МИТРОПОЛИТ СУРЖСКИЙ АНТОНИЙ (БЛУМ): "МЫ ХОТЕЛИ ОСТАТЬЯ ВЕРНЫМИ РОДИНЕ В САМЫЕ ТРАГИЧЕСКИЕ ЕЕ ГОДЫ"
Научная серия Дома русского зарубежья (ДРЗ) пополнилась новым важным трудом — сборником «Русское зарубежье: музыка и Православие»1. Вдохновителем, главным организатором и составителем проекта стала кандидат искусствоведения, старший научный сотрудник Государственного института искусствознания (ГИИ) Светлана Зверева. На подробное изучение духовного музыкального наследия русского зарубежья исследователя благословил митрополит Антоний (Блум), глава Сурожской епархии Московского Патриархата (1914–2003). Отрывки из обширного интервью, взятого в 2002 году Светланой Зверевой у митрополита Антония и полностью вошедшего в упомянутый сборник, мы с любезного разрешения автора предлагаем вниманию читателей. В них архипастырь вспоминает о первых годах парижского Трехсвятительского подворья Русской Православной Церкви — о тяжелой эпохе изгнания и невзгод, наполненной вместе с тем горячей верой, молитвой и светлым упованием на будущее оказавшихся в рассеянии соотечественников.
В апреле 2002 года произошла моя первая и единственная встреча с возглавлявшим Сурожскую епархию митрополитом Антонием. В то время я была прихожанкой Свято-Николаевского храма в шотландском городе Данблейне и, набравшись смелости, рискнула оторвать митрополита от его многочисленных забот. Мне хотелось получить от него благословение на занятие новой для меня научной областью — русской церковной музыкальной эмиграцией. Необходимо было записывать рассказы пожилых людей, которые помнят церковно-музыкальную жизнь в русских диаспорах: их с каждым днем становилось всё меньше.
К митрополиту Антонию меня привел ключарь собора Успения Божией Матери и Всех святых в Лондоне протоиерей Михаил Фортунато, с которым я была знакома многие годы. Он предупредил, что музыка — далеко не конек владыки и что нужно найти тему, которая была бы ему интересна. Мы достали диктофоны: я — допотопный, собеседник — новенький и очень «продвинутый», пояснив, что хочет потом послушать, какой получилась беседа.
Первый вопрос «Что вы можете рассказать о своем дяде композиторе Скрябине?» оказался явно мимо цели. Своего дядю владыка Антоний не застал, почти ничего о нем не знал и только слышал от матери, что тот любил наигрывать на плече своей сестры во время прогулок, как на фортепиано. Однако искать тему долго не пришлось: в центре беседы оказалось Трехсвятительское подворье в Париже, где прошли молодые годы собеседника.
«Русская Церковь — мученица»
— Трехсвятительскому подворью в Париже исполнилось 70 лет. Не могли бы вы рассказать о первых годах самого подворья, о связанных с ним людях, к примеру о митрополите Вениамине (Федченкове)?
— Высокопреосвященнейший Вениамин — один из ранних основателей Трехсвятительского подворья2. Во время богослужения он стоял перед иконостасом, и было такое чувство, что он уносит всю нашу молитву к небу. То же самое чувство было в свое время с митрополитом Владимиром (Тихоницким)3. Совершенно разные люди они были, но когда становились на молитву, ничего не оставалось, кроме молитвы.
Как личность митрополит Вениамин был смесью литургического величия и изумительной человеческой простоты. Я его тогда мало знал, потому что был юношей и в такие высокие круги не входил. Но помню, что как-то я пришел на Трехсвятительское подворье поздно вечером и вижу: он лежит на каменном полу, укутавшись черной монашеской рясой. «Владыка, что вы здесь делаете?» «Да, знаешь, у меня в комнате места не хватает». «То есть как?» «Один нищий на кровати, другой на матрасе, третий закутался в моих одеялах, а четвертый уже без одеяла, но на подушках, а мне там места уж не хватило, и я решил здесь поспать спокойно».
Тогда на Трехсвятительском подворье был почти что голод. Патриаршей Церкви остались верными человек 40–50 в Париже и человек 10–15 в Ницце, да еще маленькие приходы в Берлине и в Бельгии — вот и всё. Митрополит Вениамин, в свое время служивший старшим духовником врангелевской армии, ушел в Патриаршую Церковь, которую тогда упрекали в сотрудничестве с большевизмом, в предательстве4, и это был героический поступок.
Когда его из Парижа перевели в Америку5, его встретили там как старшего священника врангелевской армии. В какой-то момент на торжественном обеде у бывших белых офицеров, которые тогда в Америке еще существовали, митрополит посмотрел на часы и сказал: «Простите, мне пора: назначено свидание в советском посольстве». Все окаменели! А затем, когда он вернулся в Россию, его назначили, по-моему, в Саратов. Он приехал туда со своей цельностью и наивностью. К нему пришел уполномоченный по делам религий, и он с ним немножко поговорил и произнес: «Как замечательно, что вы, молодой человек, принадлежите Церкви!» Уполномоченный в ответ: «Церкви не принадлежу, я безбожник, я назначен правительством заниматься церковными делами». Владыка Вениамин посмотрел на него: «Что? Безбожник? И вы смеете ко мне прийти? Вон!» В результате его через самое короткое время убрали из Саратова, и он оказался в монастыре.
— Почему вы сами решили остаться в юрисдикции Московского Патриархата?
— На свет я появился еще до Первой мировой войны. Родителей моих в политическом смысле нельзя было назвать ярыми монархистами, но они хранили верность старой России. Мой отец служил консулом в Персии. До этого он был переводчиком моего деда, который был консулом в тогдашней Турции. Но раннее детство я провел в России и, хотя не помню этого, дышал русским воздухом.
Помню, как владыку Вениамина, который выражался не всегда элегантно, но зато очень метко, спросили: как он мог остаться при «изменившей призванию» Русской Церкви, он ответил: «Если бы моя мать стала проституткой, я от нее бы не отказался, а Русская Церковь — мученица».
И вот так мы воспринимали Русскую Церковь в ее тогдашнем состоянии и положении. Зависеть от того, что происходило в России, мы не хотели. То есть мы не подчинялись никаким диктатам советской власти, оставаясь убежденными эмигрантами. Сталинским декретом мы были лишены даже права называться русскими. И мы тогда почувствовали, что принадлежим Родине, которая вошла в самое трагическое время своего существования, и что мы останемся ей верными.
— Как вы оказались на подворье?
— Я прочел в газете статью митрополита Елевферия Литовского и Виленского6 о новом расколе, о том, что большинство эмиграции ушло от Московской Патриархии, и он призывает всех, кто верит в Русскую Церковь, в ней остаться и создать свой приход. Тогда-то Трехсвятительское подворье и было задумано и начато. Когда я узнал о его существовании, решил пойти на всенощную. Из-за работы я опоздал и пришел, когда служба отошла. Церковь была в подвальном помещении, из нее наверх вела деревянная лестница. Я увидел, как по ней поднимается плотно сложенный монах с сосредоточенным выражением лица. Никогда в жизни до этого и даже, может быть, после я не видал такой абсолютной собранности духа: монах был весь внутри себя, а в глубине был Бог. Я подошел к нему: «Не знаю, кто вы, но прошу стать моим духовным отцом». Это была моя первая встреча с отцом Афанасием (Нечаевым)7.
Он был человеком цельным и бескомпромиссным. Как-то привел в одну семью нищего и говорит: «Вот нищий! Поделитесь тем, что у вас есть». «Да у нас всего-то один кусок хлеба». «Тогда разделите его пополам».
Отец Афанасий был моим духовником до конца своих дней. Он никогда не наставлял и ничего особенно не требовал, но слушал и ставил тебя перед твоей совестью: «Вот ты исповедался, теперь поставь перед собой вопрос: если ты в чем каешься, решись этого больше не делать и скажи мне что. Остальное оставь на другой раз». А перед смертью он заболел (у него с сердцем были нелады) и пошел к доктору. Тот ему сказал, что надо упражняться, потому что священническая жизнь физически спокойная. Отец Афанасий мне говорит: «Как это хорошо! Доктор мне сказал упражняться: раньше я пятьдесят поклонов клал, а теперь сто поклонов кладу». Этим он лечил свое сердце. Он заболел вне Парижа и написал мне записку: «Я познал, что такое таинство созерцательного безмолвия, я теперь могу умереть». И через три дня он умер. Это был 1943-й год.
«У нас был замечательный регент»
— Службы шли каждый день?
— Да, утром и вечером, и очень полные. У нас был замечательный регент Серафим Родионов. Когда я впервые попал на службу на подворье (был Великий пост), хор вначале пел, как умел. Потом вижу, по лестнице спускается Серафим: в красной открытой рубахе, куртке и в брюках, которые были слишком длинными и покрывали его башмаки. Он так, покачиваясь, прошел через церковь, стал перед хором, посмотрел и сказал: «Ну!..» И хор запел! Этого я никак не могу забыть, это мгновенно было. И он, конечно, дал тон, замахал руками, но это «ну» стало для хора решительным моментом.
— Откуда он приехал? Как попал в эмиграцию?
— Я думаю, из казаков, но из простых, не из офицерства. Он всегда любил петь, был верующим, пел в церкви, где бы ни был. Когда ему предложили: «Нельзя ли ваш хор превратить в какой-то заработок, потому что нам жить не на что?», он ответил: «Я ни за что тона не дам хору иначе как в церкви». Он был регентом (на подворье. — Прим. авт.) постоянно, потом с семьей уехал в Швейцарию, регентовал на нашем женевском приходе, а потом от болезни и от лет скончался8.
Это были 1930-е годы, и он был там до войны. Во время войны я был на фронте, и контакт с ним прервался. А до этого еще меня направили против моего желания организовывать миссионерский приход около Сорбонны в Париже (приход в честь иконы Божией Матери «Всех Скорбящих Радость». — Прим. ред.). Там хором управлял Евграф Ковалевский и после него Максим Ковалевский (оба потом организовали «Французскую православную церковь»). Настоятелем на этом приходе был отец Михаил Бельский, который был тоже на Трехсвятительском подворье с самого начала. Он был такой незаметный, невзрачный, простой русский священник, а вместе с этим, когда о нем вспоминаешь теперь после многих лет, думаешь: этот человек жил молитвой. Напоказ там ничего не происходило, он умел служить, у него был голос, слух, было знание богослужения, но никакой заносчивости. И он меня убедил священником стать. Причем не только меня убедил, но и нашего епископа Серафима9!
Помню, я был тогда доктором нашего Преосвященного, и он мне как-то говорит: «А знаешь что, я из тебя священника сделаю». «Владыка, зачем? Я ничего не знаю, богословию не учился. Я даже службы не знаю, потому что в церкви стою с закрытыми глазами и молюсь, и никогда не видел службы». «Это ничего, ты человек образованный, научишься». «Скажите, а почему меня, а не кого-нибудь другого?» «Очень просто. Ты — доктор, у тебя хороший заработок, я тебе ничего платить не буду и буду посылать на дальние приходы, ты будешь оплачивать все свои проезды». Потом он меня спросил через некоторое время: «А как твоя мать к этому относится?» Я говорю: «Она абсолютно против». «В таком случае я тебя рукополагать не стану, пока она не переменит своего мнения». И он в течение года с ней общался письменно и очно, пока она не приняла его желание, что было очень трогательно. А когда меня рукополагали диаконом, я помню такой разговор между владыкой Серафимом и нашим священником Михаилом Бельским: «Сколько времени вы хотите, чтобы он у вас служил диаконом?» «Как можно меньше. У него ни голоса, ни слуха — все службы нам испортит». «В таком случае я через две недели его священником поставлю».
Так я стал (в 1948 г. — Прим. ред.) священником в Париже, служил относительно недолго в церкви иконы Божией Матери «Всех скорбящих Радость» и одновременно работал врачом. А потом меня пригласили священником православно-англиканского содружества. Я бросил медицину, приехал сюда (в Великобританию. — Прим. ред.), и примерно через год внезапно умер священник Владимир Феокритов. Он был замечательным явлением — как хрустальная гора, совершенно прозрачный человек. Некого было назначать, назначили меня, и вот я 53 года на этом приходе.
— Что у вас был за хор в Париже, с какими голосами, с каким количественным составом?
— Певчих было около десятка. Вначале было два хора — правый и левый. На правом клиросе правил Евграф Ковалевский, а пели Максим Ковалевский с женой, Ирина Кедрова, Магдалина Лосская10.
«Меня привлекала строгость богослужения»
— Доводилось ли вам слышать хор под управлением Николая Афонского11?
— Я только раз-другой видел, как он правит хором. Это было еще до Трехсвятительского подворья, мне было лет 15–16. В соборе Александра Невского я почти не бывал. Только один раз послушал Афонского и ушел, потому что это был концерт. Было пышно, прекрасно и... бессмысленно.
— Что же в таком случае привлекало вас на Трехсвятительском подворье?
— Строгость службы и в каком-то смысле трагичность жития. Привлекали люди, которые настолько верили в то, что они делают, что были готовы голодать, холодать, быть отверженными со всех сторон, считаться изменниками России. Это меня поражало. И, конечно, качество богослужения — строгость, тишина. Нас было тогда мало, поэтому никакого беспорядка не было, люди становились на свое место и молились. Однажды со мной чуть не случилась драма или трагикомедия. Я как-то пришел в церковь. Вижу, что священник вышел и один из прихожан высунул язык. Я на него посмотрел внимательнее — второй раз повторилось. Говорю одному из прихожан: давай выставим его вон. Оказалось, это Бердяев, у которого был тик, и он иногда так непроизвольно делал.
— Где находилось подворье?
— В жилом доме — том же самом, где теперь церковь, только под землей. Теперь дом перестроен, и от подворья ничего не осталось, только несколько икон. Сейчас в Англии есть часть первозданного нашего иконостаса, которую владыка Николай (Еремин)12 подарил в Уэльс... Теперь я хочу вспоминать только то подворье, где во мне родились вера и церковность.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Русское зарубежье: музыка и Православие / Сост. С.Г. Зверева; науч. ред. С.Г. Зверева, М.А. Васильева. Дом русского зарубежья им. А.Солженицына;
ВИКМО-М. М., 2013.
2 Митрополит Вениамин (Иван Афанасьевич Федченков; 1880–1961) в 1931 г. стал одним из основателей в Париже подворья Московской Патриархии и храма в честь Трех Вселенских учителей и святителей — Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоустого, а также Тихона Задонского. «Церковь... имела двойное посвящение — она была посвящена трем святым иерархам, в знак верности вселенскому Православию, и одновременно — святому Тихону Задонскому, чтобы подчеркнуть, что эта верность проявляется в лоне Русской Церкви. В ней было два алтаря, соответственно двум посвящениям, но также и для того, чтобы можно было служить по двум обрядам — западному и восточному» (Создание прихода Трех святителей Корсунской епархии, см.: URL: http://e.korsoun.free.fr / ru / teksty / sozdan_tsv_06.htm). На Пасху того же года храм, располагавшийся на улице Петель (rue Petel), был освящен. В 1930 г. он был одной из немногих церквей русского зарубежья, сохранявших верность Русской Православной Церкви.
3 Митрополит Владимир (Вячеслав Михайлович Тихоницкий; 1873–1959) приехал во Францию в 1924 г., в сане архиепископа служил в Ницце, управлял викариатством Южной Франции. После смерти митрополита Евлогия (Георгиевского) в 1946 г. был утвержден Экзархом Западно-Европейских русских приходов Константинопольского Патриархата. В 1947 г. возведен в сан митрополита.
4 В 1931 г. большая часть русского духовенства во главе с митрополитом Евлогием, отстраненным от должности управляющего русскими православными приходами Московской Патриархии в Западной Европе, перешла в юрисдикцию Константинопольского Патриархата. Возник русский православный Экзархат Константинопольского Патриархата, во главе которого встал получивший титул экзарха митрополит Евлогий. В числе духовенства, не последовавшего за своим архипастырем, оказался епископ Вениамин (Федченков). Поступок бывшего епископа армии и флота Вооруженных сил Юга России (ими командовал генерал П.Н. Врангель) шокировал эмигрантское общество.
5 22 ноября 1933 г. митрополит Вениамин был назначен временным Экзархом Московского Патриархата с титулом архиепископа Алеутского и Северо-Американского.
6 Митрополит Елевферий (Дмитрий Яковлевич Богоявленский; 1870–1940) в 1930 г. после отстранения митрополита Евлогия от управления Западно-Европейскими приходами Московского Патриархата был назначен на его место.
7 Архимандрит Афанасий (Анатолий Иванович Нечаев; 1886–1943) не последовал за митрополитом Евлогием и остался в юрисдикции Московского Патриархата. С 1933 по 1943 г. он возглавлял Трехсвятительское подворье. В 1943 г. во время оккупации Парижа помогал преследуемым евреям, был арестован гестапо.
8 Родионов Серафим Александрович (ок. 1903–1963) родился в области Войска Донского в семье священника. Оказавшись с начала 1920-х гг. в эмиграции, служил в церкви певцом, чтецом, а затем регентом. Поступив в 1926 г. в Свято-Сергиевский православный богословский институт в Париже, руководил студенческим хором института, а также смешанным хором Свято-Сергиевского подворья. Регентовал на Трехсвятительском подворье в Париже до 1948 г., затем переехал в Женеву, где управлял хором в храме Рождества Пресвятой Богородицы Московского Патриархата (см.: Туринцев Александр, прот. С.А. Родионов (Некролог) // ЖМП. 1963. № 11. С. 24).
9 Митрополит Серафим (Александр Иванович Лукьянов; 1879–1959) в эмиграции до 1945 г. состоял в юрисдикции Русской Православной Церкви Заграницей, затем принес покаяние митрополиту Крутицкому и Коломенскому Николаю (Ярушевичу) в Париже и был назначен Экзархом Московского Патриархата в Западной Европе. В 1954 г. вернулся в СССР, окончил свои дни в Гербовецком монастыре.
10 В числе прихожан храма Трехсвятительского подворья были такие заметные фигуры, как философы и писатели Николай Бердяев, Владимир Ильин, Петр Иванов, Владимир Лосский, иконописцы Григорий Круг, Леонид Успенский, религиозные деятели братья Петр, Евграф и Максим Ковалевские и др.
11 Николай Афонский (1893 г., г. Богуслав Каневского уезда Киевской губ. — 1971, Нью-Йорк). В 1914 г. окончил Киевскую духовную семинарию. В том же году поступил в Киевскую духовную академию, но из-за начавшейся войны ее оставил. В 1916 г., после ускоренной подготовки в Киевском военном училище, в чине прапорщика находился в действующей армии. В годы Гражданской войны примкнул к Белому движению. В 1920 г. был интернирован в Германию. С 1925 по 1947 г. управлял митрополичьим хором Александро-Невского собора в Париже, с которым давал концерты во многих странах мира, записывал пластинки, в том числе с Ф.И. Шаляпиным. После войны перебрался в Нью-Йорк, где управлял хором Покровской церкви.
12 Митрополит Николай (Степан Павлович Еремин; 1892–1985) в 1954 г. в сане архиепископа был назначен на должность Экзарха Московского Патриархата в Западной Европе. В 1960 г. возведен в сан митрополита Корсунского, в 1963 г. уволен на покой. При нем в 1958 г. старое здание на улице Петель, где находилась церковь Трехсвятительского подворья, было снесено и выстроено новое, переданное приходу в собственность.
