Перевод Ветхого Завета многие считают удачным и, прежде всего, с точки зрения филологических достоинств. О задачах и особенностях своей работы «Журналу Московской Патриархии» рассказывает Михаил Георгиевич Селезнев, возглавлявший перевод с 1996 по 2010 год.
— Михаил Георгиевич, зачем нужен еще один перевод Библии на русский язык?
- Конечно, синодальный перевод занимает особое место в нашей истории: он был Библией российских христиан в годы самых тяжелых гонений на Церковь. Старые пожелтевшие книжки бережно хранились в семьях (помню, как хранила старое дореволюционное Евангелие моя бабушка) .
Но проблемы с пониманием синодальной Библии, несомненно, есть. Особенно Ветхого Завета. В нашей Церкви исключительно редко встречаются люди, которые прочитали бы весь Ветхий Завет. Отчасти это связано с объемом ветхозаветного канона, отчасти — со сложностью текстов для понимания, но отчасти — с очень тяжелым языком перевода, который безо всякой нужды затемняет то, что в оригинале сказано вполне ясно. Люди предпочитают знакомиться с содержанием Ветхого Завета по пересказам, по «Детским Библиям», но не по синодальному переводу.
Чего стоит такая фраза, как Даниил видел сон и пророческие видения головы своей на ложе своем (Дан. 7, 1)! Это очень неуклюжая, буквальная, сбивающая с толку калька арамейского текста. С другой стороны, заметим, при всем своем буквализме, авторы синодального перевода взяли и вставили в текст безо всякого основания слово «пророческие» (такого слова в этом стихе нет ни в еврейской Библии, ни в греческой, ни в славянской).
Новозаветная часть синодального перевода (по крайней мере Евангелия) в этом отношении существенно лучше ветхозаветной — видно, что над ней трудились больше и с большей любовью.
— Вы ставили перед собой задачу заменить синодальный перевод?
— Синодальный в России (не де-юре, а де-факто) имеет статус общенационального перевода, как Лютеровская Библия в Германии или King James Version для англоязычных стран. Этот статус — показатель того, что перевод вошел в жизнь народа и Церкви. Такой статус переводу не могут присвоить ни переводчики, ни издатели.
Когда работаешь над переводом такого текста, как Библия, очень остро ощущаешь несовершенство того, что у тебя получается. Лучше, чем кто бы то ни было, я понимаю, как сильно еще переводы Ветхого Завета, над которыми мы работали и которые в июне этого года были опубликованы РБО, нуждаются в доработке или переработке. Причем, конечно же, это должно происходить в диалоге с читателем, с современной культурой, с традицией, с Церковью.
— Перевод сделан для «культуры» или для Церкви?
— Думаю, неправильно ставить вопрос: или — или. Такой подход предполагает само собой разумеющимся, что Церковь живет в своего рода гетто. Что она, во-первых, про науку ничего не знает и знать не хочет (поэтому церковный перевод по определению не может быть научным), а, во-вторых, говорит не на литературном русском языке, а на каком-то своем поддиалекте (поэтому церковный перевод в принципе не может быть литературным). По-моему, это всё глубоко неверно. Библия церковной традиции не должна жить в своем гетто, в изоляции от современной науки, от литературного русского языка. Она должна рождаться в диалоге традиции с современностью, с современной филологической и исторической наукой, с языком современной русской культуры.
Если перевод не будет учитывать всё, что знает современная историко-филологическая наука, то значит, диалог не состоялся. Если читатель скажет: «Это не русский литературный язык, а дурной подстрочник» значит, диалог не состоялся. Но не менее важно, чтобы перевод был воспринят читателем как продолжение традиции в другое время, в другую эпоху, на другом языке, но именно как продолжение, а не отвержение. Если перевод будет сколь угодно научным, литературным и прекрасным, но при этом читатель скажет: «Всё хорошо, только перед нами не Библия, а что-то другое», это тоже означает, что диалог традиции и современности не состоялся.
Чтобы этого избежать, нужно обсуждение: какие моменты новизны в библейском переводе приемлемы для живой традиции, а какие нет? Научный перевод не нуждается в предварительном обсуждении, нужно лишь, чтобы переводчик был профессионалом, по-настоящему хорошо знал языки и комментарии. Литературный перевод тоже не нуждается в предварительном обсуждении — это авторский перевод, автор имеет право на свое видение и стиль. Однако если мы говорим о переводе, который продолжает традицию, то обсуждение необходимо. Диалог традиции и современности невозможен без диалога переводчика и читателя.
С этой точки зрения хорошо, что публикация наших переводов Библейским обществом инициировала такое обсуждение.
— Что нового в новом переводе?
— Во-первых, я и мои коллеги-ветхозаветники стремились учесть то, что появилось в библейской науке за последние 130 лет. Это и кумранские рукописи, чтения которых во многих случаях аутентичнее чтения других источников. Это и открытия библейской археологии, благодаря которым мы лучше представляем себе историческую географию Палестины, материальную культуру древних евреев, их образ жизни. Это и сравнительно-семитологические исследования, которые объясняют нам значение многих ранее неясных слов древнееврейского языка. Это и литература соседних народов, которая проливает свет на то, как жили и мыслили люди древнего Ближнего Востока, а древний Израиль был частью этого мира (нередко мы видим прямые литературные параллели). Всего этого не знали и не могли знать люди середины XIX века.
Во-вторых, мы хотели передать библейский текст языком современной русской литературы (не имею в виду язык улицы). Ведь стиль синодального перевода был задан переводами РБО начала XIX века, это еще язык допушкинской эпохи (так его и охарактеризовал специалист по истории церковнославянских переводов и изданий Библии И.Е. Евсеев).
Важно, что, когда ты читаешь Библию в оригинале, поражаешься разнообразию стилей, литературных манер, голосов, которые звучат в подлиннике; скажем, в книге Бытия мы встречаемся с очень пестрым узором самых разных жанров, стилей. Это и торжественные богословские пассажи, и бытовые сцены, и поэзия, и законодательные отрывки. Одной из важнейших задач для нашего перевода было попробовать передать эти разные голоса древнего текста разными голосами современного текста.
И, наконец, мы стремились опираться на современную теорию перевода, систематически отойдя от того стремления к пословности, которое в ряде случаев характерно для синодального перевода: буквальный перевод древнееврейских фразеологизмов был бы ложью.
— Не разрывает ли современная теория традицию?
— Никоим образом. Стремление отойти от пословного перевода в сторону смыслового явственно присутствует и в синодальном переводе, но там оно носит не до конца последовательный, не систематический характер. Скажем, в книге Чисел в описании переписи еврейского народа вместо буквального перевода «подними голову сынов Каафовых» мы видим в синодальном переводе вполне понятное, отнюдь не буквальное исчисли сынов Каафовых (Чис. 4, 2). Таких мест, где авторы синодального перевода уходят от буквализма и следуют нынешним теориям перевода, намного больше, чем принято думать. В книге Бытия еврейский текст, который буквально звучал бы: «Я поднимаю твое лицо и к делу сему», передан в синодальном переводе: в угодность тебе Я сделаю и это (Быт. 19, 21); еврейская идиома «поднять твое лицо» не калькирована, а переведена по смыслу. В книге Притч мы читаем вполне удобовразумительный перевод «если будут говорить: иди с нами, сделаем засаду для убийства», а не кальку сделаем засаду для крови (Притч. 1, 11). Однако семью стихами ниже та же еврейская идиома передана буквально: делают засаду для их крови (Притч. 1, 18).
Примеры смыслового, а не буквального перевода мы можем во множестве видеть уже в древнейшем библейском переводе — в Септуагинте. Так что речь совершенно не идет о чем-то неслыханном или о разрыве с традицией. Скорее о более осознанном и последовательном применении тех переводческих принципов, которые встречаются и в традиционных переводах Библии.
— Хотели бы вы что-то изменить в своем переводе?
— С возрастом приходит опыт и, хочется надеяться, чуть больше мудрости. Еще с возрастом приходит чуть больше консерватизма. Поэтому, перечитывая свои переводы, я думаю, что то или иное место сейчас перевел бы по-другому.
Сергей Сергеевич Аверинцев говорил про свои библейские переводы — «черновики черновиков». Так я и на наши тексты смотрю. Синодальный перевод, можно сказать, готовился семьдесят лет — сперва были переводы Библейского общества начала XIX века, потом переводы отца Павского, Макария (Глухарева), пробные публикации в журналах. Я уверен, что и опыт нашей работы не пропадет.
Сейчас стало очевидно, что текст нужно было с самого начала готовить к публикации с подробными комментариями, особенно там, где перевод отличается от синодального. После выхода нового перевода мне всё время задают вопросы: «Почему, в отличие от синодального перевода, вы перевели такое-то место иначе?» На все вопросы такого рода не ответишь ни на лекции, ни в Интернете. На них должен был бы отвечать подробный комментарий к переводу.
И, конечно, публичное обсуждение текстов — тот самый диалог, о котором я выше говорил, — должно было бы начаться раньше, например, двенадцать лет назад, когда тоненькими книжками стали выходить предварительные публикации первых наших переводов Бытия, Исхода, Иова, Притч, Экклезиаста. Но тогда было другое время. Честно говоря, тогда я и представить себе не мог, что вопросы нового перевода Библии будут обсуждаться на страницах «Журнала Московской Патриархии».
