Суррогатное материнство. Пастырский подход

На заседании Священного Синода Русской Православной Церкви 25-26 декабря 2013 года был принят Документ «О крещении младенцев, родившихся при помощи «суррогатной матери» (журнал № 158). Публикуем комментарий к нему руководителя православного медико-просветительского центра «Жизнь» протоиерея Максима Обухова.

Необходимость обсуждения проблемы суррогатного материнства была вызвана, во‑первых, последовательной либерализацией российского законодательства, легализующего коммерческую услугу по продаже «материнства», во‑вторых, вниманием СМИ к этой теме в последние месяцы.

Ничего нового в отношении Церкви к искусственному вынашиванию детей с последующей их продажей и сдаче материнской утробы в аренду нет. Принятый документ — не первое заявление. Ему предшествовали обращения Церковно-общественного совета по биоэтике, Общества православных врачей, многочисленные публикации в церковных СМИ, а также официальная позиция Русской Православной Церкви, изложенная в Основах социальной концепции. Церковь считала и продолжает считать суррогатное материнство нравственно недопустимой репродуктивной технологией. Подобной точки зрения придерживаются другие конфессии: не только Ватикан, но даже и относительно либеральная Лютеранская Церковь сравнивает эту технологию с проституцией. Серьезные ограничения, вплоть до полного запрета, действуют в большинстве стран Евросоюза.

Задача, поставленная священноначалием перед богословской комиссией, подготовившей документ, состояла в изучении вопроса о возможности или невозможности крещения младенцев, рожденных с помощью услуг суррогатной матери.

Таинство крещения не является магическим актом, автоматически делающим прибегнувших к нему хрис­тианами. Крещение младенца совершается только по вере его родителей. Крестить младенца, не способного сделать сознательный выбор жизни со Христом, могут только христиане, гарантирующие соответствующее религиозное воспитание. Если таких гарантий нет, то крещение может быть отложено. Очевидно, что родители, прибегающие к услугам суррогатной матери, пренебрегают позицией Церкви и тем самым ставят себя вне ее. А это означает, что христианское воспитание ими ребенка до того момента, когда он сможет сам принять осознанное решение о своей религиозной принадлежности, неосуществимо.

Важно понимать, что оговариваемые в документе условия крещения младенцев, рожденных при использовании этой технологии, не являются репрессивным актом, направленным против детей. Ни в одном из документов, выражающих мнение Церкви, нет ни малейшего намека на то, что дети, рожденные «по найму», сами по себе являются неполноценными, в чем-то ущербными или недостойными крещения. Напротив, ребенок в данной ситуации есть главная жертва произвола заказчиков, посредников и общества.

Ограничения на совершение таинства — своего рода превентивная мера, направленная на вразумление людей, нарушивших установленный Богом, естественный порядок устройства общества, семьи и воспроизводства. Лишив ребенка возможности иметь полноценную семью, быть плодом супружеской любви, заказчики, чье родительство и иногда даже права на ребенка спорны, сами лишают его и крещения. Запрет на безусловное крещение исключает видимость того, что сознательное или несознательное надругательство над браком, святостью материнства и достоинством личности благословляется или молчаливо одобряется Церковью. Осознание этого обстоятельства должно повлечь за собой понимание церковной позиции и покаяние всех, кто так или иначе участвовал в этой репродуктивной технологии.

Документ, принятый богословской комиссией и Священным Синодом, имеет и важное пастырское значение. Священнослужителю недостаточно просто сказать пастве, что Церковь запрещает своим чадам становиться суррогатными матерями, выступать заказчиком суррогатного материнства или каким-либо иным образом участвовать в процедуре коммерческого вынашивания и рождения ребенка. Сегодня пастырь должен на соответствующем уровне объяснить, чем обусловлено такое решение, что оно направлено на пользу самих родителей, рекомендовать им альтернативу, например, в виде попечения о сиротах. Если же бесплодная пара оказалась таковой в результате грехов прошлого, то, вместо того чтобы прилагать грехи ко грехам, им нужно покаяться. Случается, что те самые супружеские пары, которые сначала делали всё возможное против рождения детей, спохватившись, принимают все возможные меры, чтобы «завести» ребенка, даже идя против самой природы. Такие пары нуждаются во внимательном отношении, и священник должен найти время, чтобы провести беседу, побуждающую к покаянию. Пастырям важно понимать, что, принимая формальное и необоснованное решение о крещении ребенка, они грешат против истины, проявляют непослушание священноначалию и поощряют сомнительные технологии, противоречащие этическим принципам христианства. В случае возникновения спорных вопросов лучше обратиться к благочинному или правящему архиерею, чем брать на себя ответственность за последствия крещения, совершенного вопреки синодальному постановлению.

Пастырское видение суррогатного материнства и других вспомогательных репродуктивных технологий (ВРТ) очень важно, так как сторонники новых подходов к рождению детей выработали целую оправдывающую идеологию с отсылами, в том числе и к Священному Писанию. Так, например, они доходят до псевдобогословской параллели между суррогатным материнством и библейской историей рождения Измаила. Но это более чем вольное сравнение: Агарь не была суррогатной матерью, она не отказывалась от своего сына и не продавала его. Кроме того, практики, описываемые в Ветхом Завете, далеко не всегда применимы в современной жизни. Сравнение суррогатного материнства с усыновлением также не выдерживает критики: усыновление есть акт милосердия, направленный на то, чтобы дать семью ребенку, лишенному ее из-за трагических обстоятельств. При использовании же технологии суррогатного материнства само понятие семьи размывается и становится неопределенным: кого считать родителями несчастного ребенка? Доноров половых клеток? Заказчика, который за всё заплатил и на которого оформлены документы, иногда с прочерком в графе «мать»? Суррогатную мать, которая выносила ребенка, родила, а потом отдала/продала? Фактически ребенок оказывается лишен естественной семьи не по причине несчастного случая, а по умыслу тех, кого трудно назвать родителями как в буквальном, так и в переносном смысле, так как они, собственно, ребенка и не родили. Суррогатное материнство изначально лишает ребенка полноценной семьи. Человек рождается не как плод любви, а как результат коммерческой сделки, платной услуги. В его появлении на свет участвуют люди с непонятными взаимоотношениями с юридической и с морально-этической точки зрения.

Использование новых репродуктивных технологий привело и к другим неразрешимым противоречиям, например к появлению коммерческого рынка половых клеток и эмбрионов. Половые клетки и даже эмбрионы, зачатые in vitro, можно продать, купить. Можно собрать ребенка «под заказ». Можно, на всякий случай, нескольких, чтобы потом выбрать одного-двух подходящих, а остальных уничтожить.

«Доноры», которые участвуют в подобных экспериментах, не осознают до конца, что их биологические, кровные дети окажутся там, куда их определит коммерческая выгода: в утробу суррогатной матери, на уничтожение или как биоматериал для опытов. Статус замороженного эмбриона оказывается крайне спорным. Российские сторонники ВРТ, ссылаясь на Конституцию, говорят, что в права человек вступает только с момента рождения. По их мнению, эмбрион до момента соприкосновения с воздухом и руками акушера человеком не является и пребывает в статусе «биоматериала». Эта позиция слаба, необоснованна, сама статья Конституции несет в себе противоречия, и многие считают ее устаревшей, не соответствующей ни традиционным религиозно-нравственным ценностям, ни современным данным науки.

Никто точно не подсчитал, сколько эмбрионов уничтожается в результате экстракорпорального оплодотворения (ЭКО) и суррогатного материнства, при котором всегда применяется ЭКО. По мнению известного эксперта из Хорватии доктора Антуна Лисеца, на одного ребенка, рожденного в результате ЭКО, приходится десять умерщвленных теми или иными способами эмбрионов. Точно никто не знает число детей, рожденных с помощью ЭКО в России, некоторые называют оценочную цифру — 25 тысяч в год. Это означает, что 250 тыс. детей в год уничтожаются на эмбриональной стадии развития. В то же время Российское государство дотирует отрасль ВРТ, тогда как средства, вложенные в реальный сектор экономики, могли бы повысить благосостояние семей и дать стимул к повышению естественной рождаемости. Пока же финансы оседают в частных клиниках, чей вклад в улучшение демографического климата более чем сомнителен.

Нельзя не сказать и о заказчиках суррогатного материнства. Как правило, это люди с определенными отклонениями в поведении. Если женщина на седьмом десятке лет «заводит» себе ребенка, то, похоже, она уже не в состоянии посчитать, сколько ей исполнится к 18-летию сына или дочери. Договоры по оказанию услуг суррогатного материнства составляются таким образом, что никто не несет ответственности за будущего ребенка и никто не учитывает его интересов. Как, например, будет чувствовать себя человек, обреченный всю жизнь остаться с прочерком в графе «мать»? Будучи купленной услугой, материнство, как и сам ребенок, обесценивается, превращаясь в товар, форму торговли людьми.

Что касается самих суррогатных матерей, то их, как правило, не предупреждают об огромных и зачастую невосполнимых рисках для здоровья. Остановка лактации сразу после родов (ребенка немедленно отнимают) грозит тяжелыми осложнениями, вплоть до последующего полного бесплодия и серьезного повышения риска рака молочной железы. Кроме того, последствия для психического здоровья, которые несет вынашивание ребенка на заказ и расставание с ним, непредсказуемы.

Злоупотребление новыми репродуктивными технологиями осложняется еще одним обстоятельством: биологические братья и сестры по документам оказываются даже не родственниками. А между тем нельзя исключать вероятность их встречи и вступления в инцестный брак! Более того, есть все основания предположить, что незнакомые друг другу брат и сестра интуитивно почувствуют взаимную тягу и с большей вероятностью вступят в брак, формально не нарушив закона, запрещающего такие союзы. Любой такой случай может привести к трагедии: появлению детей с тяжелыми врожденными пороками.

Все эти проблемы требуют юридического, этического и богословского осмысления; например, кого считать настоящими родителями ребенка? Если государство признаёт приоритет коммерческого договора в вопросе о родительстве, то это вовсе не означает, что и Церковь автоматически должна признать такую норму.

В этих условиях было чрезвычайно важно обозначить нравственные ориентиры в сложной ситуации. Сейчас стало очевидным, что решение о легализации суррогатного материнства было поспешным, необдуманным, принималось под явным нажимом заинтересованных лоббистов. Есть все основания ожидать, что дискуссия о неприемлемости технологии суррогатного материнства будет продолжена и законодательство будет меняться в духе традиционных семейных ценностей.