Всегда ли дети плясали у елки?

Зеленая елочка, украшенная игрушками, со звездою на вершине. Сколько мы себя помним, она всегда была символом Нового года, символом сказочных надежд и волшебства. Однако судьба елки в нашей стране причудлива, непоследовательна и даже драматична.
Обычай наряжать хвойное деревце был введен Петром Первым, «подсмотревшим» его у немцев и голландцев. Он легко вписался в ряд древних языческих обрядов, связанных с украшением деревьев и принятых у самых разных народов, населяющих Россию. С тех пор украшение елки было приурочено к Рождеству, получив многослойное символическое значение. Елка отождествлялась и с Райским древом, на котором в изобилии росли чудесные плоды; и с крестом Спасителя; и с длинной, сложной дорогой, по которой, ведомые волшебной звездой, шли поклониться чудесному Младенцу волхвы. Эта звезда и венчала верхушку елки, выступая одновременно и символом дома Давидова, к которому принадлежал приемный отец Иисуса Иосиф.
Что же удивляться, что в эпоху активной борьбы с «религиозным опиумом» обычай наряжать елку рассматривался как «поповская затея» и подвергся резкой критике со стороны новых общественных активистов. Даже елка в Сокольниках, на которой в компании детей веселился сам «дедушка Ленин» и о которой поколения шестидесятых и семидесятых знают по хрестоматийному произведению, не спасла ее от осуждения. С середины двадцатых и до тридцать пятого года елка была практически запрещена.
Причины, побудившие большевистское начальство реанимировать обычай, весьма туманны. Известно, что в газете «Правда» за 28 декабря появилась заметка под названием «Давайте организуем к Новому году детям хорошую елку!»: «В дореволюционное время буржуазия и чиновники буржуазии всегда устраивали на Новый год своим детям елку. Дети рабочих с завистью через окно посматривали на сверкающую разноцветными огнями елку и веселящихся вокруг нее детей богатеев. Почему у нас школы, детские дома, ясли, детские клубы, дворцы пионеров лишают этого прекрасного удовольствия ребятишек трудящихся Советской страны? Какие-то, не иначе как “левые” загибщики ославили это детское развлечение как буржуазную затею».
Далее следовала рекомендация повсеместно организовать елки, которая на языке советской риторики означала приказ. И приказ этот был неукоснительно исполнен. В 1935 году елки нарядили впервые после почти десятилетнего перерыва, и продолжали наряжать и в последующие годы — несмотря на повсеместное разрушение храмов, сжигание икон и широкомасштабные преследования священнослужителей. И даже несмотря на то, что высокопоставленного инициатора «елочной реанимации» П.Постышева в 1938 году арестовали, а через год расстреляли.
Возрожденная елка, тем не менее, усилиями большевистских идеологов утратила всякую связь с Рождеством. Если она что и символизировала, то господство новой советской власти. И об этом самым наглядным образом свидетельствовала пятиконечная звезда на верхушке, вытеснившая звезду Вифлеемскую и прямо соотносившаяся со звездами на башнях Кремля. Такая замена казалась вполне органичной. Каким смыслом наделялись яблоки и орехи в фольге, развешенные на ветвях? Возможно, составляли волшебную альтернативу тем страшным голодным годам, память о которых была еще очень свежа. Но эта новая символика елки была скорее скрытой, чем явной, то есть неким бессознательным проявлением господствующих в головах установок. А вообще-то советская елка возникала практически в пустоте, без видимой опоры на традицию. И потому нам даже трудно себе представить, сколько эмоций, переживаний и деятельных метаний вызвал у советских педагогов середины тридцатых партийный призыв по организации елки.
В 1936 году, задолго до наступления Нового года, в Наркомпроссе провели широкое совещание практических работников, на котором, среди прочих, обсуждались такие вопросы:
«Нужно ли делать елку сюрпризом для детей, или дети должны знать об ее организации?
Можно ли детям самим украшать елку, и хорошо ли, когда дети сами делают игрушки на елку?
 

Как украшать елку?
Объединять ли разные возрасты детей на елке, или делать отдельно елку для младших и старших?
Давать ли ряженых на елке и каких, можно ли дать деда-мороза?
Можно ли устраивать елку на воздухе (во дворе)?
Нужны ли подарки на елке и какие?».
Подобная постановка вопросов была совершенно немыслима, к примеру, в дореволюционных интеллигентных семьях. И, казалось бы, какой-нибудь гофмановский «Щелкунчик» содержит все необходимые ответы на вопросы.
Но педагогика тридцатых предпочитала создавать велосипед — на пролетарских колесах. И создала-таки.
На поставленные вопросы были сформулированы исчерпывающие «научные» ответы, созданы рекомендации и зафиксированы в специальных методичках. Например, в сборнике статей и материалов под редакцией С.Базыкина и Е.Флериной (1936 г.).
Приведем несколько выдержек из него. Некоторые из них могут вызвать улыбку, но есть и такие, которые и сегодня звучат актуально.
«Елка требует богатства и разнообразия предметов.
Недопустимым, старым и чуждым ассортиментом являются религиозные образы. Этого на нашей елке дети не увидят. Обычные же декоративные украшения хороши и их нужно сохранять. Старым являются антихудожественные безделушки мещанского, безвкусного оформления.
На елке важно дать возможно больше игрушек новой тематики, увлекательные для ребят образы строительства, героики, например, завоевание Северного полюса, парашюты, планеры, оборонные игрушки, фигурки национальностей Союза и т.д. Это сделает елку для детей близкой, своей, советской».
«Можно ли вешать на елку сладости и фрукты?
Педагогов, очевидно, смущает вопрос гигиены. Можно ли гарантировать, чтобы яблоко и пряник с елки не потрогали десятки детских и взрослых рук, прежде чем они попадут в рот к ребенку? Соображение вполне законное, опасность нарушения гигиены имеется. И все же, во-первых, большая часть сластей — конфеты, шоколадки — даются в бумажках, апельсины, орехи защищены собственной оболочкой. Речь может идти о пряниках и яблоках, которые жаль обертывать. Их можно повесить повыше и глубже к стволу, чтобы дети руками не трогали; яблоки следует предварительно вымыть».
«Основные ошибки в дошкольных учреждениях на елке — это перегрузка праздника и отвлечение ребят от елки другими зрелищами и развлечениями: слишком много ряженых, театр петрушки, инсценировки, выступления взрослых…
Сама елка для дошкольников — достаточно богатое зрелище и, главным образом, вокруг елки надо развернуть детский праздник, чтобы дети чувствовали себя свободно, радостно, легко…
Перегрузка же ребят, непосильная и ненужная сложная пляска на показ родителям, ряжение ребенка насильно, лишь бы не нарушить “плана праздника”, — все это говорит о низком педагогическом уровне проведения праздника.
В другом детском саду перегрузка детей началась с оформления зала. Возле снежной горы стояла “баба”, наряженная в красную шапку, — руководительница детсада, одетая в вату так, что видны были только глаза. Это мешало детям сосредоточить внимание на елке, а “баба” их пугала. “Ой, она дышит..”, “она правдишная”, — говорили дети. (“Баба” долгое время стояла неподвижно.) Зачем создавать такое мучение для педагога-ряженого? Зачем пугать детей?
В другом детском саду на елке в группе для 3–4-леток торжественно вошел дед-мороз с палкой, запел песню “Не ветер бушует над бором” — шесть ребят расплакались. И несмотря на то, что руководительница сняла у деда-мороза бороду и усы, никто не хотел брать подарка».
Многим из этих рекомендаций мы следуем до сих пор. За семьдесят лет они въелись нам в мозг. Мы даже не можем помыслить себе, что Новый год в детском учреждении можно встречать как-нибудь иначе. И попробовал бы кто-нибудь сегодня запретить елку или отменить тех самых «ряженых», присутствие которых так горячо обсуждалось в 1936 году.

Дед Мороз
и Снегурочка
Дед Мороз, если внимательно проследить его «творческую биографию», относительно молод. Даже юн. Он не был связан с рождественской елкой и появился на новогоднем празднике сначала в ряду других ряженых. Но его фольклорные корни (Морозко, Мороз-воевода, Мороз Иванович), его зимняя природа и царственный образ очень быстро обеспечили ему главенствующее положение среди персонажей елочных праздников.
Но тот Дед Мороз, с которым мы связываем детское ожидание волшебства и подарков, — все же продукт послевоенного времени. Его образ окончательно сложился и отточился в сценариях кремлевских елок, которые писали, как ни крути, мастера слова — Сергей Михалков и Лев Кассиль.
Они же подарили волшебному Деду верную спутницу.
Само имя «Снегурочка» изначально связано с русской народной сказкой, в которой бездетные дед и баба решают слепить себе доченьку из снега. Случается чудо, снежная девочка оживает и приходит в дом к старикам, радуя их самим своим существованием, а также красотой, добротой и трудолюбием. В результате дед с бабой забывают о чудесном происхождении Снегурочки, о ее особой, нечеловеческой природе. Они хотят видеть в ней обычного ребенка среди обычных детей, хотят, чтобы Снегурочка «веселилась», и этим губят ее: отправляют прыгать с парнями и девушками через костер.
Печальная сказка о родительской глупости, о желании навязать ребенку свои представления о счастье.
Но, конечно, не это усмотрел в образе Снегурочки великий драматург XIX столетия Алексей Николаевич Островский. Для него Снегурочка стала трагическим символом красоты, не выдерживающей испытания страстной человеческой любовью. «Снегурочка» Островского побудит Римского-Корсакова написать оперу, а Михаила Врубеля вдохновит на создание живописного образа.
Но это сюжеты, связанные с культурной жизнью дореволюционной России. И Снегурочка Врубеля и Островского имеет мало общего с той Снегурочкой, которую мы знаем как верную спутницу Деда Мороза.
В драме Островского повествуется о Снегурочке — дочери Весны и Мороза, волшебной девушке, появившейся на стыке времен года. Весна и Мороз отправляют ее к людям, считая, что там ей будет лучше, чем в лесу — в их дочери слишком много человеческого. Усыновляют Снегурочку бобыль с бобылихой — бездетные крестьяне из царства Берендея (этот сюжетный ход Островский заимствовал из народной сказки).
Знакомая нам «новогодняя Снегурочка» состоит с Морозом совсем в других родственных отношениях: он — дед, она — его внучка. Классики советской детской литературы Лев Кассиль и Сергей Михалков, сочинявшие сценарии для кремлевских елок, видимо, решили, что образ девочки-внучки психологически ближе малышам, чем образ холодной взрослой красавицы. И в отличие от ее тезки «снежная» природа Снегурочки никак не сказывается на ее характере: она веселая, любит петь, танцевать и всегда помогает Деду Морозу раздавать малышам подарки.
Время появления Снегурочки на кремлевской сцене относится примерно к 1950-м годам. Поколение, пережившее войну, налаживало мирную жизнь в стране и придумывало для своих детей новые сказочные сюжеты...