Древнерусские митрополиты, будучи архиереями Константинопольского Патриархата, вступали на свою Киевскую кафедру с совершением того же чина интронизации, что и другие епископы Вселенской Церкви. Чин получил имя настолования, или посажения на стол. «На стол» сажали не только митрополита, но и епископов других русских городов.
Настолование епископов
Чин интронизации епископа сохранился в рукописях XV века. Как и в византийской практике того времени, епископа интронизировали не в кафедральном храме его города, но в том храме, где совершалась хиротония. Епископа усаживали не на его собственный, а на предстоятельский трон (в данном случае — митрополичий), который переносился со своего обычного места к дверям жертвенника. Непосредственными совершителями обряда интронизации, происходившей сразу по окончании Божественной литургии (и хиротонии), были протопоп и прочие священники; сразу после обряда пелись многолетия. Впрочем, было и некоторое отличие от византийской практики — на каждое из троекратных усаживаний пели не «Аксиос!», а «Ис полла эти, деспота»; кроме того, в чине присутствовало указание о снятии с новорукоположенного и настолованного архиерея литургических одежд и облачения его в «переманатку [параман] с источниками», «икону» (т. е. панагию) и мантию с источниками.
Об объезде митрополичьего города верхом на коне, как в византийской традиции, древнерусские рукописи XV века не говорят, но в источниках XVI–XVII веков указано совершать после хиротонии аналогичный обряд шествия на осляти (или же объезда Москвы в карете). При этом до патриаршества Иоакима интронизация (настолование) новорукоположенных архиереев совершалась так же, как и в XV веке, лишь с некоторыми уточнениями.
В 1677 г., при патриархе Иоакиме, обряд объезда Москвы новорукоположенными епископами был запрещен и сохранен лишь для новопоставленных Московских патриархов. Тогда же из чина архиерейской хиротонии была исключена и церемония усаживания архиереев на кафедру; тем не менее, в чине сохранились слова о возведении новорукоположенного протоиереем и протодиаконом на «уготованный Феатр» и вручении ему пастырского жезла с чтением особого поучения. Обычай торжественного вручения архипастырского жезла новорукоположенным епископам, с чтением торжественных слов, сохраняется в русской богослужебной практике до настоящего времени, но связь этого обряда с чином интронизации совершенно не ощущается.
Получив интронизацию сразу после рукоположения, при вступлении на свою кафедру русские епископы уже не повторяли этот чин. Но вступление архиереев на кафедру сопровождалось иными торжественными священнодействиями — первой литургией в кафедральном храме, праздничным молебном, а также шествием вокруг вверенного епископу города (или по городу), с окроплением его святой водой и чтением особых молитв. Обычай шествия вокруг города с чтением соответствующих молитв сохранялся в Русской Церкви до XVIII века включительно, а одна из них, «Господи Боже наш, иже от не сущих в существо создание Свое преложей вся...», вошла даже в Синодальное издание чина архиерейской хиротонии 1725 г.
Интронизация Московских митрополитов в XV–XVI вв.
Интронизация Московских митрополитов в XV–XVI веках совершалась по тому же чину, что и епископские настолования, но с большей торжественностью. Интронизуемый возводился не на горнее место (как возводились Предстоятели греческих Церквей), но также и не на кафедру, поставленную у дверей жертвенника (как простые епископы), но на кафедру, стоявшую посреди собора на святительском амвоне. Вместо священников митрополита усаживали на его кафедру архиепископ и епископы, при этом пели: «Ис полла эти, деспота». После этого митрополит снимал «служебные одежды», и архиепископ с прочими епископами возлагали на него «крест золот с перемандом, да икону золоту воротную святительскую, да мантию со источники и клобук белой» и вели его на митрополичье место у одного из столпов собора. Там царь произносил особую речь и вручал митрополиту первосвятительский жезл, после чего пелись многолетия.
По окончании богослужения митрополит посещал великого князя, следовали трапеза и шествие на осляти новопоставленного митрополита по городу. Во время шествия на осляти, совершавшегося весьма торжественно, новопоставленный Предстоятель Русской Церкви осенял народ воздвизальным крестом, а у ворот города читал молитву «Господи Боже наш, иже от не сущих...» — ту же, что читали и епископы при вступлении в свои города. В 1589 году Московские митрополиты получили титул Патриарха, но чин интронизации продолжил совершаться практически так же, как и при поставлении митрополитов.
Интронизация Московских патриархов до Никона включительно
Поставление автокефальных Московских митрополитов и затем патриархов до Никона включительно отличалось от поставления епископов весьма существенным обстоятельством: по не вполне ясным причинам Предстоятели Русской Церкви поставлялись не только через чин интронизации, но и через совершение над ними полного последования архиерейского рукоположения — даже если до своего избрания на Московскую кафедру они уже были епископами. В глазах членов Русской Церкви это, несомненно, наделяло фигуру патриарха особой сакральностью; тем не менее, этот обычай противоречил церковным канонам и учению о таинствах и поэтому был окончательно оставлен — последним патриархом, получившим при своем поставлении вторую архиерейскую хиротонию, был Никон. Вероятно, с этим же была связана и традиция облачения патриарха в две епитрахили — одна одевалась, как обычно, а вторая была нашита на патриарший саккос; эта традиция была также оставлена при Никоне.
До патриарха Никона включительно чин интронизации Московских патриархов имел тот же порядок, что и поставление Московских митрополитов: после литургии патриарха возводили на архиерейский амвон два митрополита и трижды усаживали на поставленный там трон, с пением «Ис полла эти, деспота». Следовало переоблачение из литургических облачений во внебогослужебные одежды патриарха, вручение жезла царем и пение многолетий, посещение царя в его палатах, шествие на осляти по Москве.
Интронизация Московских патриархов Иоасафа II, Питирима, Иоакима и Адриана
С упразднением неканонического обычая перерукоположения патриарха была оставлена и традиция совершения обряда настолования — усаживания Патриарха на его трон («престол») — по окончании Божественной литургии. Можно предположить, что в процессе приведения русской практики того времени в соответствие греческой была пересмотрена и церемония патриаршей интронизации, которая начала совершаться, как и у греков, после литургийного Трисвятого и стала представлять собой просто троекратное восседание на горнем месте. Впрочем, в описаниях поставлений последних русских патриархов XVII века этот момент литургии обойден молчанием; возможно, что обряд настолования был и вовсе отменен.
От старой традиции остались лишь обряды переоблачения патриарха из обычных архиерейских облачений в патриаршие и вручения патриарху царем первосвятительского жезла. Но и эти обряды стали совершаться не после литургии, а до нее, так что патриаршие мантию, клобук и панагию заменили литургийные одежды: саккос и проч. Пелись многолетия и совершалась литургия. После литургии патриарх навещал царя, а затем объезжал город — но не на осляти, как раньше, а на санях или в карете. С упразднением патриаршества совершение чина интронизации Предстоятеля Русской Церкви, естественно, и вовсе прекратилось.
Интронизация Святейшего патриарха Тихона
Вновь вопрос о том, как должно совершаться поставление Предстоятеля Русской Церкви, встал только в 1917 году, когда, после долгого перерыва, был избран новый Московский патриарх — Святейший Тихон. Архиепископом Кишиневским Анастасием и некоторыми другими участниками Поместного Собора 1917–18 гг. был создан чин патриаршей интронизации, который и был утвержден на Соборе. Как утверждают сами составители чина, в основе его лежат древние александрийский и константинопольский чины, объединенные вместе; при этом русские чины XVI–XVII веков составителей «не удовлетворили». Впрочем, в чине все же присутствуют несколько небольших русских особенностей.
Чин совершается во время Божественной литургии сразу после пения Трисвятого — как в константинопольской традиции; до этого момента литургия имеет обычный порядок архиерейской службы (за тем лишь исключением, что во время облачения на возводимого на Московскую кафедру возлагается патриарший параман, и поручи с палицей берутся не из того комплекта облачений, в котором он начинает литургию, а из того, в котором будет продолжать служить по совершении интронизации; еще одна особенность — прибавление тропаря и кондака Пятидесятницы к положенным по уставу песнопениям на малом входе).
Хотя момент совершения интронизации соответствует традиции Константинополя, церемония в целом воспроизводит средневековую александрийскую традицию, в которой усаживание Патриарха на престол сопровождалось формулами, основанными на молитвословиях чинов хиротоний и таинства Крещения, а также особой молитвой. Избрание патриарха в 1917 году вызывало самые возвышенные ожидания, поэтому очевидна причина, по которой участники Собора предпочли александрийский чин — в нем, в отличие от константинопольского, были особые молитвословия, подчеркивавшие святость и торжественность момента.
Согласно одобренному Собором чину, по окончании Трисвятого два митрополита вели патриарха к горнему месту Успенского собора. Все трое поворачивались к западу, и один из митрополитов возглашал «Вонмем», а другой читал формулу: «Божественная благодать, немощная врачующи, оскудевающая восполняющи и промышление всегда творящи о святых своих Православных Церквах, посаждает на престоле святых первосвятителей Российских Петра, Алексия, Ионы, Филиппа и Ермогена Отца нашего Тихона, Святейшаго Патриарха великаго града Москвы и всея России, во имя Отца. Аминь» — в этот момент митрополиты усаживали патриарха на его место в первый раз — «и Сына. Аминь» — патриарха усаживали вторично — «и Святаго Духа. Аминь» — и патриарха усаживали в третий и последний раз. Старший митрополит возглашал: «Аксиос!», и то же трижды пели в алтаре и в храме. Таким образом, в чине была использована александрийская традиция возглашать при патриаршей интронизации имя Пресвятой Троицы — «как при Крещении», — а «Аксиос» петь в конце (тогда как в константинопольском чине «Аксиос!», без каких-либо других слов, возглашалось на каждое из усаживаний).
Сразу после этого один из архиереев возглашал, стоя в царских вратах, ектению с особыми прошениями, а старший митрополит читал в алтаре молитву «Владыко Вседержителю и Господи всяческих, Отче щедрот и Боже всякия утехи...» (эта молитва в александрийском чине положена при интронизации всякого вообще епископа).
Во время ектении патриарха переоблачали в другие саккос, омофор, митру (в этом следует видеть воспроизведение того обряда интронизации, который совершался в Москве в последних десятилетиях XVII века; впрочем, там переоблачение происходило до литургии, а не во время нее) и возлагали на него две панагии и наперсный крест. Перед Царскими вратами вставал иподиакон с патриаршим предносным крестом, а другой иподиакон вместо обычного примикирия (предносной свечи) вставал с «двуплетеной» свечой.
По окончании ектении старший митрополит произносил возглас молитвы и пелась великая похвала — многолетия Предстоятелям Православных Церквей и Российскому государству. Далее литургия совершалась обычным порядком. По окончании литургии патриарх, стоя перед святым престолом, облачался в патриаршую мантию и клобук (особой формы, согласно древнерусской традиции) и брал в руки монашеские четки. Все архиереи вставали на солее, и Киевский митрополит подавал патриарху жезл свт. Петра, митрополита Московского, произнося при этом слово. Патриарх отвечал ответным словом и затем шествовал на патриаршее место у столпа Успенского собора, под пение хора: «На гору Сион взыди, благовествуяй». Здесь его облачали в епитрахиль и малый омофор, и совершался молебен и крестный ход, заменявший собой древний обычай шествия на осляти. По этому чину, с небольшими изменениями в формулах поминовений, и была совершена интронизация Святейшего патриарха Тихона.
Интронизация патриархов Московских и всея Руси Сергия и Алексия I
Иной порядок имел чин интронизации при поставлении патриархов Сергия и Алексия I. Он начался со встречи патриарха по обычному архиерейскому чину и его восшествия на архиерейский амвон (в просторечии называемый «кафедрой») посреди храма. Настоятель патриаршего Богоявленского собора в Москве во всеуслышание прочитал соборное Деяние об избрании патриарха — и духовенство, хор, а затем народ по три раза пропели «Аксисос!». Затем второй по старшинству из митрополитов поднес патриарху патриарший куколь с изображением херувимов, и патриарх возложил его на себя при пении всеми «Аксиос!» (при возложении куколя диакон возгласил: «Господу помолимся», протодиакон: «Возложи Господь на главу твою венец...»). Старший митрополит поднес патриарху первосвятительский жезл, сказав при этом краткую речь, и патриарх принял его при пении всеми «Аксиос!» (диакон: «Господу помолимся», протодиакон: «Жезл силы послет ти Господь от Сиона...»).
Затем, при интронизации патриарха Сергия, было возглашено многолетие и началось облачение к литургии и сама литургия — по патриаршему чину. При поставлении же патриарха Алексия I этот чин был украшен двумя замечательными молитвами: после вручения жезла старший митрополит прочитал о патриархе молитву «Боже великий и дивный, премудрым Твоим промыслом управляя всяческая...» (составленную из нескольких известных молитв), а сам патриарх коленопреклоненно вознес молитву об укреплении его в первосвятительском служении: «Боже всесильный, Отче Господа и Спаса нашего Иисуса Христа, Егоже дал еси Пастыреначальника Святей Твоей Церкви...».
Интронизация патриархов Московских и всея Руси Пимена и Алексия II
При избрании патриархов Пимена и Алексия II их интронизация совершалась не по тому чину, по которому на Московский престол были возведены патриархи Сергий и Алексий I, а по чину, разработанному Поместным Собором 1917–18 гг. — но с некоторыми небольшими изменениями.
Первое изменение относится к порядку облачения патриарха во внебогослужебные одежды в конце литургии. Если в чине 1917 года об облачении патриарха в мантию, куколь и четки говорится лапидарно, и особый акцент стоит лишь на вручении жезла (как и в древней традиции), то в чинах 1943–45 гг. отчетливо акцентировано вручение патриарху как жезла, так и куколя; иными словами, куколь воспринимается составителями этих чинов как предмет столь же символичный, как и первосвятительский жезл (хотя если жезл действительно указывает на власть Первосвятителя, то куколь по своей символике эквивалентен клобукам всех вообще монашествующих). Особое отношение не только к патриаршему жезлу, но и к патриаршему куколю присутствует и в чинах интронизации патриархов Пимена и Алексия II — каждый из них в конце литургии облачился в мантию, а клобук был подан одним из старших митрополитов, отдельно от жезла и с особым словом.
Второе изменение касается формулы, возглашаемой при усаживании Первосвятителя на горнее место после Трисвятого литургии. В константинопольской традиции этот обряд сопровождался возглашением «Аксиос!» на каждое из усаживаний. В александрийской традиции, которую и решил использовать Собор 1917–18 гг., обряд сопровождался формулой, составленной из соответствующих молитвословий чинов хиротоний и таинства Крещения, согласно которой усаживания сопровождаются возглашением Имени Пресвятой Троицы. В чинах интронизаций патриархов Пимена и Алексия II обе традиции оказались контаминированы — на первое усаживание возглашали: «Во имя Отца. Аминь. Аксиос!», и так далее. Эта контаминация представляется все же достаточно неуклюжей.
Наконец, ни та, ни другая интронизация не сопровождалась крестным ходом, хотя патриархи все же объезжали Москву на автомобиле.
