласно показаниям епископа Бориса, которые были даны им осенью 1925 г., события развивались так: «Вскоре после смерти патриарха мною был поднят вопрос о необходимости, во-первых, установления в Церкви соборного начала, которое ясно было подтверждено Собором 17–18 года; во-вторых, о необходимости установить ясное отношение с существующей гражданской властью в смысле заявления нашей аполитичности и желания жить с властью в мире и о необходимости ходатайствовать перед властью о даровании церкви свободы и законного существования. Митрополит (Петр — примеч. А.М.) ответил мне, что мы не имеем права собирать собрания и рассуждать и что нам собрание разрешено не будет». Епископ Борис как будто бы не понимал, что церковная аполитичность и жизнь с властью в мире не совместимы, поскольку власть желает превратить Церковь именно в орудие своей политики (как ранее обновленцев), и только в этом случае может предоставить ей какое-то подобие «законного существования» (и то ненадолго).
О своих домогательствах, прикрываемых демагогией про соборность, епископ Борис в 1927 г. поведал и более широкой аудитории: «Уже через месяц (после кончины Патриарха — А.М.) епископы подняли вопрос о необходимости образования какого-либо органа управления, так как единоличное управление, во-первых, абсолютно неканонично, идет в разрез с самою сущностью христианства и успело внести целую смуту в жизнь Церкви, а главное, ничем не вызывалось, т.к. препятствий со стороны Гражданской Власти к легализации Синода или Совета не было. Митрополит Петр, тем не менее, решительно отказывался принять меры к организации временного Церковного Высшего органа, заявив, что он будет управлять единолично».
Очевидно, отказ митрополита Петра был обусловлен пониманием того, что стояло за выступлением епископа Бориса. В своих показаниях последний сам указал, кому принадлежала инициатива начать переговоры о легализации и на каких условиях: «В мае (1925 г. — А.М.) мне было предложено неким Полянским образовать инициативную группу “Защиты Православия” и подать соответствующее ходатайство во ВЦИК». «Некий Полянский» (однофамилец митрополита Петра) — это второй после Е.А. Тучкова человек в 6-м отделении Секретного отдела ОГПУ. Епископ Борис несколько исказил предложение И.В. Полянского и был тут же поправлен следователем: не просто «Защита Православия», а «Защита Православия от политиканства». «С ходатайством, — продолжал епископ Борис, — легализировать эту группу с разрешением церкви существовать на началах соборности, свободы и полного устранения политического предпочтения».
Далее епископ Борис рассказал, что направил Полянского к митрополиту Петру. «Со своей стороны я просил, чтобы митрополит обратил очень серьезное внимание на положение церкви и именно на это дело, тем более что оно было чревато большими положительными последствиями для нашей православной церкви. Полянскому я прямо сказал, что без большинства епископов, при всем сочувствии этому делу — начать его я не могу. Митрополит решительно отклонился принять какое бы то ни было участие в этом деле… Обо мне уже пошли по городу слухи, что я красный, что внушаю разделение, что я образую какую-то свою церковь… Выступление против меня было настолько решительно, что я должен был прекратить вскоре всякие разговоры по указанному вопросу».
Неприятие Церковью инициатив епископа Бориса весьма показательно. Однако успокоился он ненадолго и вскоре «снова начал открытые переговоры с Полянским о возможности осуществления легализации на законных началах и снова обратился уже в более решительной форме к митрополиту Петру».
Давление власти нарастало. ОГПУ пыталось поставить в безвыходное положение весь «тихоновский» епископат, что должно было усилить позицию епископа Бориса. В декабре 1925 г. митрополит Петр писал: «В связи с неразрешением до сего времени вопроса о регистрации, положение Православной Церкви в некоторых провинциальных городах за минувший год еще более ухудшилось в сравнении с прежними годами. Там от православных епископов, как незарегистрированных, стали отбираться органами подписки о запрещении им посвящать в священные степени, т.е. совершать определенные священнодействия и руководить духовной жизнью верующих тех общин, которые их избирают».
Положение самого митрополита Петра становилось все более тяжелым, особенно после обновленческого «собора» 1925 г., выдвинувшего против Местоблюстителя клеветнические политические обвинения. В подготовленном ОГПУ обзоре политического состояния СССР за октябрь 1925 г. было сказано: «Центром внимания тихоновцев в истекшем месяце является оглашение на обновленческом соборе материала, разоблачающего связь тихоновцев с монархической эмиграцией. Разоблачение это ускорило процесс размежевания в тихоновских рядах. Видный противник митрополита Петра тихоновец Борис Можайский, поддерживаемый киевским митрополитом, сорганизовал группу, которая предъявляет требования Петру о необходимости легализации тихоновщины как единственного выхода из обострившегося положения после собора. Возможен раскол».
В действительности, экзарх Украины митрополит Михаил (Ермаков) поддерживать епископа Бориса не стал. На роль руководителя новой раскольничьей группы вскоре был выдвинут другой иерарх — только что освободившийся из ссылки архиепископ Екатеринбургский Григорий (Яцковский).
11 ноября 1925 г. Антирелигиозная комиссия при ЦК ВКП(б) постановила: «а) поручить Тучкову ускорить проведение наметившегося раскола среди тихоновцев;
б) в целях разоблачения монархических стремлений Петра, местоблюстителя патриаршества, поместить в “Известиях” ряд статей, компрометирующих Петра, воспользовавшись для этого материалами недавно закончившегося обновленческого собора; […] д) одновременно с опубликованием статей поручить ОГПУ начать против Петра следствие».Статья в «Известиях» появилась уже через четыре дня. «Церковники, которые поумнее, — так в статье величались обновленцы, — уверяют, что Петр Крутицкий до сих пор с упованием взирает на ту белую эмиграцию, которая в свое время смастерила Карловицкий Собор. Они говорят, что Петр Крутицкий хочет опираться на эту заграничную банду и хочет завоевать ее доверие и поддержку… В огромной степени от самого Петра Крутицкого зависит опровергнуть все эти подозрения. И в столь же большой степени от самих церковников зависит раз навсегда положить конец черносотенным интригам и контрреволюционным махинациям тех лиц, которые направляют церковную жизнь».
ОГПУ надеялось вынудить митрополита Петра пойти на уступки. Весьма осведомленный современник митрополита Петра писал в 1930 г.: «Пред лицом уже прямой и для всех очевидной угрозы ареста — Тучков от имени правительства начал вести с м[итрополитом] Петром переговоры о “легализации”, т.е. официальном оформлении Управления Православной Церковью, каковую до сих пор не имела, находясь на нелегальном положении. Эта “легализация” обещала облегчить бесправное положение Церкви, но требовала принятия митрополитом Петром ряда условий — как то: 1) издания декларации определенного содержания, 2) исключения из ряда управляющих — неугодных власти епископов… 3) осуждения заграничных епископов и 4) в дальнейшем определенный контакт в деятельности с Правительством в лице Тучкова».
Для усиления давления на Местоблюстителя было инициировано обращение к нему архиепископа Григория с епископом Борисом. Вскоре после публикации в «Известиях» процитированной статьи они посетили митрополита Петра и предложили ему «реабилитировать себя, ответить на эти (обновленческие — А.М.) обвинения, собрать православных архиереев, находящихся в Москве, и обсудить положение церковных дел». Об обстоятельствах этого визита было рассказано от лица архиепископа Григория в очередной известинской статье из рубрики «Среди церковников». «Митрополит Петр отклонил это предложение и сказал, что в конце концов сам отвечает за церковь, и что собрание архиереев не только не поможет делу, а даже повредит ему… В заключение последний обещал составить декларацию и сообщить ее епископам».
В последние недели перед арестом митрополит Петр, действительно, был занят выработкой декларации — обращения к Совету Народных Комиссаров. «Я, — писал митрополит Петр, — обращаюсь в Совнарком с просьбой, во имя объявленного лозунга о революционной законности сделать категорические распоряжения ко всем исполнительным органам Союза о прекращении административного давления на Православную Церковь и о точном выполнении ими изданных центральными органами власти узаконений… В целях практического осуществления этого принципа, я прошу, не откладывая далее, зарегистрировать повсеместно на территории СССР староцерковные православные общества со всеми вытекающими из этого акта правовыми последствиями».
Конечно, о легализации Церкви, Предстоятель которой с таким достоинством обращался к безбожной власти, не могло быть и речи. 9 декабря 1925 г. митрополит Петр был арестован. Между тем, дело епископа Бориса было доведено до логического конца. «Инициативная группа», которую ему поручило создать ОГПУ, оформилась в том же декабре в так называемый «Временный Высший Церковный Совет» (ВВЦС) под председательством архиепископа Григория. ВВЦС сразу же обратился к власти с просьбой о своей легализации и 2 января 1926 г. получил справку о том, что «к открытию деятельности Временного Совета, впредь до утверждения такового, со стороны НКВД препятствий не встречается».
Патриарший же Местоблюститель, не пожелавший вести Церковь в угодном власти направлении, пошел по исповедническому пути, завершившемуся в 1937 г. мученической кончиной.
