13 июля 1943 года в застенках гестапо в Мюнхене принял мученическую смерть на гильотине Александр Шморель, создатель и идейный вдохновитель антифашистской молодежной группы "Белая роза". Его выступление против нацистского режима было не просто политическим протестом, скорее мировоззренческим вызовом безбожному тоталитарному режиму. Характер деятельности Александра, его поведение на допросах и последние дни перед смертью позволили Русской Православной Церкви Заграницей поставить вопрос о его канонизации. В начале нынешнего года Александр Шморель был прославлен в лике местночтимых святых Берлинской и Германской епархии РПЦЗ. В день памяти новомученика предлагаем вашему вниманию его краткое житие.
Александр Шморель родился в Оренбурге 3/16 сентября 1917 года. Его отец, немецкий подданный Хуго Шморель работал врачом, мать Наталья Введенская была дочерью православного священника. Александр рано лишился матери. Наталья умерла от тифа, когда ему не было и года. Однако образ доброй, мудрой, любящей, глубоко набожной матери Александр хранил в своем сердце всю жизнь.
С ранних лет и до мученической кончины Александр Шморель осознавал себя православным. Этому в немалой степени способствовала его няня Феодосия Константиновна Лапшина, отличавшаяся сердечной теплотой, благочестием и верностью семье Шморелей. С ними она, как мнимый член семьи, выехала в Германию в мае 1921 года, когда Шморели решились воспользоваться возможностью покинуть страну, погружавшуюся в омут террора и безбожия. В Мюнхене, куда приехали Шморели, Александр изучал Закон Божий, который преподавал местный православный священник. Все другие члены семьи не принадлежали к Православной Церкви, но в семье сохранялся русский язык и русский уклад жизни.
О православии Александра свидетельствуют рассказы из его школьной жизни. Поскольку в то время в Баварии не преподавался православный Закон Божий (он был введен лишь в 1956 году), Александр был обязан посещать католические уроки. Учитель перед всем классом неоднократно призывал его: "Шморель, будучи гостем у нас, вы могли бы совершать крестное знамение, как мы: слева направо". Александр неизменно отвечал: "Я православный, и мы совершаем его иначе!"
Окончив гимназию в 1937 году, Александр должен был полгода отбывать "трудовую повинность". В трудовом лагере он проникся отвращением к окружавшей его бездуховной среде, культу насилия и идеологии расового превосходства, характерным для национал-социалистического режима. Его душа отвергала "стадность", трусость и приспособленчество, отвращалась от толпы. Он жаждал свободы и стремился к ней.
Живое ощущение личностной свободы Александр черпал в романах русских классиков, в особенности в "Братьях Карамазовых" Достоевского, и баварской горной природе.
Стремясь поскорей разделаться с военной службой, Александр добровольно вступил в армию, в артиллерийско-кавалерийскую часть в Мюнхене. Здесь он пережил глубокий кризис, связанный с внутренним сопротивлением армейской дисциплине и нежеланием приносить присягу Гитлеру. Только беседы и участие его отца и командира, которому импонировал смелый, самоотверженный юноша, помогли Александру преодолеть тяжелое состояние.
Над Европой нависла угроза войны. Александр был озабочен, что в случае мобилизации ему придется с оружием в руках выступить на стороне Германии против России. Для того чтобы избежать этого, он по окончании срочной службы вместе с ближайшим другом Христофом Пробстом решил поступать на медицинский факультет. Медицинское образование давало возможность в случае войны служить людям, спасать жизни, а не убивать. К началу войны Александр сдал экзамены с хорошими оценками и был приписан к мюнхенской студенческой роте.
Александр еще в детстве самостоятельно посещал православный храм в Мюнхене. После войны с Францией в столицу Баварии прибыла волна русских эмигрантов, покинувших после революции Россию. Их присылали в Германию по разнарядке в качестве рабочей силы французские власти. Александр познакомился с ними в храме. Его глубоко впечатлили внутренняя, молитвенная сосредоточенность русских людей и их маленьких детей во время богослужения. Впоследствии он писал, что его поразили эти люди, которые оставили родину, чтобы уйти от коммунистического рабства, а теперь, лишенные всего, вновь оказались в чужой стране, но продолжали молиться от всего сердца, с полной покорностью Богу. Способность верить, страдать и любить — вот что увидел Александр в этих лицах.
Небольшой круг друзей Александра состоял из студентов, отрицавших национал-социалистический режим и смотревших на происходившие в мире события с христианских позиций. Александр был душой компании, заражая окружающих своей горячей любовью к жизни, к творчеству, к России, ее литературе, музыке, культуре. О немецких корнях Шмореля друзья даже не вспоминали — для них он был просто "наш русский". О его внутренней, духовной жизни в этот период известно мало. По свидетельству родственников, Александр постоянно носил при себе православный молитвослов, который находился при нем и во время пребывания в гестапо и был выдан родителям после казни новомученика вместе с его остальными вещами. Какие молитвы чаще всего читал Александр, как часто брал в руки молитвенник, какие ответы получал на свои обращения к Богу? Этого мы не знаем.
Когда Гитлер напал на Советский Союз, Александр был в походе в Альпах. Он был раздавлен этим известием и глубоко переживал за судьбу своей исторической родины. Летом 1941 года студентам медицины было разрешено выбрать в своем военном округе место для медицинской практики (фамулатуры). Александр и друг его Ханс Шолль остановились на больнице Харлахинг. Она находилась вблизи дома, где жили Шморели, на юге Мюнхена. Всю вторую половину 1941 года Александр и Ханс служили санитарами. В итоге Шморель получил свидетельство, в котором значилось, что он "старателен, поведение отличное, годен работать врачом".
Тем временем до друзей стали доходить обрывочные сведения о преступлениях нацистов на оккупированных территориях, о начавшемся уничтожении евреев. Эти слухи подогревали и без того растущее в душах Александра и его друзей недовольство гитлеровским режимом, побуждали к активным действиям. Решению выступить против власти предшествовало также изменение настроений во 2-й студенческой роте, куда были внедрены гестаповские агенты. Стало поощряться доносительство. Вместо студенческой вольности в роте воцарилась атмосфера всеобщей подозрительности. Некоторых студентов обвинили в недостаточной лояльности власти и примерно наказали.
На этом фоне культурные вечера, которые Александр стал устраивать для ближайших друзей в доме своих родителей, были настоящей отдушиной, где можно было поговорить по душам без боязни быть подслушанным. Так, в разговорах родилась идея действенного сопротивления. Вскоре друзья приобрели копировальную технику и составили первые четыре листовки "Белой розы", как они назвали свою организацию. Об этом Александр поведал своей близкой подруге, и, как она пишет, "страх, поднявшийся во мне от этих слов, исчез от его сияющей убежденности". Листовки были распространены в конце июня 1942 года. А 23 июля Александр Шморель и Ханс Шолль были отправлены со 2-й студенческой ротой на Восточный фронт, в Россию.
Александр вернулся в Россию в рядах немецкой армии. Он сразу окунулся в народную стихию, по которой интуитивно тосковал в Германии. Общаясь с людьми, наблюдая происходившее вокруг, Александр пришел к убеждению, что с большевизмом в России уже покончено, что народ ненавидит и отвергает коммунистическую идеологию в такой же степени, как и нацизм, навязываемый ненавистными захватчиками. Россия, вернувшаяся к своим корням, очищенная от безбожной идеологии, духовно окрепшая и свободная — такой видел Шморель свою родину в обозримом будущем. И, исходя из такой перспективы, развивал деятельность "Белой розы".
Возможно, именно в это время окончательно оформилось политическое кредо Александра, которое получило свое рукописное выражение уже в тюрьме. Текст, написанный в застенках гестапо, Шморель назвал "Политическим исповеданием" (Politisches Bekenntnis), хотя его содержание глубже простой политики. В нем идет речь о воле народа, о необходимости свободной оппозиции для критики и исправления ошибок правительства, о недопустимости насилия, о естественном различии народов. К недостаткам демократий Александр относился критически; национал-социализм резко отвергал за создание системы страха, захватническую политику и насилие; большевизм осуждал и желал его скорейшего падения. Оптимальной формой правления для России Александр считал монархию, где царь относится к своим подданным с отеческой любовью и заботой. Обличая правительства Германии и Советского Союза, отводя будущей России почетное место в мировом сообществе, Александр не обходил стороной и будущность Европы в целом. Он видел Европу союзом братских народов, объединившихся во имя мира, добра и следования истине, провозвещенной "спасительным словом народа". Александр не уточняет, какой именно народ станет провозвестником всеобщего братства. Однако очевидно, что он имеет в виду русских. Как уже говорилось, Александр был увлечен творчеством Достоевского. И его слова, и мысли — не что иное, как отзвук речи великого русского писателя, посвященной гению А.С. Пушкина:
"Стать настоящим русским, стать вполне русским, может быть, и значит только стать братом всех людей, всечеловеком, если хотите. <...> Для настоящего русского Европа и удел великого Арийского племени так же дороги, как и сама Россия, как и удел своей родной земли, потому что наш удел есть всемирность, и не мечом приобретенная, а силой братства и братского стремления нашего к воссоединению людей. <...> И впоследствии, я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие, грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловеческой и всесоединяющей, вместить в нее с братскою любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону! <...> Что же, разве я про экономическую славу говорю, про славу меча или науки? Я говорю лишь о братстве людей и о том, что ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено. <...> Пусть наша земля нищая, но эту нищую землю "в рабском виде исходил благословляя Христос". Почему же нам не вместить последнего слова Его?" (Пушкинская речь, 1880 год)
Здесь не просто мысль о всеобщем политическом братстве. Но скорее указание на высшую внутреннюю цель человечества, следующего по стопам Христа.
После возвращения с фронта у Александра была мысль опять отправиться на восток, в Россию. В своих записках он вновь и вновь пишет о стремлении вернуться на родину. Но у него было иное предназначение, и он это понимал. Он противопоставлял своему желанию вернуться в России чувство долга: "Пока я должен оставаться в Германии. Я смогу тебе много рассказать, когда мы увидимся вновь. Пока же еще рано об этом говорить" (25.11.1942). И в другом письме: "Беспокойство, ужасное беспокойство — вот основная черта моей здешней жизни. Я бы здесь больше не выдержал, если бы не имел здесь некоторых обязательств. Только они дают мне моральное право оставаться здесь. Я должен пока еще здесь оставаться. Когда эти обязательства закончатся, то закончится и мое пребывание в Германии" (09.12.1942).
В том же письме Александр описывает и свое участие в расширившейся приходской жизни, хвалит церковный хор и местного священника игумена Александра (Ловчего), будущего архиепископа Берлинского и Германского: "Недавно сюда прислали 1700 человек русских — здесь теперь очень много русских! Некоторые здесь встретили своих родственников, которых они не видели уже 20 лет. Наша церковь всегда переполнена — там мы всегда встречаемся". Действительно, тогда количество только регистрированных членов прихода возросло в два с половиной раза (636 человек), не говоря об остальных прихожанах. У отца Александра вскоре возникла острая нехватка крестиков, даже муки и вина для богослужений.
К этому времени круг друзей и объем деятельности "Белой розы" стали значительно шире. Количество листовок исчислялось тысячами экземпляров. Александр не только участвовал в рискованных операциях по распространению листовок, но и писал метровыми буквами на стенах Мюнхена антигитлеровские лозунги. На следствии он скажет: "То, что я делал, я делал не неосознанно, наоборот, я даже рассчитывал на то, что в случае расследования мне придется расстаться с жизнью. Я просто перешагнул через всё это, потому что мой внутренний долг действовать против национал-социалистического государства стоял выше этого" (Допрос 26.02.1943. С. 13 об.).
Параллельно Александр продолжал учиться. Летом 1943 года он должен был после десяти семестров обучения окончить университет и стать врачом. Но вышло иначе. При неосторожном сбросе листовок в вестибюле Мюнхенского университета были арестованы Ханс Шолль и его сестра София. Узнав об этом на пути в университет, Александр решил бежать. Его поддержал верный друг армянин из Болгарии Николай Хамазаспян, дал паспорт, одежду, деньги. Но выехать из страны не удалось. Не зная, что он уже объявлен в розыск, Александр в ночь на 24 февраля 1942 года при налете бомбардировщиков спустился в бомбоубежище. Его узнали и арестовали. К тому времени его друзья Ханс и София Шолль и Христоф Пробст были уже казнены.
Вот первые слова Александра через два дня после ареста: "В первую очередь я хочу снова подчеркнуть, что я по своему мышлению и чувствованию больше русский, чем немец. Но я прошу учитывать, что я не отождествляю Россию с понятием большевизма, напротив, я враг большевизма" (26.02.43. С. 13). По ходу допросов Александру не раз ставили в упрек, что его противостояние режиму вызвано симпатиями к коммунизму. Он возмущался и отрицал это. По вопросу редактирования 6-й листовки Александр отвечал: "Если в этой связи речь идет о том, что я при изменениях, которые я вносил в текст проекта последней листовки, проявил свою коммунистическую позицию и фанатическое противление национал-социализму, то я должен категорически протестовать против такого обвинения, так как в действительности я убежденный противник большевизма" (01.03.43. С. 19). Определяя себя как человека русского, Александр исповедовал свое православие: "Я сам глубоко верующий человек и верный сын Русской Православной Церкви" (01.03.43. С. 19 об.), — свидетельствовал он перед гестапо.
Открытое исповедание веры, жажда духовной свободы, готовность пострадать за свои убеждения открыли перед Шморелем новую духовную реальность. Когда за Александром раз и навсегда затворились железные двери тюрьмы, залязгали замки, разносясь жестким эхом по каменным коридорам, тогда перед ним стали реально открываться врата воскресения Христова. Его письма из гестапо говорят о ясной вере в воскресение из мертвых, надежде на встречу с Богом. В сравнении с этим пронизывающим всё его существо восприятием прежняя его вера уже ему самому казалась ничтожной: "Ведь что я доселе знал о вере, об истинной глубокой вере, об истине, последней и единственной, о Боге? Очень мало!" — пишет он сестре (02.07.1943).
В письме родителям он цитирует преподобного Федора Студита, присоединяясь к церковному опыту этого великого подвижника: "Посему я благодарил Бога за несчастье и полностью покорился неисследованным судьбам Его Промысла, которым Он еще прежде сложения мира предусмотрел время и место смерти для каждого человека во благо" (18.06.1943). Этими словами преподобного Федора Александр лишь еще раз подтверждал то, что уже ранее от себя написал родителям: "Бог всё управляет так, как Сам хочет, и как это служит нашему благу, мы только должны всегда с полным доверием предавать себя в руки Его — тогда Он нас никогда не оставит, всегда будет помогать и утешать" (05.06.1943).
Незадолго до казни Александр написал сестре: "Ты вероятно удивишься, если я напишу тебе, что внутренне я становлюсь с каждым днем всё спокойнее, даже радостнее и веселее, что мое настроение в основном лучше, чем оно было раньше, на свободе! Откуда это? Я хочу сейчас рассказать тебе об этом: всё это страшное "несчастье" было необходимо, чтобы наставить меня на правильный путь — и потому на самом деле оно вовсе не было несчастьем. Я радуюсь всему и благодарю Бога за то, что мне было это дано — понять указание перста Божия и через это выйти на истинный путь. Что знал я до сих пор о вере, о настоящей, глубокой вере, об истине, последней и единственной, о Боге? Очень мало!
Теперь же я достиг того, что даже в моем нынешнем положении весел, спокоен и в благом расположении — будь, что будет. Я надеюсь, что вы также прошли сходный путь развития, и что вы со мной вместе после глубокой боли разлуки достигли того состояния, при котором вы благодарите Бога за всё" (02.07.1943).
В пять часов утра 13 июля 1943 года — в день собора святых двенадцати апостолов — Александру сообщили о том, что вечером он будет казнен. Узнав об этом, он написал последнее письмо родителям, еще надеявшимся на иной исход дела.
"Итак, всё же не суждено иного, и по воле Божией мне следует сегодня завершить свою земную жизнь, чтобы войти в другую, которая никогда не кончится, и в которой мы все опять встретимся. Эта встреча да будет вашим утешением и вашей надеждой. Для вас этот удар, к сожалению, тяжелее, чем для меня, потому что я перехожу туда в сознании, что послужил глубокому своему убеждению и истине. По всему тому, я встречаю близящийся час смерти со спокойной совестью.
Вспомните миллионы молодых людей, оставляющих свою жизнь далеко на поле брани — их участь разделяю и я. <...>
Немного часов и я буду в лучшей жизни, у своей матери, и я не забуду вас, буду молить Бога об утешении и покое для вас.
И буду ждать вас!
Одно особенно влагаю в память вашего сердца: не забывайте Бога!!!
Ваш Шурик".
Адвокат Зигфрид Дайзингер добился разрешения, чтобы Шмореля перед смертью посетил игумен Александр (Ловчий). Священник исповедовал и причастил Александра. Дайзингер описал последние минуты мученика. Александр встретил его весело и сказал, что, даже если бы адвокат сообщил, что умереть должен не он, а кто-то другой, он всё равно выбрал бы сам эту смерть, поскольку совершенно убежден, что исполнил свое жизненное предназначение. "Я бы не знал, что мне еще делать в этом мире, если бы меня даже и выпустили сейчас", — сказал он.
Сама казнь внезапно была задержана неожиданно приехавшими офицерами СС. Они предполагали, что злостный враг национал-социалистической власти должен быть повешен, а не гильотинирован, и высказали пожелание присутствовать при казни. В "утешение" эсэсовцам детально объяснили, при Александре, как действует гильотина. Но эта задержка совершенно не смутила 25-летнего мученика. "Твердо и громко прозвучало его "да" в глухом помещении казни, когда прокурор спросил, он ли Александр Шморель. "На меня еще упал последний приветствующий его взгляд, и уже несколько секунд спустя Александра не стало", — пишет Зигфрид Дайзингер.
Документы "Белой розы" по взятии Берлина в 1945 году из архива гестапо были увезены в Москву, а потом возвращены в архив, теперь уже Штази. После объединения Германии при открытии архива были обнаружены все дела "Белой розы", кроме дела Александра Шмореля. Уроженцу Оренбурга надлежало остаться в Москве в "Особом архиве". Мюнхенский приход Свято-Николаевского собора еще при жизни мученика Александра начал собирать средства на создание своего храма, но шли десятилетия, и все проекты погибали. Когда Русская Зарубежная Церковь в ноябре 1981 года прославила новомучеников и исповедников Российских, в Мюнхене было решено, что новый соборный храм будет посвящен их памяти.
Когда в 1993 году были получены фотокопии допросов Александра Шмореля, приход предложил священноначалию прославить Александра в сонме новомучеников и получил на то благословение Архиерейского Собора Русской Зарубежной Церкви. Тогда же, в 1993 году, открылась возможность выкупить здание бывшего американского храма рядом с той тюрьмой, где казнили новомученика Александра. Его тело покоится на кладбище Ам Перлахер Форст между храмом и темницей. На этом кладбище еще задолго до приобретения храма служили панихиды по "мученически убиенному Александру". То, что новый кафедральный собор в Мюнхене стоит теперь буквально за оградой кладбища, все восприняли как чудо.
Прославление Александра Шмореля требует внутреннего труда, раскрытия духовных измерений подвига Александра в тогдашней Германии. Здесь не просто "политическое дело", в рамках которого не требовалось "отречения от Христа". Страстотерпцы Борис и Глеб не выступили против брата, ценя превыше всего дар, принятый ими в крещении. Мученик Александр выступил против богоборцев по той же причине — принятой в миропомазании царской "печати дара Духа Святаго". Следование Христу и Его заповедям может принимать самые различные формы. Крестоношение христианина напрямую связано со свидетельством его совести, укорененной в Святом Евангелии.
Подвиг мученика Александра изобличает ложность требований безусловной покорности по отношению к любой власти лишь потому, что она есть власть. Законопослушность христиан знает внутреннюю границу: заповеди Христа. Тоталитарные режимы ХХ века нарушали их, и Александр нашел в себе силы открыто, словом и делом заявить об этом. Его мученическая кончина порождена подлинной жаждой христианской правды.
В Германии история "Белой розы" изучается в школах, она известна, понята и принята. Сможет ли подвиг Александра Мюнхенского помочь столь любимой им России трезво оценить свое прошлое? Сможет ли его любовь убедить русскую молодежь (как убеждает немецкую) должным образом, с христианских позиций осмыслить и оценить кровавую историю ХХ века? Именно к этому призывал немцев и зовет русских мученик Александр.
Из 4-й листовки "Белой розы"
"Кто считал убитых, Гитлер или Геббельс? Скорее никто из них. В России ежедневно гибнут тысячи. Это время урожая, и косарь со всего размаха врезается в зрелое жито. Печаль приходит в родные дома, и некому вытереть слезы матери. Гитлер обманывает тех, чье самое дорогое он украл и отправил на бессмысленную смерть.
Каждое слово, исходящее из уст Гитлера, — ложь: если он говорит мир, то подразумевает войну, и если он самым кощунственным образом упоминает имя Господа, то имеет в виду власть зла, падшего ангела, сатану. Его рот — это зловонная пасть преисподней. Его власть порочна в своей сути. Очевидно, необходимо рациональными средствами вести борьбу против национал-социалистического террористического государства. Тот, кто сегодня еще сомневается в реальном существовании демонической силы, совершенно не понял метафизической подоплеки этой войны. За конкретным, за осязаемым, за всеми обстоятельными логическими рассуждениями стоит иррациональное, это борьба против демона, против посла Антихриста. Повсюду и во все времена демоны в темноте поджидали того часа, когда человек ослабеет, когда он сам оставит свою основанную Богом на принципах свободы позицию, когда он поддастся давлению зла, освободится от сил высшего порядка, а затем, когда он добровольно сделает первый шаг, его будут подталкивать ко второму, третьему со всё возрастающей скоростью. Повсюду и во все времена страшнейшие беды поднимали людей — прорицателей, святых, которые сохранили свою свободу, которые тянулись к одному Богу и с его помощью призывали народ изменить ход событий. Человек, конечно, свободен, но без истинного Бога он беззащитен перед злом, он как корабль без руля, отданный на волю волн, как грудной младенец без матери, как облако, тающее в небе.
Есть ли, спрошу я тебя, ведь ты христианин, есть ли в этой борьбе за сохранение твоих высших ценностей нерешительность, игра в интриги, не откладывается ли принятие решения в надежде, что оружие в твою защиту поднимет кто-либо другой? Мы должны нападать на зло там, где оно сильнее всего, а сильнее всего оно во власти Гитлера".
