Делегация благотворительных организаций Санкт-Петербурга принимала участие в конференции по обмену опытом, организованной в Москве ОВЦС и агентством ООН в России. После неё петербуржцы поехали домой 27 ноября на «Невском экспрессе». В 21.30 поезд резко затормозил... О том, что происходило дальше, редакции «Церковного вестника» и «Татьянина дня» рассказал председатель Отдела по благотворительности Санкт-Петербургской епархии протоиерей Александр Степанов.
Нас было пять человек - директор Центра социальной адаптации святителя Василия Великого Юлиана Никитина, руководитель Фонда «Диакония» Елена Родалевская, представители Детского кризисного центра при Чесменском храме и я.
Мы сели в поезд и поехали - все было как обычно. «Невский экспресс» - сидячий поезд, хотя некоторые вагоны по европейскому образцу разделены на купе. Мы ехали как раз в таком. В 21.30 экспресс резко затормозил. Я сидел лицом по ходу поезда и чуть не вылетел из сиденья, но успел схватиться за подлокотники. Ну, остановились и остановились... Мы даже шутили, что лось на пути вышел. Первое впечатление, что ничего особенного, хотя вроде кто-то видел вспышку в окне. И только потом стало ясно, что вспышка была от того, что сошедшие с рельс вагоны срубили столбы и оборвали провода.
Через некоторое время начались разговоры о том, случилось что-то серьезное. Мы все звонили домой, говорили о задержке, хотя связь была плохая. Минут через 15-20 из третьего вагона, который сошел с рельс, пошли люди. К нам в купе зашла немолодая женщина и мужчина средних лет, возбужденные, с вытаращенными глазами, начали рассказывать, что вагон трясся по шпалам. Было видно, что они сильно потрясены, но о травмах и жертвах не говорили. Мы посидели еще минут пять, и я пошел смотреть, что делается.
Дверь нашего вагона была открыта, я посмотрел назад. Там темнотища и только редкие огоньки мелькают. Я позвал одного из наших мужчин с собой узнать, не нужна ли помощь. Когда мы дошли до покосившегося вагона, впечатление было сильным. Тут навстречу бежит проводник, я спрашиваю: «Помощь нужна?» - «Да-да, идите скорее, там всем работы хватит».
Мы побежали и довольно далеко, метров через пятьсот, увидели вагон, лежащий на путях на боку, а на дороге - обломки вагона, оставшегося в сцепке. Вокруг люди - кто ползает, кто ходит... Темнота непроглядная. Меня потрясло, что крыша вагона была собрана гармошкой, как будто он на крыше по шпалам ехал. Еще метров через 200-300 лежал самый ужасный последний вагон. Он не был перевернут, но стоял без колес. Колеса, пружины, сорванные провода были разбросаны вокруг. Мы об них спотыкались, я несколько раз упал. Потом в Интернете писали, что вагоны улетели, но это не так. Их сбросили уже потом, в ходе ремонтных работ. Оторвавшиеся вагоны стояли на путях, но без колес. Потом я увидел лежащего человека, бросился к нему, хотел помочь, а он оказался мертвым с внутренностями наружу. Дальше на путях лежало еще три или четыре трупа. И это в полной темноте, лес вокруг.
Потом глаза привыкли, мы подсвечивали дорогу мобильником. Рядом была электрическая подстанция, и стал доходить свет от столба с фонарем. У последнего вагона стояли люди, как я потом понял, это уцелевшие пассажиры. Большинство - с ушибами, лица разбиты. И полная неразбериха. На земле лежало шесть-семь раненых, женщина со сломанной ногой стонала. Молодая пара - у девушки, похоже, был перелом позвоночника, а у парня раздроблены ноги, они лежали рядом. Девчонка с открытыми переломами ног. Кровь вокруг, темно, все мобильниками светят. Торцы вагонов разворочало, и двое мужчин оказались сплющены в тамбуре, в который вышли покурить. Кости разбиты, они орут невероятно, их пытались достать. Нашли где-то лом и топор. Все два часа, что я там был, упорные люди старались им помочь, но их нельзя было двигать. Одного сумели вытащить, а второй, вероятно, умер.
Все вспоминается какими-то проблесками. Я провел там два часа, все время что-то носил, собирал, рвал тряпки, помогал бинтовать, выносить, хотя транспортировали в основном мужики посильнее. Но происходившее я помню очень фрагментарно.
Вагон некоторое время летел по шпалам без колес, все внутри было разворочено - кресла, железные ящики, поручни, корзинки для газет - все это с острыми железными углами и оно крутилось, как в мельнице, как в барабане. И вот этими обломками людей переломало, порезало. Пол был покрыт толстым слоем всего этого добра и в нем лежали люди. Выносили их оттуда долго. Споры, крики, куда выносить - на улице холодно, в вагоне теплее и не на земле. Но внутри они завалены. У кого-то сильные кровотечения, в вагоне жгут не наложишь. Если травмы, то выносить надо на жестком. Отломали два куска обшивки или какой-то перегородки и использовали их, как носилки. Это было очень неудобно, потому что доска узкая: восемь человек несли, а четверо держали того, кого несли, чтобы он не сползал. Мы еще костры разводили, даже не столько для того чтобы греться, сколько ради освещения: брали из вагонов вещи, книги, и все это палили. Те, кто мог ползать из пострадавших, подползали и грелись. Они почти все были без обуви и полуголые, я не понимаю, почему. Мы им тряпками ноги заматывали.
Не было никого, кто знал, что делать, кто взялся бы руководить. Если бы сразу был свет и какой-то командир, можно было бы и больше людей спасти. А в такой общей бестолковке трудно что-то сообразить. Я видел сообщения в Интернете и по телевизору, что только пассажиры занимались оказанием помощи, а экипаж - нет. Это неправда, проводники среди нас были. Они принесли воду, несколько фонарей и матрасы, которых было меньше, чем нужно, поэтому люди лежали на чем ни попадя. Жгуты делали из простыней, пытались бинтовать. Потом наладили вынос людей из вагона. Выяснилось, что с другой стороны полотна вокруг трансформаторной будки была бетонированная площадка и на нее можно было класть людей. Там на них хотя бы уже не наступали, и матрасы можно было в ряд выложить.
Тем временем около половины одиннадцатого, может чуть раньше, подъехала милиция - три парня с рациями, но они тоже были в полной растерянности. Больше долго никого не было. Раненым всем холодно, они просили, чтобы их накрыли, но одеял было мало. Накрывали занавесками, ковриками из коридора. Навалишь всего, а человек и так еле дышит. В какой-то момент появился решительный парень - то ли врач, то ли студент-медик старших курсов, он полез в сам вагон и там действовал, жгуты накладывал.
Раненые терпеливо и обреченно лежали, истекали кровью. Проводник из последнего вагона, с разбитым лицом, но целый, в одной рубашке ходил: был в таком состоянии, что не мог ничего делать. Мы ему говорили, чтобы он шел погреться в уцелевшие вагоны, но он повторял «нет, нет, я старший, я должен».
Конечно, у меня были мысли, что надо молиться. Но в этой ситуации, когда человек истекает кровью и ему надо срочно помогать, действуешь по необходимости. А необходимость была порой простой - взять за руку и погреть. Потому что можно себе представить, в каком растерянном и покинутом состоянии лежит человек. Я старался поддержать, помочь, но надо было очень конкретно действовать - не допускать, чтобы клали на бетон или гравий, искать, что подстелить. В основном это были практические действия. Я, конечно, никогда не видел в таком количестве раны, кровь, жуткие увечья. Ужасно было видеть, когда у людей практически оторваны конечности. Однако в таком напряженном состоянии это даже не то что бы не шокирует, но это не сбивает настолько, чтобы впасть в ступор. Сами раненые вели себя очень мужественно, пустого нытья не было, только стонали, когда их тревожили.
Поразило, что из уцелевших вагонов пришли помогать немногие, процентов двадцать. Не могу сказать, что в них была потребность, потому что и так неразберихи хватало. Но ведь примерно через час после случившегося все уже знали, что именно произошло, так как проводники бегали, как сумасшедшие, и окровавленные люди ходили, но идеи придти помочь у большинства не возникло.
Потом приехали пожарники и МЧС. Они принесли нормальные брезентовые носилки. Где-то в половине двенадцатого подошли наши женщины. Лена Родалевская - врач, она быстро сориентировалась и стала объяснять, что и как лучше делать. Таких людей очень не хватало. Начали подъезжать скорые с местной подстанции. Пришли три женщины в камуфляже, видимо, фельдшерицы, у них были бинты, они стали шины накладывать, делать обезболивающие уколы. У нас ведь не было совсем ничего, только один бесполезный пузырек йода. Потом МЧС поставили дизели со светильниками, народ еще стал прибывать. Дальше подъехал караван скорых, подогнали поезд для нас и аварийный поезд из Москвы. В нас уже необходимости не было.
В Питер поехали те, кто получил незначительные травмы и все пассажиры из тех вагонов, которые не пострадали. В 3.10 нас привезли на Московский вокзал. Водой поили в поезде. К вокзалу подогнали кучу автобусов, развозили всех желающих по домам, но многих встречали родственники на машинах.
В субботу после всенощной я отслужил панихиду по погибшим и молебен о здравии выживших. Наши женщины пережили это стойко, но где-то через сутки стало значительно тяжелее... Договорились в понедельник еще раз собраться и отслужить благодарственный молебен за то, что мы уцелели.
