Мама Света

ДИРЕКТОР СВЯТО-СОФИЙСКОГО ДЕТСКОГО ДОМА СТАЛА ФИНАЛИСТОМ ПРЕМИИ "БЛАГОТВОРИТЕЛЬ ГОДА"

Начинающий специалист в области воспитания детей с тяжелыми множественными нарушениями развития Светлана Емельянова возглавила Свято-Софийский детский дом год назад (см. ЖМП. 2015. № 4). За это короткое время она превратилась в опытного руководителя с собственным профессиональным почерком, готового за своих подопечных, как говорят, в огонь и в воду.

Проигравших нет

— Светлана Михайловна, как вы узнали, что вас выдвигают на премию?

— Мне позвонили и попросили снять видеосюжет обо мне и о нашем детском доме. Когда мы убедились, что наша работа действительно оценивается столь высоко, приехали корреспонденты РБК и подготовили тот самый видеоролик. Он, как и аналогичные рассказы о семи других номинантах, появился в открытом интернет-доступе, после чего в Сети началось голосование.

— По его итогам вы вошли в число двух финалистов. Как вы думаете, почему?

— Вряд ли в этом есть моя заслуга. Просто видеосюжеты о Свято-Софийском детском доме и о моей коллеге по финалу — основательнице фонда помощи хосписам «Вера» Нюте Федермессер — получались самыми яркими. Про остальную шестерку номинантов, в том числе про уникальные наработки Центра лечебной педагогики, так убедительно рассказать не удалось. А интернет-пользователи, естественно, оценивали в первую очередь содержание презентаций. Всё же лично как в детском хосписе, так в нашем детдоме мало кому доводилось бывать.

— В таком случае почему именно вы оказались в числе номинантов столь престижной премии? Жюри выдвинуло туда не олигарха, не главу государственной корпорации, не провинциального энтузиаста, а начинающего директора небольшого детского дома на московской окраине...

— Вот это по-настоящему удивительно. Конечно, это успех не мой, а всего нашего проекта, нашего детского дома. На церемонии награждения мне удалось обменяться мнениями с другими участниками, с официальными лицами этой премии. Как мне удалось понять, Свято-Софийский детский дом попал в зону известности благодаря журналистам. Наверное, это потому, что российских аналогов в негосударственной сфере у нас нет, и наш опыт интересен очень многим.

— Какую премию получила победившая Федермессер, раскрывать не будем. А что вручили вам?

— Красивый букет цветов. Обладателя премии в каждой из номинаций эксперты определяли из числа финалистов закрытым голосованием. Вообще я считаю, что проигравших в такой номинации, как наша, быть не может. Чем больше внимания моей скромной персоне — тем известнее Свято-Софийский детский дом, тем лучше для наших детей. Хотя до сих пор мне непонятно, почему наши заслуги оценили в номинации «Благотворитель года». Какой же из директора благотворитель? Благотворитель — тот, кто дает нашим детям деньги. Это донор, жертвователь...

— А как вы сами себя называете?

— Я (несколько смущенно) — мама 21 ребенка...

— Тогда несколько слов о тех, благодаря которым Свято-Софийский детский дом состоялся в нынешнем формате, живет и благополучно развивается. Какую долю в расходах «закрывают» государственные структуры, сколько приходится на частных меценатов?

— Все наши расходы примерно в равных долях покрывают столичный департамент социальный защиты населения и Благотворительный фонд помощи детям Русфонд. Запускаясь в кризисный год, мы рассчитывали, что у каждого нашего ребенка появится персональный благотворитель — меценат, полностью финансирующий его содержание из собственных средств. Пока это удалось сделать по отношению только к единственному воспитаннику: мальчику Косте одна столичная компания ежемесячно перечисляет деньги. Зато помимо волонтеров, бесплатно тратящих личное время на помощь и развитие наших ребят, у них из числа взрослых появляются настоящие друзья. Это люди, которые не могут помочь им материально, но которые воспринимают их как собственных подопечных и готовы в любой момент прийти на помощь. Сейчас мы понемногу начинаем задумываться об оформлении для некоторых ребят гостевого режима. Это очень здорово и важно само по себе. Ведь прежде чем заводить хотя бы отдаленные разговоры о возможности устройства наших детей в семью, надо проверить, насколько они готовы к такому шагу, надо понять, как вообще готовить к этому взрослых из числа друзей. К тому же полностью незнакомому человеку, пусть очень милому, доброму и финансово состоятельному, я ребенка не отдала бы. А наших друзей мы знаем, прекрасно понимаем их возможности, так что кредит доверия они уже получили.

Прописи и сломанный карандаш

— Приступая в прошлом году к работе, вы делились планами всех детей школьного возраста направить на обучение в коррекционные учебные заведения. Удалось ли это?

— Да. В школах занимаются подопечные двух наших групп, которые мы условно называем «Адаптация» и «Школьник». В первой из них — пять самых сложных ребят в возрасте от девяти до семнадцати лет (с наиболее тяжелыми формами нарушения развития, как правило, инвалиды-коля­сочники). Они занимаются на дому. Во второй дети обучаются в трех школах. Трое трижды в неделю (по скользящему графику) ездят в 108-ю коррекционную школу на Ленинском проспекте. Другая тройка — в коррекционном классе Школы информационного обучения (I-школы) возле метро «Водный стадион» (вообще-то учебный корпус у них рядом с нами, но сейчас он на ремонте, поэтому ребята выезжают в класс трижды в неделю и еще два дня занимаются по скайпу). Остальные — их большинство — ездят в ясеневскую коррекционную школу «Наш дом» (непосредственно туда два дня в неделю, еще один день встречаются с учителями в Центре лечебной педагогики — это намного ближе территориально, поэтому дорога не так утомляет).

— Половина учебного года — промежуток небольшой. Привели ли эти занятия к каким-то внешне заметным результатам?

— Конечно! Самые яркие позитивные сдвиги — у учеников I-школы. Они уже научились писать! Возможно, для непосвященного эта фраза звучит не очень ярко. Но надо понимать, с какого уровня это обучение начиналось! Приведу один пример. Однажды воспитательница приносит мне лист, где карандашом, как в школьных прописях, — аккуратные закорючки: «Вам от Ферузы. Но это еще не всё...» И сверху кладет сломанный карандаш. Надо знать эту девочку. Когда мы забирали ее из 15-го Детского дома-интерната (ДДИ), она была очень эмоционально возбудима: постоянно кричала, ругалась, возмущалась, при этом говорила крайне скупо. В ДДИ ее несколько раз безуспешно пытались направить в больницу. Пациентке с детским церебральным параличом, Ферузе, показана операция на тазобедренных суставах. Но вся проблема в том, что потом ее нужно уговорить на прохождение реабилитационного процесса. А как это сделать при такой возбудимости? И вот пару недель назад мы с Ферузой снова ездили в клинику на обследование. Там констатировали: ситуация выправляется, ее готовы оперировать! Теперь ход за нами. Эта девочка очень упрямая и упорная, крайне мотивирована на учебу. Еще бы — ведь она хочет стать директором... Мы с ней так договорились: для начала надо окончить школу, подрасти, а потом об этом думать. Поэтому она очень старается, иногда устает и нервничает, оттого и сломанные карандаши.

А вообще вся жизнь в детском доме делает наших питомцев самостоятельнее. У них появляются личные вещи, они начинают замечать других ребят и договариваться друг с другом, реагируют на взрослых. Самое главное — у них появляется ощущение семьи.

— Признайтесь, у вас есть любимчик среди воспитанников?

— Наверное, это самая взрослая наша девочка Оля, с которой детский дом — тогда еще в виде идеи — для меня начинался. Это очень сложный ребенок, с огромными поведенческими проблемами, которые внешне выражаются в аутоагрессии: в состоянии стресса она начинает себя калечить. В ДДИ дважды в год по кварталу ее держали в психиатрической больнице. Постараемся взглянуть на эту ситуацию максимально непредвзято. Любое новое переживание вызывает у ребенка страх, который в свою очередь приводит к новым неприятным переживаниям. Три месяца она живет в одном месте, потом ее перевозят в другое. Из этого порочного круга не просматривался выход. Но когда мы стали работать с Олей, стараясь дать ей опору и базовое ощущение безопасности — аутоагрессия стала уходить. Она взяла ложку, стала учиться самостоятельно кушать. Даже начала играть с другими детьми, что по уровню ее психического развития без преувеличения выглядело заоблачным успехом.

Всё это было еще в ДДИ. И вот подходит момент очередной плановой госпитализации. Наши робкие попытки добиться от врачей хотя бы отсрочки не были услышаны. И когда три месяца спустя девочка вернулась, мы увидели: работу можно начинать с нуля.

Поэтому в Оле, которая теперь живет у нас и успешно продолжает заниматься и развиваться без сильных медикаментозных программ, я просто в самом что ни на есть овеществленном виде наблюдаю главную идею и основной смысл Свято-Софийского детского дома. По этой девочке понятно, зачем и кому мы нужны. Система детских домов-интернатов, будь она даже невероятно богата деньгами и чудесными специалистами (от чего она пока еще, к сожалению, далека), косна и неповоротлива. Поэтому захотелось распрощаться с ней и начать строить индивидуальные программы развития исходя из потребностей каждого ребенка. В ДДИ, где пять сотен детей, это невозможно.

«Напросилась на директора»

— Светлана, с вашим образованием вы могли стать пианисткой или актрисой. Каким образом вы очутились в социальной сфере?

— В Саратовской государственной консерватории им. Собинова я окончила театральный факультет по специальности «артист театра и кино». К слову, в те времена, когда он был самостоятельным училищем, из него вышли такие звезды первой величины, как Олег Табаков и Евгений Миронов. После двух лет работы в Саратовском детском театре «Теремок» переехала в Москву — еще как актриса. Но тогда, восемь лет назад, уже начиналось мое воцерковление и я стала заниматься с ребятами в театральном кружке при одном из одинцовских храмов. Времени свободного было много, да и со знакомыми повезло. И как-то раз моя жизненная траектория пересеклась с Патронажными курсами при Свято-Димитриевском училище сестер милосердия. После них в январе 2010 года я попрощалась со своими юными актерами в Одинцове и перешла работать в православную службу помощи «Милосердие». Меня распределили в ДДИ № 15. В первые два дня мне показалось, что делать там нечего: чисто, красиво. Дети в кроватях лежат — наверное, так и должно быть. И на третий день я решилась перейти в Свято-Спиридоньевскую богадельню, которая тогда располагалась в смежных квартирах жилого дома возле Донского ставропигиального монастыря. Но начальство пожаловалось (мол, это нечестно) духовнику службы милосердия епископу Орехово-Зуевскому Пантелеимону. А вскоре одна из старших сестер ДДИ ушла в декретный отпуск, так что работа нашлась. Так я у детей и задержалась...

— Получается, в ДДИ вы провели пять лет. Какую эволюцию деятельность службы «Милосердие» претерпела там за эти годы?

— Колоссальную. Поначалу я ничего не понимала ни в педагогике, ни в особенностях работы с детьми с тяжелыми нарушениями развития. На патронажных курсах этому не учили. Горизонты, к которым нам следовало стремиться, начали открываться только после прохождения специализированных курсов в двух благотворительных организациях, о которых нельзя не сказать отдельно. Первую мы уже называли: это Центр лечебной педагогики, где помимо особых методик развития руководствуются еще и определенной философией работы с детьми: искать в каждом человеке то, что он может, а не то, что ему недоступно. Вторая — это базирующаяся в Санкт-Петербурге организация «Перспективы», копирующая богатейший немецкий опыт ухода за особыми детьми. Сейчас они опекают детский дом и интернат для взрослых, а также организуют насыщенную программу семинаров.

Это обучение очень сильно раздвинуло диапазон моего восприятия в воспитании детей-инвалидов и сопряженных с этим проблем. Ведь раньше в России довлело понятие необучаемого воспитанника (именно к этой категории, к слову, могли бы относиться все наши дети). Несколько лет назад официально его упразднили, но в головах оно демонстрирует живучесть. Крайне распространен и по-прежнему очень популярен также термин «лежачие дети». Надо было уходить от доминирования этих понятий, но как — никто не понимал.

— Но ведь от работы в городском ДДИ до руководства детским домом, пусть и небольшим, — гигантский путь. Как же вы доросли до директорской должности?

— Я напросилась! Конечно, не сразу. Поначалу с администрацией интерната мы договорились выделить 20 детей, с которыми стали заниматься наши сестры милосердия, специалисты и волонтеры. Сразу же в Центре лечебной педагогики удалось организовать занятия для наиболее подготовленных подопечных — сначала для трех, потом для шести ребят. Это стало поистине революционным прорывом! Ведь эти дети впервые покинули стены ДДИ не на «скорой»: они стали ездить учиться!

В позапрошлом году деятельность, понемногу прибавлявшаяся в объемах и в интенсивности, дала невиданные результаты. Наши дети — напомню, по традиционной классификации необучаемые — стали проявлять социальную активность, интересоваться происходящим вокруг. Они пошли и поползли, кто как может. И, как во всякой семье, где подрастают младенцы на соответствующей стадии развития, в ДДИ столкнулись с необходимостью элементарно убирать режущие, колющие, пачкающие предметы куда-то вверх. Но интернат — это не квартира. На рабочих столах у персонала там важные документы, под замок каждую минуту их запирать не будешь. К тому же, как известно каждому родителю, и от одного-то младенца еще никому не удавалось успешно спрятать абсолютно всё. А если таких «младенцев» в группе два десятка?!

Выходит, интернат сам по себе неприспособлен к развитию таких детей. Если начистоту, сама система, если возвращаться к этому термину, изначально не очень настроена на подобную активность: все ресурсы считается оптимальным вкладывать в «обучаемых» детей, у которых более легкие нарушения не видятся фатальными. Тех вроде бы остается шанс обучить жизненным навыкам (пусть и примитивным), подготовить к самостоятельной жизни инвалида. А «нашим» уготовлен единственный путь: психоневрологический интернат и скорый финал земного существо­вания.

Но нашему коллективу подобный сценарий не казался справедливым. Мы видели очевидный потенциал развития и хотели его использовать, поэтому стали искать выход. Приходили в голову различные нетрадиционные решения, наподобие использования съемных квартир для оформления гостевого режима, позволяющего забирать ребенка на полгода. Очень быстро мы убедились в нереальности подобных вариантов. К счастью, как раз в этот момент начинали освобождаться помещения Свято-Софийского детдома для мальчиков: его воспитанников активно разбирали приемные семьи. И вот оформился этот наш проект — беспрецедентный в Церкви и в России.

— Скажите, было ли за этот первый год жизни Свято-Софийского детского дома в его новом качестве какое-то событие, побудившее вас как-то иначе посмотреть на мир, по-новому оценить всю вашу деятельность?

— Сильнее всего запали в душу наши 38-дневные летние каникулы, которые мы провели в Калужской области в лагере «Галактика». До последнего времени не верилось, что задуманное удастся осуществить. И то, что в последний момент нам предложили только что отремонтированный корпус, который буквально «на флажке» приняла в эксплуатацию госкомиссия, я не могу объяснить иначе как Божиим произволением. При этом мы очень благодарны столичному департаменту культуры, благодаря которому удалось войти в общегородскую программу летнего отдыха, и уже упомянутому фонду, профинансировавшему поездку десяти взрослых. В это число входили старший воспитатель с дефектологом; помимо того на выходные к ребятам приезжали друзья и волонтеры. Как поется в одной песне, лето — это маленькая жизнь, а касательно нашей поездки в «Галактику» это справедливо втройне. Ведь первые месяцы в нашем детском доме все мы по большому счету привыкали и к зданию, и друг к другу, и к новому устройству жизни. К тому же как ребят там ни обучай, жизнь они не видят и считают, что чай сразу бывает заваренный, с коричневыми чаинками. На природе совсем другое дело: там можно гулять под соснами, трогать и собирать шишки! Кроме того, именно в лагере сложился наш семейный коллектив. На двух ребят постоянно приходился один взрослый — такого соотношения здесь, в Москве, достичь получается редко. Взрослые даже ночевали вместе с детьми! У тех ребят, кто способен осмыслить этот факт, он подчас вызывал настоящий шок: надо же, воспитатели обычные люди, им тоже требуется сон и отдых. В свою очередь мы, взрослые, окончательно сблизились с детьми, исчез последний страх перед ними, ведь он тоже, как ни парадоксально, присутствовал, особенно у вновь набранного персонала.

— Вы упомянули, что в детском доме редко получается соблюсти соотношение «один взрослый из числа персонала на двух подопечных». Значит, мировых стандартов в области милосердия ваше учреждение пока не достигло?

— Дело в том, что в штате нашего детдома нет врачей: лечат ребят в других местах. В каждой из трех групп — по воспитателю и двум помощникам плюс еще психолог, дефектолог, директор и исполнительный директор. В ДДИ соотношение куда плачевнее. Да, у нас есть свободные ставки. Кандидаты постоянно стажируются, но две — четыре вакансии в штате перманентно присутствуют. Главных причин две: далеко не каждый выдерживает наши условия, да и администрация предъявляет к соискателям жесткие требования. В ближайшее время свободных ставок станет больше: мы разукрупняемся, вместо трех групп у нас будет четыре. Слышите, за стенкой стучат? Это его величество ремонт: приняты новые санитарные нормы и правила, и со старым форматом мы в них не вписываемся...

Посещая такие места, я всегда говорю, что в них себя чувствую так же хорошо, как в храме. А если в таком месте еще есть храм, то чувствуешь себя как на небе, потому что здесь делаются очень добрые и важные дела. И мы верим, что общими усилиями будут снижены все трудные последствия, связанные с особенностями их развития.

Хотел бы в первую очередь обратиться к детям. Дорогие мои, вы живете в том месте, где Бог очень близок к вам, и поэтому в каких-то особенно трудных жизненных обстоятельствах обращайтесь к Господу, Он будет вам помогать. Желаю всем вам помощи Божией, здоровья, мира душевного, а воспитателям и работникам — сил и крепости.

Тем родным, которые здесь также присутствуют, хотел бы тоже сказать слова ободрения. Мы не знаем, почему один ребенок рождается более здоровым, другой — менее здоровым, но все они рождаются с вечной живой душой. И пред Богом нет различия — здоровый человек физически или больной. На этом основании и строится особая забота о тех детях и взрослых, которые нуждаются в нашей помощи.

Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси (из слова во время посещения Свято-Софийского детского дома 7 января )

Справка

В 1993–1994 гг. совместными усилиями сестричества Общины св. блгв. царевича Димитрия и столичного департамента образования был создан приют для девочек. Он имел статус государственного, при этом штат набирался из лиц православного вероисповедания. В 1998 г. приют стал московским городским детским домом № 27. Однако открыто воспитывать детей в православной вере не позволял государственный статус учреждения. После долгих трудов и ходатайств осенью 2003 г. по решению Московской городской думы 27-й детский дом был перепрофилирован в Свято-Софийский православный детский дом, а в 2008 г. — в детский дом для мальчиков. В 2011–2012 гг. здание в ходе ремонта было расширено. В 2014 г. помещение освободилось благодаря тому, что часть воспитанников обрела семью, а остальные — выросли. Теперь это один из 24 социальных проектов православной службы помощи «Милосердие». Поддержать его можно на специальной веб-страничке miloserdie.ru / friends / about / svjato-sofijskij-detskij-dom / donate. Узнать подробнее, как стать финансовым попечителем воспитанника, можно по телефонам +7 (926) 409–6508 (Светлана Емельянова) и +7 (985) 434–8725 (Константин Басилов).

Досье

Светлана Емельянова окончила Саратовскую государственную консерваторию и Саратовский государственный университет. С 2010 г. — руководитель подразделения православной службы помощи «Милосердие» в ДДИ № 15. В 2014 г. окончила Свято-Димитриевское училище сестер милосердия (квалификация «медицинская сестра»). С 2015 г. — директор нового детского дома для детей-инвалидов службы «Милосердие».