Известный писатель-фронтовик Константин Симонов в своих дневниках пишет о растерянности, которая царила в первые дни войны: командиры не знали, где находится враг, некоторые солдаты не имели понятия о том, где расположена их часть, а мирное население вообще не представляло себе истинных масштабов трагедии. Всем казалось, что немцы в их деревне или селе — нелепая случайность, Красная армия очень скоро выгонит врагов, и по-другому эта ситуация развиваться просто не может.
Реальность оказалось несколько иной. Только в очень плохих книжках и фильмах про войну говорится, что весь советский народ в едином порыве шел в атаку со словами «За родину, за Сталина!» и не испытывал ни малейших колебаний при выборе позиции в этой страшной мясорубке. На практике дело обстояло совершенно иначе. Каждый человек на оккупированной и на советской территории сам решал, как ему выживать в этих условиях. Этот каждодневный выбор не обошел стороной и Русскую Православную Церковь, которая с первого дня войны разделила все страдания своего народа.
22 июня 1941 года, в тот момент, когда высшее руководство страны еще растеряно и опасается, что народ, припомнив все ужасы коллективизации и репрессий, встанет на сторону фашистов, митрополит Сергий (Страгородский) на своей печатной машинке пишет обращение к «Пастырям и пасомым Христовой Православной Церкви», в котором призывает к спасению Родины: «Фашиствующие разбойники напали на нашу родину. Попирая всякие договоры и обещания, они внезапно обрушились на нас, и вот кровь мирных граждан уже орошает родную землю... Но не в первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью, и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу».
Стоит заметить, что в первый период войны немцы пытались активно использовать советские гонения на Церковь в своих интересах: практически сразу на оккупированных территориях стали открываться храмы, немецкие военные демонстративно передавали верующим святыни и говорили о том, что Третий рейх избавит жителей СССР от власти большевиков. Такая пропаганда приносила отдельные плоды: некоторые представители русской эмиграции и клирики РПЦЗ стали смотреть на нападение фашистов как на освободительный «крестовый поход».
Почему же тогда Церковь практически сразу стала на защиту не просто Родины, но и того режима, который больше двадцати лет фактически уничтожал веру во Христа?
Такое решение очень сложно объяснить внешними прагматическими причинами. К началу войны на свободе оставались всего четыре епископа: Сергий (Страгородский), Алексий (Симанский), Николай (Ярушевич) и Сергий (Воскресенский), аресты православных священников прекратились лишь спустя несколько недель пос-ле начала войны. Когда митрополит Сергий зачитывал свое послание в Елоховском соборе Москвы, когда он на свой страх и риск распространял его по православным храмам, у него не было никаких надежд на то, что Церковь в Советском Союзе может получить возможность свободно дышать, а верующих перестанут преследовать. Позже, в 1942 году, митрополит Московский и Коломенский Сергий так объяснил свою патриотическую деятельность: «Лично же для меня достаточно и одной любви к Родине и моему народу, чтобы без чьих-либо просьб и тем паче принуждений всячески противиться фашизму и порабощению им нашей страны».
Церковь последовательно «противится порабощению»: весной 1942 года из блокадного Ленинграда митрополит Алексий (Симанский) обращается к людям, находящимся на оккупированной территории с призывом помогать партизанам и бороться с фашистами.
Сейчас очень модно рассуждать, что изменение политики Советского Союза по отношению к Церкви объясняется чуть ли не личным покаянием Сталина, который якобы встречался с блаженной Матроной, после чего вспомнил о своем семинарском прошлом и начал открывать храмы и монастыри. Этот «благочестивый» миф не имеет под собой никакого основания, поскольку Сталин и до и после 1943 года относился к Церкви крайне прагматично, видя в ней лишь инструмент для укрепление собственной власти и увеличения влияния на союзников.
В этих условиях оставшиеся на свободе православные иерархи совершили настоящий подвиг, призвав верующих забыть о тех обидах, которые нанесла им власть, и встать на защиту Родины, а не советского правительства.
Позиция митрополита Сергия — это развитие той модели церковно-государственных отношений, которая была заложена еще святителем Тихоном, патриархом Московским. Независимо от отношения советского правительства к православию верующие, священники, епископы и миряне имеют право быть выше личных обид и защищать свою «гражданскую родину» не за страх, а за совесть.
Такая позиция не сразу привела к положительному результату. В середине октября 1941 года больного митрополита Сергия власти практически насильно эвакуировали в Ульяновск, где он и находился до сентября 1943 года. Но постепенно ситуация начала меняться. У Церкви появился счет в банке, на который перечисляли пожертвования для советских войск, епископы и священники получали награды за помощь в борьбе с фашистами, и, наконец, произошла та самая встреча, которая позволила Русской Православной Церкви выйти из периода гонений и после почти двадцатилетнего перерыва избрать себе патриарха.
Поздним вечером 5 сентября 1943 года Сталин и Молотов приняли в Кремле митрополитов Сергия, Алексия и Николая. Церкви разрешли избрать патриарха, открыть курсы по подготовке священников. После этой встречи начинает регулярно выходить «Журнал Московской Патриархии», Патриархии передается здание в Чистом переулке в Москве, выделяется несколько автомобилей, а митрополит Сергий сможет получать продукты по государственным ценам. Во время этой беседы Сталин также проинформировал православных иерархов о том, что создан Совет по делам Русской Православной Церкви, который будет решать вопросы, связанные с церковно-государственными отношениями, а также фактически контролировать деятельность Церкви.
Можно ли считать эту встречу наградой за патриотическую деятельность православных верующих, и каковы были ее последствия? На первый взгляд ответ очевиден: православные христиане в Советском Союзе наконец-то смогли вздохнуть спокойно, поскольку получили возможность ходить в храм, молиться за своих родных и близких, которые в это время воевали с фашистами. Да и сейчас в некоторых статьях можно прочитать, что с этого момента началось возрождение Русской Церкви. Но на практике все было далеко не так радостно: советское правительство готовилось к Тегеранской конференции, на которой решался вопрос об открытии второго фронта, и легализация Православной Церкви была лишь одним из способов добиться положительных результатов на этих переговорах. В любой момент ситуация вновь могла измениться в худшую сторону, и это понимали многие священники и миряне, полагавшие, что после победы над немцами гонения опять возобновятся, а потому продолжавшие смотреть в будущее с большой опаской.
Встреча Сталина с православными иерархами не была победой Церкви, не была наградой за ее подвижническую деятельность во время войны. Но она не была и ее поражением, как считают некоторые критики Московской Патриархии, заявляя, что она «безблагодатна», поскольку РПЦ МП «основал» Сталин, а ее иерархия не имеет ни апостольского преемства, ни права считать себя христианами. Такая точка зрения не просто является недостоверной с исторической точки зрения, но она, по сути, пытается лишить смысла подвиг новомучеников, поскольку они тоже «перестают быть христианами», так как значительная их часть поддерживала деятельность митрополитов Сергия и Алексия.
С момента этой встречи прошло больше 65 лет, давно уже нет в живых ее участников, но в нашей стране по-прежнему бушуют страсти вокруг фигур Сталина и митрополита Сергия (Страгородского). Миф о величии Сталина, которого митрополит Волоколамский Иларион недавно назвал «духовным уродом и чудовищем», продолжает влиять на умы россиян, и у нас есть реальный шанс увидеть в Москве портреты этого тирана по случаю юбилея Великой Победы. Портретов же патриарха Сергия мы точно не увидим в эти дни на улицах Москвы, а его фигура для некоторых людей, называющих себя «верующими», оказывается куда более неоднозначной, чем личность «эффективного менеджера», загубившего миллионы собственных граждан. В чем же причина подобного парадокса, и почему настоящий христианин и патриот оказывается в тени кровавого тирана?
Патриарх Сергий в годы войны делал выбор не между прекрасным и отвратительным, а между плохим и очень плохим. При столь ужасной альтернативе, в которую Церковь попала сразу после Октябрьского переворота 1917 года, неизбежны были ошибки, которые кажутся очевидными, если смотреть на них из нашего времени. Мы с необычайной легкостью готовы осудить православных иерархов за восхваление «богоданного вождя Иосифа Сталина», за то сотрудничество, на которое ради физического сохранения Русской Церкви пошли православные иерархи советского времени. Мы охотно вешаем на давно почившего патриарха ярлык основателя «сергианства», но не хотим встать на позицию святителя Тихона, патриарха Московского. В то время гонения на Церковь со стороны большевиков только начинались, и как-то один из собеседников святителя сказал, что он хотел бы умереть за Церковь. Патриарх Тихон ответил, что в этих условиях гораздо тяжелее не умереть за Церковь, а жить за нее и служить ей в этих условиях. Митрополит Сергий (Страгородский), при всей неоднозначности его фигуры, в полной мере испытал это на себе.
