Некоторое время назад я обратил внимание на книгу авторитетных американских футурологов Элвина и Хейдли Тоффлеров «Революционное богатство» («Re- volutionary Wealth»), в которой обнаружил впечатляюще логичные и смелые предсказания грядущего постиндустриального будущего. В целом эта книга дает богатую пищу для размышлений.
По мысли авторов, историю человечества можно разделить на три эпохи: аграрную, индустриальную и информационную. Для аграрной цивилизации, символом которой является плуг, характерны, в частности, примитивное выращивание продукта с небольшими излишками; многодетная семья как трудовая ячейка сельскохозяйственного общества; голод и бедность как норма жизни. Индустриальная цивилизация, символом которой является станок, появилась в середине XVII века и привела к строительству фабрик, урбанизации и секуляризации. Люди эпохи массового производства, образования, информации, культуры научились производить продукт со значительными излишками (что позволило обществу посредством торговли существенно поднять уровень жизни); дали жизнь «нуклеарной» семье (жена-домохозяйка, двое-трое детей и работающий муж) и тотально загрязнили окружающую среду. Информационная цивилизация рождается в наши дни и характеризуется производством нематериального продукта: услуг, мышления, знания, а также персонализацией времени, надомным трудом и культурой одиночества. В формате новой эпохи институт семьи претерпевает самые радикальные изменения: мужчины и женщины — одиночки, бездетные семьи, гомосексуальные пары и семьи с одним ребенком становятся нормой. Индустриальная цивилизация принесла в мир массовость, информационная — освобождает от нее производство, рынки, общество.
По мнению Тоффлеров, основные общественные институты в развитых странах сегодня с разной скоростью претерпевают реформацию в соответствии с требованиями новой постиндустриальной эпохи. Наиболее динамично видоизменяется бизнес; вслед за ним лихорадит институт семьи, которая в аграрном обществе была сельскохозяйственной производственной командой, воспитывала детей, лечила больных и заботилась о престарелых. В индустриальную эпоху место работы человека переместилось на фабрику, образованием начали заниматься школы, лечить больных — врачи в медицинских центрах, а забота о престарелых была возложена на государство. В настоящее время в развитых странах наблюдается обратный процесс, демассификация, возврат к «надомничеству».
Сегодня российский бизнес и образование работают по западным схемам и образцам. Остановить этот процесс не представляется возможным, и стремительные, драматичные изменения, которыми охвачен современный зарубежный бизнес, неминуемо коснутся и уже касаются наших соотечественников. Я имею в виду всё большую индивидуализацию работы и рабочего времени, мобильность, глубокую компьютеризацию всех сфер деятельности человека, революционное изменение понятий о семье, немыслимое для аграрной и индустриальной эпох повышение уровня жизни и, наконец, становление самодостаточного во всех отношениях индивида стандартным членом общества.
Итак, с какими глобальными вызовами столкнется Церковь в самое ближайшее время?
В первую очередь, это проблема девальвации консультативного авторитета священства, имеющая основной своей причиной возможность самообразования, как через Интернет, так и посредством огромного количества свободно распространяемой духовной литературы. Во многих дисциплинах молодые и успешно обученные люди могут быстро усваивать большие по объему потоки информации, превосходя по уровню знаний провинциальное духовенство, имеющее, как правило, лишь заочное семинарское образование и не владеющее навыками работы с компьютером. Уже сейчас некомпетентное или неловкое публичное высказывание иерея вызывает насмешки начитанной верующей молодежи…
Впрочем, претерпят девальвацию и мнения предыдущих поколений. По мысли Тоффлеров, в медленно меняющихся аграрном и индустриальном обществах стариков уважали за то, что они знали будущее — оно никак не отличалось от прошлого. При нынешних темпах перемен огромная часть старого знания о жизни уже превратилась, с точки зрения современного человека, в бесполезный утиль.
Дальнейшие процессы индивидуализации сознания возможности безграничного самообразования при отсутствии смирения (современное внецерковное общество в целом не учит этой добродетели и воспевает гордость) могут приводить напитавшихся духом мира сего христиан к отрицанию авторитета Церкви в толковании Священного Писания, когда общепринятое понимание святыми отцами того или иного библейского стиха ставится не выше собственного мнения. Что тут сказать? «Самомнение и гордость в сущности состоят в отвержении Бога и поклонении самому себе. Они — утонченное, трудно понимаемое и трудно отвергаемое идолопоклонство» (свт. Игнатий Брянчанинов).
Процессы ускоренного развития, в которые люди вовлекаются на работе и в быту, не могут не вызвать десинхронизацию с не изменяющимся веками догматическим учением Церкви, архаикой богослужения и традиционными устоями церковной жизни. И именно из этой динамичной и самостийной по духу мирской среды будут проистекать все усиливающиеся требования перемен.
Итак, образованная самодостаточность и духовная гордость; стремление персонализировать и видоизменить церковную жизнь под себя, вместо того чтобы претерпеть изменения самому; откровенная непокорность и неуважение к иерархии — вот те основные проблемы, которым придется противостоять пастырям в самое ближайшее время.
Самообразование естественно для информационного общества и, судя по всему, различные его формы будут вскоре определяющими в сфере получения знаний, поэтому пытаться запрещать или тотально контролировать этот процесс невозможно, глупо и бесперспективно. Однако повышение качества преподавания в воскресных школах (которые имеются практически при каждом приходе и монастыре), православных гимназиях, семинариях, на курсах ОПК, на кафедрах теологии в светских вузах, дальнейшее развитие деятельности Свято-Тихоновского гуманитарного университета и организация подобных университетов в крупных мегаполисах помогут направить процесс духовного самообразования в правильное церковное русло. Пора перераспределять финансовые потоки от храмоздательства к университетостроению уже сегодня, в крайнем случае, завтра — потому что послезавтра, возможно, будет поздно…
В связи с этим встает проблема образованности самого священства, преподавательского состава. Наиболее статичным в Церкви является монашество, и, естественно, оно уже сейчас принимает на себя всю ярость критики сторонников «синхронизации» Церкви и мира сего. Монастырь представляет собой братство, единое целое на основе взаимного смирения и послушания со многими ограничениями в свободе поведения, что никак не вписывается в процесс демассификации общества, в культуру индивидуальности и лозунг «запрещено запрещать». Однако консерватизм ради консерватизма в среде иноков не может быть поощряем: он обязан стать просвещенным. Сегодня наиболее остро проблема необразованности и невежества затрагивает именно монастырскую среду, черное духовенство. И если мнение, что у Церкви два легких — приходы и монастыри, верно, то болезнь хотя бы одного из них делает всю церковную жизнь нездоровой.
Я считаю, что позиция наместников и духовников некоторых обителей — мол, «монаху образование не нужно», — неверна в корне, учитывая реалии XXI века. Все способные к обучению насельники монастырей обязаны получать хотя бы заочное систематическое образование в семинариях, а достойные — в академиях. Братья, занимающие руководящие и преподавательские должности в монастыре, должны уметь работать с компьютером и чувствовать себя в Сети, как рыба в воде. Но получение необходимого для XXI века уровня образования всеми способными как основное послушание — это еще не все, что должно измениться в монастырской жизни…
Наряду с развитием классических монастырских послушаний следует всячески поощрять желание способных братьев овладеть навыками программирования, выявлять художественно одаренных и развивать их таланты при помощи оплачиваемых специалистов в области, скажем, компьютерного дизайна, цифровой фотографии, документальной видеосъемки. Вспомним, что в древности монастыри были не только центрами подвижничества, но и очагами учености, культуры (понимаемой как возделывание и украшение бытия) и даже политической жизни. В обителях процветала иконопись, изготовляли фрески и мозаики; шили великолепные богослужебные одежды; переписывали, собирали в библиотеки и писали книги, осуществляли переводы; составляли летописи. Благодаря многочисленным вкладам монастыри становились хранилищами величайших национальных сокровищ. Увы, но в наше время наиболее распространенным послушанием за монастырскими стенами является послушание разнорабочего. Огородничество, садоводство и животноводство (т.е. выращивание продукта), эти незыблемые столпы аграрной эпохи, во многих монастырях ныне экстенсивно развиваются посредством бесплатного труда насельников, которые после рабочего дня и вечернего богослужения просто падают без сил в кровать, чтобы с утра по звону колокольчика после полунощницы взять в руки лопату или грабли и выйти на поле.
О каком образовании в таких условиях может идти речь? Как верх прогрессивности расценивается организация при монастыре какого-нибудь примитивного индустриального производства, например столярного, слесарного или конвейера по изготовлению печенья с православной символикой. Есть, правда, и приятные исключения, когда при монастыре успешно организуется высокотехнологичное, например полиграфическое, производство. Что касается монастырских интернет-сайтов, то большинство из них, увы, создано и обслуживается не монахами. Однако и здесь есть обнадеживающие исключения.
Вопрос в том, хотят ли монахи быть музейными экспонатами, проживающими в заповедниках-резервациях на потеху туристам, или полноценными членами современного постиндустриального общества? Дребезжащая пилорама, тонны железной стружки, рассуждения о вреде паспортов и вездесущих масонах в XXI веке не вызовут сочувствия и понимания в образованной среде.
Давайте в качестве примера посмотрим на прогрессивный опыт Белградско-Карловацкой архиепископии, где по благословению митрополита Черногорского и Приморского Амфилохия открыт Центр по изучению современных технологий, в задачу которого входит наблюдение за техническими новинками и современными технологиями и изучение возможностей их использования в миссионерской деятельности Церкви. Особый акцент сербы сделают на исследовании медиа-сферы и информационно-коммуникативных технологий, а также на анализе технологических вызовов, с которыми сталкивается современный мир.
Давайте обратим внимание на цитадель монашества — Афон, где недавно телекоммуникационной компании «ОТЕ» было разрешено организовать wi-max связь, которая обеспечит высокоскоростной доступ к всемирной Сети насельникам монастырей и скитов. Для лубочного понимания монашества эта новость, вне всякого сомнения, — жестокий удар.
А как же молитва? Ведь подлинный смысл монашества (в его восточном понимании) состоит в том, чтобы обеспечивать Церковь опытом реального общения с Богом, а не в получении блестящего образования и современных профессий. Сложность времени как раз и состоит в том, что «это надлежало делать, и того не оставлять» (Лк. 11, 42). Известность в Церкви монахи приобрели тем, что всякий раз, когда чистота веры находилась в опасности, они становились ее исповедниками. Какого исповедничества в условиях современных угроз и вызовов можно ждать от человека в рясе и клобуке, который не может внятно объяснить, в чем состоял подвиг Христа, не знает истории Церкви и по слогам читает церковно-славянские тексты? Разве можно говорить о монашестве как о катехизической школе Православия, когда в некоторых монастырях кроме наместника ни у одного насельника нет хотя бы заочного семинарского образования?
Да, полный суточный богослужебный круг должен быть обязательным для монашествующего, образованность и просвещенность будут только усиливать благоговение и степень ответственности за благообразие богослужения. Развитый интеллект есть друг умной сконцентрированной молитвы, а творческие послушания не помешают начальной степени общения с Богом. Что касается исихазма, то его место в удаленных скитах исключительно под руководством трезвенного, православного и опытного в молитве пожилого монаха.
Сейчас время предлагать, убеждать и действовать — иначе нас ждет сохранение монастырской жизни исключительно в виде лубка, а те иноки, что не смирятся с ролью беззвучных музейных работников, вынуждены будут всеми правдами и неправдами мигрировать в живую приходскую среду. Монастырь как светоч духовного знания, просвещенности и образованности; как хранитель древней культуры и традиций, церковного искусства — полностью вписывается в концепцию постиндустриального общества. Монах как молитвенник, апологет, просветитель и миссионер вполне будет востребован Церковью и в информационном, и в каком угодно будущем.
