В 1947 году, после демобилизации, бывший гвардии рядовой еще в военной гимнастерке, галифе и кирзовых сапогах, с вещевым мешком за плечами приехал в Москву поступать в открывшийся Богословский институт, который находился тогда в стенах Новодевичьего монастыря. Затем были долгие годы церковного служения в различных храмах Москвы. Протоиерей Анатолий Новиков отличался особым даром организатора церковно-приходской жизни. По характеру он был человеком прямым, откровенным и простым в общении. Добрая память о нем осталась во многих московских храмах.27 лет он достойно нес послушание благочинного Преображенского округа г. Москвы. За церковные заслуги был награжден орденами св. равноап. князя Владимира (II и III степеней) и другими знаками патриаршего внимания.
Но самой главной награды за свой пастырский подвиг он удостоился от Самого Пастыреначальника Христа Бога нашего, призвавшего его в Свой Небесный Чертог в день храмового праздника в честь святых апостолов Петра и Павла — 12 июля. После Божественной литургии, отслужив ее уже в состоянии тяжелого сердечного приступа (позднее врачи зафиксировали третий инфаркт), отец Анатолий отошел ко Господу. Последние пятнадцать лет своей жизни он был настоятелем храма святых первоверховных апостолов Петра и Павла в Лефортове. У алтаря этого храма покоится его прах.
Вскоре после окончания Великой Отечественной войны в Москве и Ленинграде были вновь открыты духовные школы. Их первыми воспитанниками и выпускниками стали солдаты и офицеры, вернувшиеся с войны, труженики тыла и узники концлагерей. К этому поколению относится и митрофорный протоиерей Анатолий Васильевич Новиков (1925—1993), награжденный за ратный подвиг орденами Великой Отечественной войны (II степени) и Солдатской Славы (III степени), медалью «За отвагу», другими медалями.
О своем отце рассказывает протоиерей Владимир Новиков, настоятель московского храма Бориса и Глеба в Зюзине.
Особые войска
Моего отца призвали в армию в начале 1943 года. Тогда готовилось грандиозное сражение на Курской дуге, создавались новые танковые дивизии и артиллерийские полки, и отец был направлен в артиллерийское училище под Винницей. Как он рассказывал, однажды к ним в учебную часть приехали какие-то офицеры, которые держались свободно и молодцевато даже перед старшими по званию. По их приказу курсантов выстроили на плацу, и они предложили желающим вступить в новые войска, которые тогда только формировались. Они говорили о каком-то новом оружии, о новой форме, и еще сказали, что это войска специального назначения.
Отец со своим напарником вышел из строя, и их отправили в другую учебную часть. Многое из обещаний оказалось правдой: отличная форма, новые ботинки (большинство солдат ходило в обмотках до 1944 года), хорошее питание с американским шоколадом и тушенкой. Это были первые воздушно-десантные части. Подготовка была серьезная, требовала большого самообладания. И задачи, которые призваны были решать эти части, были действительно особые: десантироваться с воздуха и действовать в тылу противника. Девиз в этих особых частях был такой: «Десантники в плен не сдаются!».
От самой первой отправленной группы воздушных десантников не было получено никаких сообщений. После войны отец пытался хоть что-то узнать о судьбе этих людей, но ни в одном архиве сведений о них не нашли. Вероятнее всего, они приняли неравный бой и погибли. До сего дня они числятся пропавшими без вести.
«Однажды, — рассказывал отец, — нас в полном боевом снаряжении погрузили в самолет. Вылет был ночью, и задача была поставлена одна — удачно и кучно выброситься. Остальное — на месте. Мы думали, что мы летим в тыл противника. Когда поступила команда и открылась дверь — черная дыра — нас остро резанула эта неизвестность. Нужно было погрузиться в темноту, а на земле непонятно кто и как тебя встретит: или эсэсовцы, или партизаны, или кроны деревьев. Во время этого выброса один сильный и здоровый парень в последнюю секунду сильно испугался и ухватился за открытую дверь самолета. Несколько секунд он так летел вместе с самолетом, и отцепить его удалось только ударив прикладом по рукам. Все знали, что малейшая задержка при десантировании означает, что группа разбрасывается по очень большому квадрату, и собраться вместе уже практически невозможно. Когда мы приземлились, оказалась, что мы на нашей территории — это был учебный выброс».
Карельский фронт
В 1944 году отец оказался на Карельском фронте. Воевать с финнами было трудно: сплошная линия фронта отсутствовала, кругом болота и густые леса. Финны ставили засады, отравляли пищу. Первое крупное сражение произошло у реки Свирь. Отец в том бою был вторым номером пулеметного расчета. «Максим» был хорошим и надежным оружием, но таскать этот тяжеленный пулемет по болотам, постоянно рискуя провалиться в топь, было не менее опасно, чем попасть под обстрел. Тяжелую технику обе стороны использовали мало — танки просто не могли пройти в этих местах. Бои проходили преимущественно на контратаке. Помню, однажды отец приехал из храма, мы сели ужинать и включили программу «Время». В одном из сюжетов рассказывалось об армейской жизни и о том, что кто-то из молодых солдат во время маневров получил большой стресс. Отец неожиданно резко сказал: «Они не знают, что такое стресс. Стресс — это когда лежишь с простреленной ногой и рукой в поле на островке, а на тебя пикирует вражеский истребитель. Ты видишь улыбающееся лицо пилота, фонтанчики от разрывов пуль бегут прямо к тебе... и проходят мимо. А самолет делает второй разворот. Если ты успеешь отползти в ближайшую воронку, считай, тебе повезло. И когда эти фонтанчики прошли мимо, это и значит испытать стресс». Так сказал отец и, помолившись, сел ужинать. Промыслом Божием он чудом уцелел на поле брани после ранения в обе ноги и руку, когда финский снайпер добивал раненых советских солдат.
По словам отца, самое большое нервное напряжение было перед атакой, когда все уже знают, что будет ракета и крик «В атаку!», но до этого остается еще несколько минут. Это момент крайнего напряжения, даже перенапряжения всех психических сил. Отец видел, как в эти страшные минуты некоторые солдаты — члены партии и комсомола молились и крестились, невзирая на то, что рядом был политрук.
Последний бой
После госпиталя рядового Новикова А.В. направили в разведчасть 3-й Гвардейской Свирской дивизии 2-го Белорусского фронта. Было уже ясно, что идут последние месяцы войны. Выбрасывать десант в тыл врага при большой плотности немецких войск не имело смысла, но опыт десантников был необходим в разведке. В состав группы дивизионной разведки может входить более 100 человек. Они уходят вглубь территории противника на многие десятки километров, порой на месяц-два, и собирают сведения стратегического характера.
Для отца последний бой был 13 марта 1945 года, во время очередного рейда в тыл врага, на побережье Гданьской бухты. Их группу обнаружили немцы и передали координаты тяжелому крейсеру, который стал бить по этому квадрату из бортовых орудий. После очередного залпа отец потерял сознание. Когда очнулся и стал звать по именам своих боевых товарищей, никто не откликнулся. Он переползал от одного к другому и видел, что все они мертвы. Всемилостивый Господь вторично спас жизнь будущего пастыря — из двадцати человек в живых остались только он и еще один разведчик.
Победа
С тяжелой контузией и ранением отец вторично попал в госпиталь. Это было в Польше. Там он и встретил день великой победы. Победу начали праздновать 8 мая, когда была подписана капитуляция Германии. По словам отца, сначала в палате услышали многочисленные залпы и автоматные очереди, увидели пуски сигнальных ракет — стреляли из всех видов оружия, но непонятно куда и зачем. Все серьезно всполошились, потому что вокруг еще бродили остатки разгромленных немецких частей. Но, выглянув в окно, увидели общее ликование — радостные солдаты обнимались и кричали о победе над врагом.
Отец в день Победы всегда надевал свои ордена и медали. Больше всего он гордился орденом Славы III степени.
Как-то я спросил своего деда Василия Васильевича, как он встретил день Победы, и он с большой неохотой рассказал об этом. В 1942 году он воевал в излучине Волги и Дона, где тогда начиналась битва за Сталинград, получил тяжелое ранение в грудь, осколок застрял под сердцем, и в 1943 году его комиссовали. 9 мая, когда в их деревне объявили о Победе и об окончании войны, вдруг стало слышно, как заплакали, завыли все женщины, которые потеряли мужей и сыновей. На всю деревню Березняки Кировской области только в нашей семье с войны вернулись и отец и сын. Это была большая редкость. И потом все вдовы словно сошли с ума от горя — собрались и прямо в день победы пошли бить деда. Бабушка спрятала его в подпол, а сверху задвинула сундук, и дед просидел в подполе до 10 или 11 мая, а потом еще какое-то время скрывался в лесу. Потом эта волна горя сошла и люди поняли, что дед не виноват, что он остался жив, и то что сын пришел.
О вере
В нашей семье все были верующие. Деда еще во время войны репрессировали за то, что он стал церковным старостой. Он вышел на свободу только в 1953 году, по амнистии.
Когда отец пошел на войну, его мама, моя бабушка, зашила ему в карман иконку Святителя Николая, и он всю войну прошел с ней. Даже в госпитале, уже будучи раненым, он эту икону сохранил как самую величайшую святыню, как благословение матери. И я был очень растроган, когда он эту иконку передал мне, когда я пошел в армию.
В 1946 году отца демобилизовали. Его отец, мой дед, Василий Васильевич, написал ему, чтобы он поступал в Московскую духовную семинарию: «Я слышал, что открылась семинария — это великое дело. В нашей семье еще не было священников. Езжай, поступай!».
Тогда семинария располагалась в Новодевичьем монастыре. Отец приехал поступать в 1947 году, и многие его запомнили, потому что он был в сапогах, галифе и гимнастерке. Никакого гражданского костюма у него просто не было.
А с однополчанами отец Анатолий никогда не встречался — никто из них не остался в живых...
