9 мая 2010 года, отслужив Божественную литургию в кафедральном храме Якутска и причастившись Святых Христовых Таин, прямо в алтаре отошел ко Господу епископ Якутский и Ленский Зосима.
Я думаю — и даже твердо уверен — что владыка сейчас неизреченно рад этому неожиданному обстоятельству. Для всех же, кто его знал и любил, это невосполнимая потеря.
Мне довелось более десяти лет жить с будущим владыкой бок о бок в Даниловом монастыре. В нашу обитель он пришел вскоре после ее открытия — в середине 1980-х годов он работал в монастыре краснодеревщиком. У владыки были золотые руки.
Монашеский постриг будущий архипастырь принял в Троице-Сергиевой лавре, а в 1992 году перешел в Данилов. Отец Зосима проходил в нашем монастыре весьма ответственные послушания: сначала он был руководителем монастырского офиса — на этой нелегкой должности его постиг первый инфаркт; а затем он стал ризничим обители.
О. Зосима обладал безупречным церковным вкусом; он очень гармонично обустраивал храмовое пространство, заботился о красоте облачений и церковной утвари. И эта красота была именно церковной: благолепной, но без излишней пышности и аляповатости. Больше всего будущий владыка любил сидеть в келье: он много читал, писал академическую диссертацию, для отдохновения резал иногда по дереву. Отец Зосима строго относился к своим иноческим обязанностям, к чтению правила, к внешнему монашескому виду; но эта строгость к себе никогда не переходила у него в поучательство и осуждение других. Его очень любили прихожане нашего монастыря, для многих он стал любвеобильным духовным отцом.
Для меня общение с о. Зосимой было всегда радостным и плодотворным. К нему в келью можно было прийти в любое время. Не раз я исповедовался ему; в каких-то тяжелых обстоятельствах владыка всегда старался утешить и подбодрить — было видно, как он сочувствует и сопереживает тебе.
В течение двух лет — с 1998-й по 2000-й — о. Зосима находился в командировке на Святой земле. Тяжелый климат Палестины привел его ко второму инфаркту, и он вернулся в монастырь. В 2003 году, на осенний престольный праздник прп. кн. Даниила архиепископ Арсений возвел двух иеромонахов — Зосиму и пишущего эти строки — в сан игумена; а через год, на праздник Воздвижения Креста Господня, в Храме Христа Спасителя игумен Зосима был рукоположен во епископа Якутского и Ленского. Его избрание на столь высокое церковное служение было для него неожиданностью; епископом он быть не хотел, к чинам и церковной карьере никогда не стремился, и лишь после длительной беседы с Патриархом Алексием II ради послушания согласился на архиерейство.
Архиереем же он был — думаю, без преувеличения — уникальным. Несколько освоившись со своим новым служением, он без всякого лукавства и рисовки говорил мне, что оно ему очень нравится. Но нравилось ему именно пастырство — возможность, обустраивая церковную жизнь, проповедовать Христа и дарить людям любовь и добро, — а вовсе не архиерейская власть, почет и деньги. Высокий сан нисколько не изменил ни его простого и открытого характера, ни строгого отношения к своему монашеству. Владыка остался бессребреником, совершенно нестяжательным человеком. Бывая в Москве, он всегда приходил в Данилов монастырь, и было видно, какую радость доставляет ему общение с братией. В этом общении никогда не чувствовалось натянутости, искусственной дистанции; с ним запросто можно было попить чаю, поболтать о том, о сем; владыка говорил, что он отдыхает душой в таком братском общении.
Как-то в один из его приездов в Москву я попросил владыку послужить на монастырском подворье, настоятелем которого я являюсь. Получив соответствующее благословение священноначалия, владыка приехал — и в нашем крошечном храме состоялась первая и единственная на сегодняшний день архиерейская служба. Она запомнилась всем прежде всего не-обыкновенной простотой и какой-то молитвенной легкостью. Владыка служил иерейским чином, не было ни орлецов, ни дикириев с трикириями, ни иподиаконов с рипидами, ни громогласного протодиакона, ни прочих атрибутов сложного чина архиерейской службы, — но было ощущение полноты Церкви, евангельской радости и глубины Литургии. После службы за общей приходской трапезой владыка запросто общался с нашими старушками, совершенно очаровав всех своей лаской и открытостью.
Не могу не отметить, что владыка, будучи человеком очень традиционных и даже консервативных взглядов, обладал широтой души и прекрасной «церковной интуицией», что позволяло ему принимать самые разные точки зрения, если он видел в них реальную пользу для Церкви, — он не боялся мнимых «угроз для православия». Владыка интересовался опытом реабилитации алкоголиков по программе «12-ти шагов» — в нашем монастыре много лет этот метод реально помогает людям выздоравливать от их тяжкого недуга; видя добрые плоды от этой программы, владыка не усомнился поддержать игумена Иону (Займовского), который ведет в монастыре реабилитационную деятельность, и с его помощью ввел группы самопомощи у себя в епархии. Он очень поддерживал меня и поощрял к занятиям церковной публицистикой, хотя со многими моими «полемическими заострениями» согласен не был.
Разумеется, я не могу подробно рассказать о деятельности владыки в Якутской епархии; знаю лишь, что делал он очень много. Очень важно, что при энергичной деятельности и соответствующей требовательности к своим подчиненным владыка никого не обижал и не угнетал (что нередко, увы, бывает оборотной стороной административной активности). В моем сердце отозвалось, что владыка велел похоронить себя на своей кафедре — в Якутске, хотя многочисленные его друзья и духовные чада, конечно, хотели бы, чтобы он был погребен в Москве. Это поступок настоящего святителя.
Наконец, мне хотелось бы сказать о главной черте почившего владыки — его необыкновенной доброте. Он был очень добрым человеком, настоящим христианином. Я получил известие о его кончине перед Литургией, за которой управлял хором. Когда мы пели Третий антифон — Заповеди Блаженств, — я подумал, что все они точно про владыку. Его милостивость, кротость, смирение, чистота сердца, стремление умирить всех составляли содержание его жизни, причем совершенно естественное, отнюдь не показное. Вспоминал я также, что владыка очень серьезно относился к прошению на Просительной ектенье, говорящему о безболезненной, непостыдной, мирной кончине нашей жизни и добром ответе на Суде Христовом. Он всегда делал в этом месте службы поклон, и как-то, еще будучи иеромонахом, сказал мне, что для него это прошение чрезвычайно важно. Милосердный Сердцеведец Господь исполнил эту молитву Своего верного раба: владыка Зосима умер кончиной праведника.
Его любовь останется со мною всегда; я верю, что он никогда не оставит меня своим доброжелательством… Да теперь у него, не связанного уже никакими земными ограничениями, и больше возможностей помогать всем, кого он любил и кто любил его.
Вечная ему память.
