Иоанно-Богословский мужской монастырь — один из древнейших на Руси. Основанный в конце XII века, поруганный и вновь возрожденный в XX-м веке, монастырь переживает новый период расцвета. Об истории обители, ее первом настоятеле старце архимандрите Авеле (Македонове), о том, чем живет монастырь сегодня, рассказывает его нынешний настоятель архимандрит Дионисий (Порубай), избранный решением Священного Синода от 5–6 октября епископом Касимовским и Сасовским.
- Отец Дионисий, как вы пришли к вере? Как выбрали монашеский путь?
- Вспоминая свое детство и юность, я понимаю, что всё от Господа получил даром, без особых усилий с моей стороны.
Семья у нас была обыкновенная, простая «советская» семья. Но нельзя сказать, что родные мои были атеистами. Я никогда не слышал в их разговорах никакой насмешки или тем более злобных выпадов против Церкви и верующих, наоборот, как сейчас говорят, «по умолчанию» отношение было уважительное. Впрочем, об этом вслух не говорили, храм не посещали, постов и церковных традиций не соблюдали. Однако я помню, как бережно ходил тогда по рукам наших знакомых «Православный церковный календарь», изданный Московской Патриархией. Помню, с какой трепетной осторожностью хранилась за стеклом серванта маленькая просфорка «из церкви». Бабушка в конце жизни начала ходить в храм, хотя и не успела стать церковным человеком. Многого не понимала, но каждое лето, находясь у одра еще более престарелой родственницы в деревне, она раз в две недели в субботу вечером отправлялась ко всенощной за три километра в поселок и брала, как правило, с собой меня. Мне тогда было лет семь. Бабушка не принуждала меня отстаивать службу, креститься, молиться. Я помню, что чувствовал себя в церкви спокойно и свободно (вместе с тем без шалостей и развязности). Мог во время службы зайти или выйти, посидеть на лавочке. В храме Божием я чувствовал себя как в родном доме: ощущение было такое, что я когда-то неизмеримо давно испытал что-то очень хорошее и вот опять попал в это же самое место. Мне всё церковное казалось таким близким, будто бы это я уже когда-то знал, но забыл.
Снаружи, по обеим сторонам от дверей храма, были две иконы «в рост»: одна — великомученика Димитрия Солунского, другая — Преподобного Сергия Радонежского. Вот его образ меня тогда сразу очень заинтересовал. Естественно, я тогда о преподобном ничего не знал, но помню, как сидел, размышлял, что же это за таинственный старец в такой одежде с крестиками. Я не знал, что это монашеская одежда, схима, но мне было очень интересно.
Еще я помню, что в раннем детстве, когда мне было лет пять, мама и бабушка впервые взяли меня на кладбище «к дедушке», и, пока они на дедушкиной могилке убирались, я ходил по кладбищу. Оно было старинное, с дореволюционными памятниками, коваными крестами, маленькой часовенкой, за которой ухаживали местные старушки. Если в часовенку заглянуть, то сквозь мелкие стеклышки чугунного оконного переплета можно было увидеть большое распятие, неугасимую лампаду и белоснежные кружева на панихидном столике. И над всем этим — печальный лик Спасителя. Естественно, у меня появлялись вопросы. Мне что-то пытались объяснить про смерть. Я глубоко задумался и ошарашил маму размышлением о бессмертии человеческой души, в «детском стиле», конечно. Иногда про меня сейчас в семье рассказывают, будто в третьем классе школы на вопрос учительницы, кем мы хотели бы стать, я ответил, что хочу стать священником (это были брежневские времена). Случая этого я уже не помню, хотя и думал тогда о священстве. Когда я стал подростком, юношей, я посмотрел на себя внимательно, сравнил себя с идеалом священника и со скорбью понял, что он для меня слишком высок и я недостоин его. Но что касается веры, сколько я себя помню, я всегда верил, что Господь существует, и всегда обращался к Нему в молитве.
Что сказать о том, как я пришел в монастырь? Не так давно я прочел: чтобы стать монахом, нужно не только Бога любить, но и всё монашеское любить, любить аскетический подвиг, и духовное чтение, правило, посты, и звон колоколов, и мантии, и клобуки и пояса — словом, всё это надо любить. Я тогда поразился верности этого замечания. И в детстве я испытал подобный опыт. Это случилось как раз в тот период, когда я летом ходил один раз в две недели ко всенощной. Наш настоятель ушел в отпуск, и владыка прислал на замену какого-то иеромонаха. Мы зашли с бабушкой в церковь, открылись Царские врата, и вдруг я увидел около престола вместо привычного батюшки священника в фелони и клобуке с воскрилиями. Ничего подобного я тогда до этого не видел и о монашестве ничего не знал. Я помню, как незнакомый священник приложился к престолу, прежде чем начать каждение, и мне показалось, словно птица взмахнула крыльями в алтаре. Понимаю, что в словесном изложении всё это выглядит, может быть, даже немного высокопарно, но что было, то было. Сердце дрогнуло, и с тех пор, как я понимаю сейчас, Господь определил мне место. Все эти детские впечатления и встречи, Преподобный Сергий — таинственный и добрый старец, схима с крестиками — в общем, мой путь уже тогда начинался, хотя я об этом даже и предположить не мог. Потом была юность, хоть и не хулиганская, но и не безгрешная, попытки найти себя и разговор с отцом Авелем, определившим мою жизнь.
— Вы имеете в виду архимандрита Авеля (Македонова)? Как произошла эта встреча и как она повлияла на вашу жизнь?
— Об отце Авеле я слышал, как и любой другой рязанец. Когда я начал ходить в храм и коснулся церковной жизни, то заметил, что имя отца Авеля верующие люди произносят с особым уважением, и понял, что он человек необычный. Потом, когда я увидел его фотографию в одной церковной газете, мое впечатление усилилось, но я даже и не думал, что придется с ним встретиться.
В студенческие годы меня с другом руководство православного молодежного центра на неделю отправило в Николо-Чернеевский монастырь, недалеко от города Шацка. Я впервые попал в иноческую обитель уже не туристом, а паломником. И оказалось, что одновременно с нами туда прибыл отец Авель. Тогдашний настоятель отец Пимен был его духовным чадом, и батюшка приехал поддержать молодого игумена.
Узнав о том, что отец Авель находится в монастыре, я почувствовал страх оттого, что увижу такого человека совсем рядом. И он меня увидит, увидит мою душу, да еще обличит при народе! «Но, — думаю, — батюшка в алтаре, далеко, может, и не попадусь ему на глаза, а сам хоть издалека на него живого посмотрю!» Размышляя так, я вместе со своим другом шел по дорожке к братскому корпусу и вдруг буквально столкнулся лицом к лицу с шедшим навстречу нам отцом Авелем. Батюшка нас благословил, а ко мне обратился особо: «Петенька, я с тобой давно хотел познакомиться». Я к тому времени вел православную передачу на рязанском телевидении, поэтому его слова меня не очень удивили. Он поразил меня тем, что обратился ко мне так, как называла меня моя бабушка, — Петенькой, с такой же любовью, и с этого момента мое сердце было покорено отцом Авелем. Когда началась всенощная, он через иеродиакона позвал нас в алтарь и благословил нас ему помогать. Мой друг Саша держал за этим богослужением книгу, а я — архимандричий жезл. Тогда это было верхом всех наших надежд. На следующее утро после Божественной литургии, крестного хода и трапезы отец Авель поехал с отцом Пименом и своими спутниками посетить все местные святыни, и мы с Сашей его сопровождали. Это был самый счастливый день в моей жизни и до сих пор таким остается. Все его события в моей памяти, как будто это вчера было: лето, святыни, чудотворные источники и сам отец Авель, который мог и не говорить ничего, но находиться рядом с ним было счастьем.
Батюшка был удивительным человеком. Как духовник он был очень кротким, впрочем, и как игумен. Зачастую в наш монастырь присылали послушников из других мест на исправление, потому что знали, что если человек и с отцом Авелем не уживется, то как ему дальше монашествовать? У батюшки всё было в меру: он мог сказать строго и знал, где немного ослабить напряжение, а где и вообще ничего не спрашивать с человека. Он знал, когда нужно говорить, когда молчать, и при этом всегда попадал в точку. Создавалось впечатление, что он видит человека насквозь и никакие мысли от него не были скрыты. Идет, например, батюшка по монастырю со своей палочкой-клюшкой, навстречу инок с унылыми мыслями в голове. Подходит к отцу наместнику благословение взять, а тот не благословляет, а три раза легонько клюшечкой по лбу стукнет и говорит: «Не думай так!» — и дальше пойдет, а у инока все унылые мысли и разлетелись без следа. В последние годы он уже не мог отвечать на многочисленные письма и поэтому звал кого-то из молодежи на помощь, меня в том числе. Отец Авель сажал меня рядом с собой в кабинете и говорил: «Вот, Дионисий, читай письмо вслух». Я читал, он вновь: «Ну, теперь пиши ответ», — и начинал диктовать сначала размеренно и четко, потом увлекался, забывал, что он диктует, и как будто начинал разговаривать с автором письма. А моя главная задача была его мысли все уловить и изобразить на бумаге. И очень часто эти ответы на чужие письма были ответами на все вопросы, которые мучили меня тогда и которые я не смел задать отцу Авелю по ложному стыду или из-за боязни утомить его. Как у него всё это получалось? Это дар благодати Божией.
— Как происходило восстановление вашей обители? Кто были первые насельники?
— Монастырь был передан Церкви в 1988 году одним из первых. В год празднования 1000-летия Крещения Руси на волне интереса к православию в Рязанской области было принято решение какой-то из монастырей передать Церкви. Владыке Симону тогда предложили на выбор две обители: Солотчинскую и Богословскую. Владыка выбрал наш монастырь. И практически сразу, как только этот вопрос был решен (хотя еще не были оформлены все документы), владыка Симон вызвал к себе отца Авеля (он тогда был почетным настоятелем Борисоглебского кафедрального собора) и сказал: «Батюшка, нам нужно поехать в Богословскую обитель посмотреть, что там происходит». Отец Авель взял с собой небольшой Иверский образ Царицы Небесной. Эта икона имеет свою интересную историю. В свое время она обновилась у одной жительницы города Рязани — буквально на глазах в течение нескольких дней темная доска вернула себе все краски. Женщина боялась, что ее дети продадут икону, и передала ее отцу Авелю. Вот так два старца и поехали смотреть на сохранившиеся еще развалины.
Здесь надо заметить, что у местных жителей села Пощупова, которое расположено у стен монастыря, был обычай ходить по воскресным дням с большим образом апостола Иоанна Богослова на святой источник. Так завещал местным отец архимандрит Зосима — последний настоятель Богословской обители. Несмотря на то что, как он сказал, монастырь закроют, изуродуют, разграбят, пусть местные жители в знак того, что они все-таки помнят апостола Иоанна Богослова, каждое воскресенье ходят «на камушек» к источнику и поют там ему акафист. На фотографиях 50–60-х годов видно, как целая улица людей движется (в основном «белые платочки», конечно, женщины средних лет, бабушки, пожилые мужчины), несут на руках большой образ Иоанна Богослова на источник. Этот образ, судя по всему из иконостаса какого-то из монастырских храмов, хранился по домам. Каждое воскресенье устраивалась эта церковная демонстрация, а колхозное начальство ничего не могло с этим поделать и в конце концов смирилось, смотрело сквозь пальцы на все эти «проявления религиозного суеверия».
Владыка Симон с отцом Авелем приехали осмотреть монастырь как раз в воскресенье. Сначала они прошлись по территории, часть зданий была совершенно разрушена и заброшена. Успенский собор стоял разбитый. В нем они отслужили первый молебен апостолу Иоанну Богослову и панихиду по всем прежде почившим настоятелям и насельникам монастыря. А потом отправились на источник. И вот сцена: навстречу владыке Симону и батюшке с Иверской иконой в руках идет крестный ход с образом Иоанна Богослова. Апостол через руки этих бабушек в беленьких платочках передал обитель наконец законной церковной власти. С этих пор в этот день, 23 октября, у нас установлен особый праздник Царице Небесной в честь ее Иверской иконы. Иверская икона хранится сейчас на жертвеннике в храме Скоропослушницы, а упомянутый образ апостола Иоанна Богослова — на подворье монастыря в Рязани.
Это был 1988 год, осень. Начало зимы прошло во внешнем бездействии, только готовились документы, а с Крещения 1989 года в обители начались регулярные богослужения. Отец Авель был практически сразу назначен наместником. Тогда ведь никто не знал, как устроить монастырь, с чего начинать. Сначала владыка просил отца Авеля просто приезжать служить по субботам и воскресеньям, но батюшка сразу сказал, что он не может так «гастролировать», что в монастыре нужно жить, хотя условий для этого там не было. Отец Авель несколько лет прожил в маленьком домике из фанеры, принадлежавшем ранее одному из учителей местной школы. Постепенно вокруг отца Авеля стали собираться и будущие монахи.
По документам Церкви передали только архитектурный ансамбль монастыря — безглавые колокольни, несколько разрушенных храмов, больше ничего. Братский корпус монастыря принадлежал управлению внутренних дел — здесь хранились противогазы, по ведомству гражданской обороны вокруг стоял двухметровый забор с колючей проволокой и милицейский пост, лаяли собаки. Надежды на то, что все здания будут возвращены монастырю, не было никакой. Батюшка тогда благословил братию молиться перед иконой Божией Матери «Скоропослушница». И произошло одно из первых чудес в истории обители: не прошло и двух месяцев, как чуть ли не в самый день праздника Скоропослушницы совершенно внезапно и неожиданно документы на братский корпус были переданы Богословскому монастырю. Именно тогда в память о заступничестве Царицы Небесной отец Авель принес Ей обет расположить храм в том месте, где устроится первая братия. Батюшка свой обет исполнил. Отцы, которые застали это время, вспоминают, что там, где сейчас устроен великолепный храм в честь Пресвятой Богородицы — Скоропослушницы, у них стояли раскладушки, покрытые солдатскими одеялами. С тех пор мы всегда прибегаем к Скоропослушнице в разных сложных обстоятельствах.
В то время восстанавливать обитель отцу Авелю помогали два известных священнослужителя. Один из них — нынешний епископ Пензенский и Кузнецкий Вениамин, бывший наместник Николо-Угрешского монастыря. Он был при отце Авеле экономом-строителем, и до сих пор многие местные жители вспоминают трудолюбие и энергию отца Вениамина, приводя его в пример себе и другим. Его стараниями был восстановлен купол Большой колокольни, Святые врата, решены бесчисленные бытовые вопросы первой необходимости.
А второй сподвижник — архимандрит Иосиф (Братищев). Впоследствии он был долгое время наместником прославленного и древнего Соловецкого монастыря. С ним произошло несчастье — инсульт, и сейчас батюшка практически инвалид. Он на покое, живет неподалеку и ездит в нашу обитель на службы. В то время он был у отца Авеля благочинным.
20 мая 1989 года был освящен Богословский собор и начались уже не просто регулярные, а ежедневные богослужения. Летом 1990 года навестить отца Авеля приехал его любимый племянник Коля, старший лейтенант Николай Македонов. Коля всегда очень уважал отца Авеля, был его духовным чадом, воспитывался в благочестивой семье, с детства был знаком с духовенством Рязани, часто молился в алтаре при служении многих святителей и иереев, имена которых мы произносим сейчас с благоговением. И вот приехал он в отпуск, и отец Авель ему сказал: «Я ничем тебя не связываю, живи спокойно, отдыхай, гуляй, ходи на Источник». Коля прожил в обители несколько дней, а затем направил начальнику Рязанского военного училища, в котором служил, рапорт об отставке. Через год он был зачислен в монастырь и летом 1991 года пострижен своим дядей в монашество с именем Иосиф и стал главным помощником батюшки на все оставшиеся годы. У них с батюшкой сложилась удивительная симфония: отец Авель молился, благословлял, а отец Иосиф исполнял, строил и устраивал. Поначалу у него не было опыта ни в стройке, ни в руководстве, но пришлось овладеть всеми профессиями: и бухгалтера, и прораба, и за дисциплиной братии следить. Позднее, в 1998 году Святейший Патриарх и Синод призвали отца Иосифа к архиерейскому служению. Но даже тогда, будучи рязанским викарием, владыка не оставил монастырь, и когда отец Авель ушел в 2005 году на покой, стал его священноархимандритом. Теперь владыка Иосиф мудро и энергично управляет Иваново-Вознесенской епархией.
Сам я пришел в монастырь в 1998 году, когда большинство бытовых проблем уже были решены. Только по рассказам старшей братии знаю, как зимой спали на одном матрасе, а другим укрывались, потому что не было денег купить уголь для отопления. Господь помогал тогда, помогает и теперь.
Бывали и совершенно чудесные случаи. Отец Авель вспоминал, как однажды монастырское начальство находилось в очень серьезной ситуации: бригада строителей из ближнего славянского зарубежья закончила работу, а у монастыря нет денег с рабочими расплатиться. Больше всего мучило батюшку, что эти люди, проработавшие три месяца на чужбине, вернутся к своим семьям и им нечего будет сказать своим женам и детям, а вина ляжет на монастырь и на его совесть. Отец Авель не спал всю ночь, молился апостолу Иоанну Богослову. На следующий день после Литургии к нему среди многих других подошел мужичок в тренировочных штанах «пузырями», в рубашке не первой свежести, с авоськой в руках, а в авоське какой-то сверток газеткой обернут: «Бать, — говорит, — я хочу пожертвовать на монастырь». Отец Авель, погруженный в свои невеселые мысли, поблагодарил — может, человек там огурцов принес или еще чего — и взял сверток. Уже в своем наместническом фанерном домике он развернул газету, а там пачка долларов, причем сумма ровно такая, которая была необходима для того, чтобы расплатиться с рабочими. Откуда этот мужичок пришел? И доллары тогда были редкостью. Такие случаи можно перечислять долго, очень многое здесь в обители делается вопреки человеческой логике. Нет сил, средств, людей, а всё получается.
— Как повлиял опыт афонской жизни архимандрита Авеля на устройство Иоанно-Богословского монастыря?
— Опыт — ключевое слово в вашем вопросе. Монашество — это не только жизнь облеченных в соответствующие одеяния людей, по написанному уставу, это еще и особое внутреннее содержание, выражающееся через соответствующее поведение. О семье мы судим по родителям, их достоинствам, по образу общения старших с младшими, членов семьи — с «внешними». Здравие монашеской семьи узнается из тех же признаков.
За те годы, которые отец Авель провел на Святой горе, он усвоил многое из тысячелетнего опыта афонского монашества. Унаследованные им в детстве и юности от родителей и духовных наставников добрые качества на Афоне окончательно приобрели тот вид, который оставлял неизгладимый след в памяти всех, кто общался с батюшкой впоследствии. Отец Авель всегда вспоминал в разговорах с монастырской молодежью своих учителей в монашестве отцов Илиана, Исихия, Аверкия. Простые, добрые, кроткие старцы.
В монастыре всегда очень сильно действие не слова, как ни странно, но примера. Уважаемый всеми инок, убеленный сединами и согбенный до земли болезнями, каждый день понуждает себя ходить к полунощнице. Естественно, молодым стыдно просыпать правило. Тянутся и они. Старики уходят, молодые становятся пожилыми, следующее поколение уже с них берет пример. Так и живут монашеские братства — виноградники, а корень лозы этого дивного сада — в пустынях Египта и каменистых нагорьях Палестины.
Богословский монастырь с самого начала своего становления имел у себя опытного авву, который мог всё объяснить и служил живым примером для молодых. Наш небольшой духовный садик через отца Авеля оказался привит к благородному древу монашества. Так что можно только благодарить Бога за это и молиться, чтобы Господь дал силы, способность и решимость всё это сохранить и передать тем, кто будет после нас.
— Кто сейчас подвизается в монастыре — опытные иноки или молодые монахи? Много ли в монастыре послушников?
— Среди насельников есть разные люди. Самый пожилой из братии — 73-летний отец иеродиакон Кирилл. Сам он с Западной Украины. Они с супругой, дожив до пятидесятилетнего возраста, поняли, что детей у них уже не будет, и по благословлению отца Наума, известного духовника, оба постриглись в монашество. Им дали имена Кирилл и Мария в честь родителей Преподобного Сергия Радонежского. Отец Кирилл ушел в Богословский монастырь, а его матушка — в Введенский монастырь в Иванове. Сам отец Кирилл за пределы обители не выезжал, а вот матушка его навещала здесь. В один из приездов она простудилась, заболела и здесь в обители скончалась. Перед кончиной ее постригли в схиму. Теперь каждый вечер отец Кирилл ходит зажигать у нее на могилке лампадку. Сам отец Кирилл — человек очень простой, с семью классами образования, при этом он настоящий монах: несмотря на свой преклонный возраст и болезни, несет диаконскую череду, никогда не жалуется. К тому же он еще и «старший ящичный» (заведует церковной лавкой), а это значит, что все праздники и бдения — в том числе и на Пасху, Рождество — он стоит, как скала, «за ящиком» и всегда является для братии образцом монашеского бесстрашного послушания и молчаливого терпения скорбей внешних и внутренних. У него, кстати, одна из самых чистых и опрятных келий, он еще и чрезвычайно аккуратный человек.
Большая часть монахов из нашего братства прожила в обители от десяти до пятнадцати лет. Молодежь — лет пять-шесть. Могу сказать, что братство у нас внутренне если и не исполнено истинной христианской любви, то по крайней мере наполнено снисхождением друг к другу, ссор не бывает, если хоть облачко промелькнуло, то, как правило, примирение наступает в тот же день. Никаких издержек жизни в замкнутом коллективе типа наушничества, кляузничества, мелкого карьеризма нет и в помине. Отцы знают, что мне бесполезно жаловаться. В ответ я всегда спрошу: «А ты-то с ним примирился? Может, ты сам и виноват?» Конечно, свет души отца Авеля наложил отпечаток на каждого, кто здесь живет. Так что Бог даст, и мы сможем сохранить первоначальное устройство обители, дух, который был насажден батюшкой. Каждый подвизается как может. Каждый старается по мере своих сил, а иногда и сверх этого внести от себя что-то в общую копилку.
— Сейчас большое внимание уделяется развитию сельского хозяйства. Это жизненная необходимость или часть монастырского послушания?
— Поскольку монастырь находится в деревне, занятия сельским хозяйством были вызваны необходимостью. Коровы были приобретены сразу же, распахивали поле под картошку. Сейчас монастырь — это фактически небольшой колхоз: 1200 га земли, более 150 «рукодельных и мирских» работников. Мы используем наемный труд, создаем рабочие места в районе, а братия в основном руководит.
В первую очередь мы стараемся покрывать собственные нужды, а излишки реализуем в монастырских лавках. В результате получается выгодно и монастырю, и паломникам, и окрестным жителям, потому что монастырь на сегодняшний день — самый крупный работодатель в окрестностях.
— Вы преподаете на кафедре теологии Рязанского университета. Как, на ваш взгляд, должна развиваться кафедра теологии в светском вузе и к чему нужно стремиться?
— Конечно, то, что в Рязанском университете есть кафедра теологии, чрезвычайно важно. В первую очередь это амвон для свидетельства о Христе для тех людей, которые лет через пять-шесть будут определять лицо политической и общественной жизни государства. Кроме этого, богословское отделение РГУ — площадка для встреч церковной и светской интеллигенции. Место, где в церковном ключе могут теоретически разрабатываться важнейшие, фундаментальные мировоззренческие вопросы. Со временем отделение должно стать факультетом.
Для наших «богословских» монахов, кстати, образование и преподавание — часть монастырской традиции. Вот уже много лет для братии обязательным послушанием является учеба в духовных школах, а для способных — получение академического образования и в перспективе — преподавание в семинарии и университете. И в этом нет ничего нетрадиционного для иночества — еще первоначальник монашества преподобный Антоний Великий с грустной иронией отзывался о тех, кто смешным и ненужным считал науки. С его точки зрения, образование и науки имеют свойство «умягчать нравы». А это и есть самое главное сейчас монашеское дело.
Публикуемое интервью стало результатом бесед архимандрита Дионисия со студентами богословского факультета ПСТГУ, проходившими летнюю практику в Иоанно-Боголовском монастыре.
