В Тверской области алкозависимые построили два храма и еще два восстанавливают
Редакция ЦВ начинает публикацию серии очерков о людях, для которых социальное служение стало частью жизни. Каждый
избрал свое направление деятельности, у них разный стаж, одни в духовном сане, другие нет, они живут в разных регионах, но объединяет их одно: заповедь «возлюби ближнего своего» воплощается для них ежедневно в конкретных делах. Потому что это их выбор, работа и судьба.
Когда у иерея Федора Грибова, настоятеля Георгиевского храма села Колталова (30 км от Твери), появились первые подопечные из «мест не столь отдаленных», он не удивился. В недавнем прошлом ему как майору МВД уже приходилось по долгу службы заботиться об этих «изгоях общества»: устраивать их на работу и договариваться о койке в общежитии. Но у священника задача сложней: не только дать этим людям кров, пищу и работу, но пробудить в них православную веру. За семь лет через Троицкий скит прошло более 40 человек, большинство из них нашли в себе силы и желание бросить пить, трудоустроиться и открыть свою душу Богу.
«За уши не тянем и в шею не толкаем»
Село Троице Малое, что в четырех километрах от трассы Тверь — Ржев, определишь лишь по торчащей, как вышка мобильной связи, выщербленной временем колокольне кладбищенского храма. Доехать до него зимой от проторенной трассы можно только на тракторе. Не чистит эту дорогу местная власть. Может, оно и к лучшему. Потому что там, в Троицком скиту, разместился вдали от мирской суеты и соблазнов в крепко сколоченных домиках реабилитационный центр для алкозависимых. Этот скит в полной мере можно назвать подворьем Георгиевского прихода.
Мягко покачиваясь и деловито тарахтя, трактор отца Федора пробивается сквозь снежные заносы в Троицкий скит.
— Программа одна — спасение души, а во всем остальном уповаю на волю Божию,— басит отец Федор. — Если человек хочет у нас остаться, то правила простые: сухой закон, работа по силам во славу Божию. Курить в келье и валяться в обуви на постели запрещено. Пьяным застану — выгоню. Ходи со всеми на службы, исповедуйся и причащайся каждую неделю, выучи «Отче наш», а затем «Символ веры»…
— Невольник не богомольник.
— О том и речь. Мы никого за уши не тянем и в шею не толкаем. Но без регулярной исповеди и причастия прогресса в нравственном выздоровлении не будет, значит, и всё остальное — бесполезно. А шанс на спасение должен быть у каждого.
Для новичка жизнь в Центре начинается с горячего обеда и бани. Сытым, отмытым и в чистой одежде он предстает перед отцом Федором и как на духу рассказывает о себе: кто, откуда, имеет ли судимости, находится ли в розыске… Поскольку многие здесь без документов, то священник проверяет достоверность их слов по «милицейским» каналам. Так что врать бессмысленно. Но при этом батюшка помогает и в восстановлении документов.
По гражданству подопечных отца Федора можно изучать географию стран СНГ, среди них, по словам батюшки, немало квалифицированных мастеров. Так, огромную дыру в потолке Троицкого храма замостил православный узбек, а штукатурил стены православный казах.
Тверской области повезло, православные храмы совершенно бесплатно, за теплый кров и еду методично строят и восстанавливают здесь ребята с Украины, из Белоруссии и Молдовы.
Среди них встречаются даже бывшие сотрудники правоохранительных органов.
Винтик в голове
Однажды глубокой ночью отца Федора разбудил звонок из скита.
— Батюшка, приезжайте, тут кого-то порезали!
За несколько дней до этого к отцу Федору пришел очередной бомж, как водится, с распухшим лиловым лицом. Представился: «Константин, ваш коллега» (все имена изменены. — Авт.). «В каком смысле?» — не понял священник. Бомж рассказал, что когда-то был офицером милиции, кинологом, но в «силу жизненных обстоятельств» работу потерял, ну а дальше… всё написано на лице. «В розыске? — пытливо взглянул на него отец Федор. — Тогда лучше сразу беги отсюда».
Константин оказался на редкость рукастым мужиком: и плотником, и плиточником, и газосварщиком. Поселился в комнате (реабилитанты живут по двое) с бывшим уголовником, а тот стал задираться. «Ты мент, а мы братва, не жить нам в одном месте». «Мы с тобой теперь на одном корабле, давай без ссор», — ответил Костя. Тогда братва с еще одним подопечным ночью напала с ножом на Костю. Тот применил прием, после чего один из нападавших забился под стол, а другой спрятался под матрас. Без крови не обошлось, Костю полоснули ножом по руке. Но конфликт был исчерпан. Прошло еще какое-то время, и Костя попросился у отца Федора в Москву, как он выразился, «отдохнуть». «Ну, поезжай», — вздохнул батюшка. «Отдохнуть» он уходил дважды и в последний раз вернулся спустя три месяца, избитый, опухший, в ботинках без носков: «Батюшка, прости, возьми меня к себе». Рассказал, что работал в Москве на овощной базе, у дагестанцев. Случайно узнал, что его как раба собираются отправить в контейнере в какой-то аул. Бросился бежать, был избит охраной до полусмерти, попал в больницу. «А оттуда, чуть оклемался — сразу к вам. Но они, батюшка, мне своими дубинками какой-то винтик в голове поправили. Стою в магазине возле батареи пивных бутылок, деньги — в кармане, а пить не хочется». Договорились, что Костя останется до первого «залета». С тех пор он не берет в рот ни капли.
«Пашка, мы тебя любим!»
Со стороны скит похож на небольшую ферму, где сбились в кучу несколько избушек и сараев, прикрывшие от дождя выступами крыш дрова. У скирды соломы жмутся друг к дружке высыпавшие на мороз гуси. Хозяйство небольшое, но разнообразное: кобыла Стела, свиньи, три коровы, крольчатник и курятник.
Рядом с трапезной стучит дизель, обеспечивая скит электричеством. А в центре трактор с подъемником и телега. Это всё пожертвования, как и второй трактор, на котором мы сюда приехали. «Ни местная, ни областная власть нам ничем не помогает. Но уже проверено, Господь благое намерение не оставит, — размышляет батюшка. — Обязательно найдутся добрые люди. Вот так, ни с того ни с сего звонят однажды: “Мы вам хотим кобылу подарить, возьмете?” Возьмем. А сено и зерно уже сами купили в хозяйстве. Трактор точно так же появился. Я с благодетелем только в автосалоне познакомился. Нам бы теперь картофелесажалку и копалку купить, да каждая 200 тыс. рублей стоит (картошкой засаживают полгектара). Не потянем».
В столярке над умывальником картонка с крупной надписью: «Пашка, мы тебя любим!» «Жил у нас один подопечный по имени Гриша, — поясняет отец Федор, — 27 лет. Пил так, что его мать родная прокляла, а жена на порог не пускала. Родная сестра со слезами просила: “Если вы его к себе не возьмете, мы его убьем”. Из военного училища Гришу выгнали за наркоманию, дослужился в армии до прапорщика, но и оттуда выгнали за пьянство. В скиту Григорий мало-помалу пришел в себя и восстановил отношения с родственниками. А чтобы он про своего маленького сына не забыл, ребята эту картонку над умывальником повесили рядом с Гришиной кельей. Через полгода реабилитации Григорий вернулся в семью».
Мы зовем их «наши ребята»
В трапезной тепло от русской печки. Вкусно пахнет щами и кашей. На столе квашенная капуста. Своя. Как и картошка, свекла, морковь, соленые огурцы и кабачки. Кошка Муся спит, прикрыв лапой нос. Давно заметили, это к морозу. Кот по имени Шрэк ест лапой, выбирая из миски кусочки повкусней. «Это потому, что он ложку пока держать не научился», — смеются ребята. Их судьбы похожи. Разрушенные семьи, потерянная работа, скитания в поисках «своего места под солнцем»… Но сейчас, глядя на их нормальные и осмысленные лица, не веришь, что это были дурно пахнущие и опухшие «клоны».
«Нашим подопечным может стать любой бездомный. Но одновременно можем принять не более семи человек. Проверено, если их больше, выявляется неформальный лидер, и я теряю над ними контроль, — говорит отец Федор. — Да больше и не прокормить. Живут от месяца до полутора-двух лет. Я не говорю, что все исправляются. Но от нас уходят уже людьми — документы оформили, работу нашли, а главное — Бога познали».
«Если человек принимает Господа, исправление идет на глазах, — замечает супруга отца Федора Ирина. — А если исповедуется «для галочки», только и думает, как с Литургии сбежать, такой долго не задержится. Часто у нас кроме служб еще и молебны. Ребята во всех богослужениях участвуют. И работу начинают тоже с молитвы. Сами признаются: “Не помолимся, работа не пойдет”. В их реабилитации участвует весь приход. Например, Любовь Павловна, свечница Георгиевского храма, на день рождения испечет именинникам пирожки или свяжет теплые носки: “Хочется, чтобы у них на душе теплее стало, чем-то домашним повеяло. Сколько лет я уже наблюдаю, как постепенно, от службы к службе светлеют их лица. Видно, что люди хотят вернуться к нормальной жизни, хотят спастись. Так почему им в этом не помочь?”»
Однако главная проблема, которую приходится решать отцу Федору, остается всё той же. Это полная потеря у его подопечных надежды на возвращение в общество. «Они изгои и сами уже не верят, что могут нормально работать, петь песни, смеяться и радоваться жизни. Приходят в себя очень долго. В них всё время живет страх, что ты их обманешь: как птицу прикормишь и захлопнешь ловушку. Боятся тебе довериться как человеку», — признается батюшка.
Конечно, сорок человек (у четверти из них устойчивая ремиссия) за семь лет — капля в масштабах страны, но серьезная цифра для сельского прихода. С учетом того, что со своими подопечными батюшка занимается без всяких методичек (если не считать таковыми духовную литературу). В условиях нерегулярной помощи продуктами, стройматериалами и многолетнего отсутствия в скиту электричества. Еще в «активе» отца Федора четыре храма, два из которых он полностью построил вместе со своими подопечными, а еще два — восстанавливает из руин. Может быть, всё и получается у него оттого, что в любом деле, за которое берется батюшка, просматриваются одни и те же принципы: порядок, дисциплина, доверие к человеку и вера в Бога. «Эта деревня — Троице Малое, — от нее уже ни одного дома не осталось, а теперь снова возрождается вместе с храмом руками наших ребят, — размышляет отец Федор. — Значит, есть на это Божия воля. А без нее ничего бы и не было. Но главное — спасти души наших ребят».
Фото автора
