версия для печати

 — Мне кажется, эти должности дополняют друг друга как своего рода общее и частное. Учебный процесс — широкое понятие, включающее в себя различные образовательные ступени и программы, его успех зависит от квалификации преподавателей, введения новых курсов, создания учебно-методических материалов, контроля уровня знаний учащихся и т.д. Именно кафедра чаще всего становится тем местом, где «обкатываются» основные нововведения. Например, заочная форма обучения в магистратуре первой была открыта именно на церковно-практическом отделении. Мы подготовили компакт-диски с учебными материалами, создали группу «В контакте» для общения с заочниками, организовали учебу таким образом, чтобы сессия длилась три-четыре дня (практически все студенты — приходские священники, которые не могут надолго оставить приход), подготовили семинары, посвященные актуальным вопросам церковного служения, наладили дистанционное руководство магистерскими диссертациями. В результате была создана новая форма образовательного процесса, по которой через год начали работать и все остальные кафедры. 

 Думаю, проректор не имеет морального права требовать чего-то от преподавателей и студентов, если он не делает этого сам. В противном случае фальшь двойных стандартов начнет ощущаться очень быстро и обязательно приведет к формализму. Страх перед новым всегда силен. Есть он и сейчас, когда идет реформа духовного образования. Нам важно показать, что новые подходы в образовательном процессе не только возможны, но и необходимы. Латинская пословица гласит: «Слова побуждают, примеры влекут», поэтому конкретные примеры работы намного убедительнее высокопарных призывов. Конечно, подход к кафедре как к своеобразной «лаборатории» создает дополнительную нагрузку — количество преподавателей и студентов у нас большое, ежегодно вводятся новые курсы, апробируются новые образовательные технологии, однако результаты чаще всего положительные. Поэтому такая живая связь между общим контролем учебного процесса и его конкретным осуществлением на кафедре на самом деле очень помогает. 

  — Приходилось слышать, что определение «церковно-практические дисциплины» слишком общее и не дает ясного представления о том, какая же именно специализация у бакалавра и особенно у магистра. Поясните.

 — В нашей академии сейчас четыре отделения: библейское, богословское, церковно-историческое и церковно-практическое. Такая же схема реализуется и в западных вузах, например в Германии, где в рамках каждого из этих четырех направлений есть несколько самостоятельных кафедр. На церковно-практическом отделении самое большое количество предметов, сгруппированных в основные блоки: литургика, каноническое право, пастырское богословие, педагогика и психология, социальное служение и раздел, который условно можно назвать «Церковь и общество». Мы могли бы создать новые кафедры, которые будут узкоспециализированными, однако в настоящее время это вряд ли оправдано, поскольку и имеющиеся структуры только начинают работать в полную силу. Конечно, в будущем такое деление обязательно произойдет, но процесс должен быть естественным, его не нужно искусственно форсировать, ведь если мы, желая скорее получить плод, будем тащить молодой побег вверх, результат будет прямо противоположным. 

 Специализация студентов бакалавриата начинается со второго курса, когда они пишут первую курсовую работу под руководством преподавателя кафедры, а в конце обучения защищают бакалаврскую. Магистратура предполагает более углубленную специализацию — учебные планы всех четырех отделений совершенно независимы друг от друга, студенты могут выбрать интересующую их область при написании магистерской диссертации. Одновременно им предлагается широкий спектр дисциплин, в том числе тех, которые прежде не преподавались в духовных учебных заведениях, но очень важны для сегодняшних пастырей. Например, в этом году наши магистранты церковно-практического отделения будут слушать такие курсы, как «Социология религии», «Государственное законодательство о религии», «Основы менеджмента», «Коммуникативная культура», «Религия и геополитика», «Социально-экономические проблемы в свете христианского богословия», «Церковь и СМИ», «Аддиктивное поведение», «Пастырское тюремное служение», «Биоэтика», «Возрастная психология», «Христианская экология», «Этнорелигиозные конфликты». Из этих различных спецкурсов мы стремимся создать своего рода мозаику того, с чем столкнутся будущие пастыри в своем служении. В числе преподавателей кафедры как те, кто много лет трудится на ниве духовного и светского образования (заслуженный профессор протоиерей Василий Стойков, профессор архимандрит Александр Федоров, профессора Р.В. Светлов, Л.Ф. Шеховцова и др.), так и молодые преподаватели. 

 Я убежден, что магистратура в ближайшем будущем должна стать обязательной, по крайней мере для тех священников, которые несут свое служение в городских храмах (такой образовательный ценз уже существует, например, в Румынской Церкви). Сейчас активно создаются новые епархии, в каждой из них должны начать работать профильные отделы — очевидно, что их руководители также должны получить хотя бы заочное магистерское образование. На крупных городских приходах вводятся должности катехизаторов, педагогов, молодежных и социальных работников, поэтому разработанные образовательные программы после определенной адаптации можно использовать и в процессе их подготовки, выделяя из них модули специализации. Но для этого, наверное, нужен общецерковный «заказ» и признание важности образования на епархиальном уровне. 

 — Мне очень хочется, чтобы она стала пространством для встречи и диалога как внутрицерковного, так и с «внешним» миром. С одной стороны, само название кафедры подчеркивает ее практическую направленность. Именно на ней организуются все практики: богослужебная, гомилетическая, социальная, педагогическая и миссионерско-катехизическая. Каждая из них, как мне кажется, должна быть встречей с живой церковной реальностью, а не просто происходить в тепличных семинарских условиях. Например, вспоминаются семинарские проповеди во время моего обучения: после утренней молитвы запахи из столовой уже далеко уносят мысли слушателей, вечером все устали за день, поэтому нередко к ним подходили формально, можно было прочитать по бумажке короткий текст и получить необходимую оценку. Для того чтобы изменить ситуацию, мы выбрали десять городских храмов, в которых студенты проповедуют, обращаясь не к всезнающим собратьям, а к обычным прихожанам. Конечно, вначале было немного страшновато, ведь это определенный риск, как будут их воспринимать на приходских амвонах. Однако реакция была положительной как со стороны настоятелей, так и со стороны ребят. По их словам, ответственность намного выше, но вместе с тем проповедь начинает восприниматься как важная часть пастырского служения: ты видишь глаза людей, в жизни которых может что-то измениться благодаря твоему слову. 

 Социальная практика, которую студенты проходят на церковных и светских площадках, должна научить их видеть и чувствовать чужую боль, помочь понять, что христианство — это служение в самом широком смысле слова. В рамках педагогической практики они учатся диалогу с детьми и подростками, а на практической миссиологии осваивают навыки общения с теми, кто еще далек от Церкви. Конечно, всё это происходит под руководством опытных священников (настоятелей крупных городских храмов, сотрудников епархиальных отделов) и преподавателей, которые не просто предлагают набор инструкций, но передают свой личный жизненный и духовный опыт. Безусловно, такой широкий контекст не означает умаления литургической деятельности священника — напротив, у студентов создается более целостный образ пастырского служения, включающий в себя самые разные его аспекты. В храмах Петербурга студенты знакомятся с различными моделями приходской работы, которые, надеюсь, станут ориентирами на их будущем пастырском пути. 

 Вторая составляющая деятельности кафедры — научная работа и развитие сотрудничества со светскими вузами. На заседании Высшего церковного совета 21 июня 2013 года Святейший Патриарх Кирилл сказал, что духовные школы должны быть признаны государством и обществом как современные научно-интеллектуальные гуманитарные центры. Мне кажется, что именно церковно-практические дисциплины несут в себе огромный потенциал для диалога со светской наукой. Педагогика, психология, социальная работа, биоэтика, экономика, юриспруденция, политология, экология — в этих и других областях церковные и светские специалисты могут многое сказать друг другу. Поэтому в работе нашей кафедры принимают участие преподаватели светских вузов: Санкт-Петербургского государственного университета, Российского гуманитарного педагогического университета им. Герцена, Санкт-Петербургского государственного института психологии и социальной работы и других. Причем инициатива нередко принадлежит именно светским ученым, которым интересно мнение Церкви, они сами выходят на нас, предлагают сотрудничество, выражающееся в совместных конференциях, студенческих семинарах, научном руководстве, рецензировании выпускных работ и т.д. После некоторых совместных курсов со светскими вузами наши студенты получают документ государственного образца о повышении квалификации (например, в области социальной работы). Не нужно воспринимать все эти сферы как «чужую территорию», к которой Церковь не имеет прямого отношения, наш опыт сотрудничества чаще всего позитивный. Если каждый будущий священник поймет, что его пастырская ответственность распространяется не только на храм, но и на близлежащую больницу, детский дом, школу, причем всё это не просто графы ежегодного отчета для епархиального управления, а конкретные люди, нуждающиеся в слове Евангелия, ситуация будет меняться. 

 — О других семинариях сказать ничего не могу, что же касается наших студентов, то ответы были разными, что в общем-то отражает их различный уровень подготовки и по другим предметам. Критерии оценки знаний — очень сложная тема, как показывает, например, непрекращающаяся дискуссия о ЕГЭ. Мне в этой связи вспоминаются два определения: «образование — это то, что остается, когда всё выученное забыто», и «образованный человек — это тот, кто знает, где найти то, чего он не знает». Поэтому вопрос, наверное, заключается в том, к чему мы должны стремиться — к максимальному количеству «сухого остатка» знаний, которые студент должен воспроизводить без подготовки или к тому, чтобы привить любовь к самообразованию, заложить основы дальнейшей образовательной траектории сегодняшних студентов. 

 Что касается литургики, то многое здесь приобретается через опыт священнослужения. Например, студенты учат наизусть молитвы на облачение священнослужителей, потом благополучно их забывают и уже «естественным образом» еще раз выучивают, когда становятся священниками. Поэтому во многом идет речь об «обучении через действие» («learning by doing»), а определенные пласты знаний актуализируются лишь после окончания семинарии. В рамках проверки оценивалось знание церковного устава (точнее, небольшого его раздела), литургика же — намного более широкий комплекс, включающий в себя историческое развитие нашего богослужения, его богословское содержание, современные литургические проблемы и т.д. И даже говоря об уставе, нельзя забывать, что в нашей Церкви есть различные практики служения. Поэтому почти наверняка можно сказать, что служить выпускнику придется далеко не всегда так, как его учили в храме академии. 

 Что же касается новых подходов, то преподаватели нашей кафедры активно используют мультимедийные средства (все аудитории оснащены ЖК-экранами), создаются новые виды пособий — например, по богослужению двунадесятых праздников для планшетных компьютеров, многие материалы доступны для самостоятельного изучения в нашей локальной сети и системе дистанционного обучения на базе платформы Moodle. Сейчас мы разрабатываем комплексный тест, который позволит (надеюсь, объективно) оценить знания студентов в этой области. Однако для того чтобы понять, насколько всё это эффективно, потребуется время. 

 — Как относиться к различным особенностям совершения богослужения? Порой речь идет не только о региональных особенностях, но и на соседних приходах могут быть существенные различия. В каких случаях, на ваш взгляд, стоит эти особенности сохранять, а в каких стремиться к унификации? 

 — Литургическое многообразие существовало в Церкви всегда, на протяжении столетий различные богослужебные особенности спокойно сосуществовали друг с другом. По сути дела, речь идет о выражении церковного единства в многообразии. Унификация в значительной мере стала результатом распространения книгопечатания и, как показывает наш отечественный опыт (реформа Патриарха Никона), не всегда приводила к благим последствиям. Большинство из нынешних богослужебных особенностей не является принципиальным, например различное число стихир и тропарей канона, цвет облачения на некоторые праздники и т.п. Другие могут показаться более существенными — параллельная русификация некоторых частей Литургии Слова (чтение Евангелия на русском после церковнославянского текста), чтение вслух некоторых священнических молитв. Однако и здесь я не вижу необходимости какого-то обязательного единообразия — если всё это способствует укреплению литургической жизни и единства общины, становясь органичной частью богослужения, не стоит делать из этого проблемы. Наверное, хорошо, когда (по крайней мере в большом городе) человек может найти себе приход, богослужебная жизнь которого ему близка. Нет единства и в практике Поместных Церквей — самым ярким примером является использование ими юлианского и новоюлианского календарей, а Финляндская Православная Церковь в этом году праздновала Пасху на пять недель раньше, чем православные в России, но это не препятствует нашему евхаристическому общению. Проблемы всегда возникали, когда кто-то начинал говорить: все, кто служит не так, как я, не правы. 

 Но есть и случаи, в которых у нашей Церкви должен быть единый пастырский подход, — например, подготовка ко крещению, о необходимости которой в последнее время говорит священноначалие. Ведь это не просто факультативный «довесок» к таинству, а само чинопоследование обращает к каждому священнику вопрос: насколько те молитвы, которые он читает, соответствуют мировоззрению крещаемых (или родителей приносимых к купели малышей). В этом случае литургические формы будут наполняться конкретным содержанием, что намного важнее, чем формальное исполнение тех или иных уставных предписаний. 

 Более того, нельзя забывать, что богослужение — это живой организм, оно развивается, хотим мы этого или нет. Например, XX век стал свидетелем увеличения частоты причащения мирян, возникновения массовых соборований, введения общей исповеди и т.д. Еще 20–25 лет назад на Пасху во многих наших храмах мирян вообще не причащали — сегодня для нас это совершенно непостижимо! Поэтому мы должны знать о литургическом разнообразии православия (в том числе о практике других Поместных Церквей), истории его развития, не только ценить, но и оценивать (в том числе критически) те или иные богослужебные формы, основываясь на опыте изучения исторической литургики, богословия, современного пастырского и общинного опыта. 

  — В последних номерах нашего журнала опубликован ряд статей о соотношении исповеди и причастия. Какие подходы к этой проблеме выработаны на вашей кафедре? Как будущие пастыри, выпускники СПбПДА, будут учить своих прихожан? Для развития приходской жизни эти вопросы имеют особое значение. 

 — Едва ли можно говорить о «едином подходе» кафедры или академии в данном вопросе; не только среди студентов, но и среди преподавателей могут быть различные мнения. Мне кажется, что подход должен быть дифференцированным: духовная жизнь и исповедь не просто математическая формула, куда можно подставить переменные и автоматически получить желаемый результат. Необходимо всегда принимать во внимание степень воцерковленности человека, опыт его духовной жизни. Также не следует абсолютизировать нынешнее соединение этих двух таинств. 

 В истории мы можем увидеть самые разные подходы: покаяние как «второе крещение» в древней Церкви (после совершения идолослужения, убийства или блуда), отлучение грешника от причастия на длительный период в зависимости от вида и тяжести греха, монашеский опыт откровения помыслов (в том числе старцу, не имеющему священного сана), подробные епитимийники с длинными списками вопросов, обязательное ежегодное причащение в синодальный период с исповедью как обязательным «допуском», евхаристическое возрождение XX века, опыт других Поместных Церквей, где нет жесткой связи между этими двумя таинствами. И еще один важный момент: вряд ли священник вправе требовать от паствы того, чего не делает сам. Поэтому, если он не исповедуется перед каждой Литургией (или хотя бы раз в неделю), правомочно ли обязывать воцерковленных прихожан делать это каждое воскресенье? 

 На семинарах и в эссе учащиеся обсуждают различные пастырские проблемы, в том числе литургического характера, они должны уметь аргументированно обосновывать свою точку зрения, основываясь на изученном материале. В тех работах об исповеди, которые я недавно читал, затрагиваются эти и многие другие аспекты проблемы, делаются попытки создать некую типологию кающихся с возможными решениями для каждой группы, вся подготовка ко причащению осмысливается как средство, а не цель, а проблемы возникают, когда средство начинает занимать место цели. Наверное, нужно не просто дать студентам конкретный ответ на каждый вопрос, а научить их мыслить, чтобы они в будущем были в состоянии самостоятельно решать возникающие проблемы. 

 — Сегодняшние студенты получают очень много необходимого для того, чтобы стать хорошими пастырями. Но только от них зависит, реализуют ли они этот потенциал или он останется «светильником под спудом». Очень важно «зажечь» их христианством и пастырством, помочь им деятельно ответить на тот призыв Божий, который привел их в духовные школы, а кому-то, может быть, помочь понять, что пастырская стезя не его призвание (мне кажется, это не менее важная функция семинарии, иначе мы сами порождаем наемников у престола). Что же касается учебного плана, то в нем намного больше предметов, необходимых современному священнику, чем, например, двадцать лет назад, когда проходило мое обучение в семинарии. 

 Запросы общества в адрес Церкви сейчас очень высокие, поэтому нужно уметь давать на них адекватные богословские ответы. Если священник думает, что его будут слушать и соглашаться с ним только потому, что он в рясе с крестом, он глубоко ошибается. К сожалению, нередко мы даем ответы совсем не на те вопросы, которые волнуют современного человека, а потом удивляемся, почему нас не слышат.

Лучше понять проблемы и нужды сегодняшнего общества, доступнее разъяснять учение Церкви и ее традицию на понятном людям языке помогает качественное образование. О новых подходах в учебном процессе СПбДА и реформе духовных школ размышляет заведующий кафедрой церковно-практических дисциплин Санкт-Петербургской православной духовной академии — протоиерей Владимир Хулап.

 Духовенство должно не бояться покидать уютные стены храма и идти к тем, кто нуждается в нашем слове и деле.

 Конечно, образование не завершается получением диплома бакалавра или магистра — оно должно длиться всю жизнь, поэтому духовные школы лишь закладывают фундамент и задают вектор этого дальнейшего развития. Приятно получать из епархий вести о том, что наши выпускники успешно несут свое служение, они пишут, продолжают общаться с преподавателями, задают вопросы, со многими сохраняется живая связь. Со студентами церковно-практического отделения мы недавно решили повесить в одной из аудиторий карту, на которой будем отмечать места служения наших выпускников. Мне кажется, что, глядя на нее, все мы — преподаватели и студенты — сможем по-новому осознать важность всего происходящего в наших стенах. Ведь от того, каким будут наши выпускники, зависит то, как будет выглядеть наша Церковь через несколько десятилетий. Все вместе мы создаем сегодня будущее Церкви.