Протоиерей Глеб Каледа (1921—1994) был опытным и отзывчивым духовным пастырем, выдающимся ученым-геологом, доктором геолого-минералогических наук. Он был тайно рукоположен во священника в 1972 году митрополитом Иоанном (Вендландом), так как путь к легальному церковному служению ему — крупному ученому — был полностью закрыт. В октябре 1990 года он вышел на открытое служение и вскоре стал известен среди москвичей. Одним из первых священников он в 1990-е годы стал вести пастырское окормление заключенных, в том числе смертников, и был первым настоятелем тюремного храма в Бутырской тюрьме, возрожденного по его инициативе. Отец Глеб был также ярким церковным писателем, проповедником и педагогом. Его перу принадлежит книга о христианской семейной жизни «Домашняя церковь», записки тюремного священника «Остановитесь на путях ваших...», книги проповедей и апологетических статей.
Есть дни, которые на всю жизнь остаются в памяти с мельчайшими подробностями. Таким днем для всех, переживших Отечественную войну, был день 9 мая 1945 года. Я его встречал в дельте реки Вислы, недалеко от Гданьска. Многочисленные протоки реки здесь текут в дамбах, и уровень воды бывает выше полей и полотна дорог — Голландия в миниатюре. Дамбы и многочисленные водные преграды удобны для обороны и очень трудны для наступающих.
Шли бои с форсированием бесчисленных протоков и дамб. Немцы неровно и нервно сопротивлялись: то яростно и упорно отстреливались, то легко сдавались, то стреляли, загнанные в воду, до последнего патрона. Стало известно, что фашистское командование старается эвакуировать на кораблях технику и войска для передачи их нашим союзникам. Все жили, каждый по-своему, ощущением близкого конца войны и готовились к нему.
После полудня 8 мая наши самолеты разбросали листовки на немецком и русском языках, подписанные командующим фронтом. Они сообщали о безоговорочной капитуляции Германии 9 мая 1945 года в 2.00 и о приказе по фронту прекратить всякую стрельбу. Это было радостным сообщением, мы читали, перечитывали и обсуждали листовки.
Не успел я просмотреть листовку, как попал под прицельный огонь орудий немецкого танка: видимо, заметили рацию. «Этак, чего доброго, под конец и убить могут», — мелькнула мысль, и я спрятался за кирпичную стену сарая.
Шел бой. К концу дня он становился все более вялым. В 23.00 я в последний раз передал команду «Огонь!» — и 32 снаряда легли по северной окраине, убив, как мы узнали на следующий день, нескольких фашистов. На фронте наступила тишина. Слышались отдельные очереди, но к полуночи и они прекратились.
На ночь расположились в доме дачного типа, превращенного немцами в казарму — во многих комнатах двухэтажные нары. Медленно тянулось время в ожидании неведомого и нового. Вот-вот наступит победа и конец войны — то, за что боролись в снегах Волхова, сражались, отступая через Дон к Волге, дрались в окопах Сталинграда, воевали под Орлом и Курском, то, во имя чего мы все жили с того самого утра 22 июня 1941 года.
Мне хотелось самому услышать слово столицы о конце войны. Я дежурил. В 4.00 поймал голос Левитана, возвещавший о полной и безоговорочной капитуляции Германии. Вышел на улицу. У дверей часовой-пехотинец.
— Война кончилась. Слушал Москву, — сказал я ему.
— Вот за это сообщение спасибо большое, очень большое!
Часовой весь просиял, всей своей фигурой (лица его в сумерках я почти не мог различить). Он знал, конечно, что война сегодня кончается, но хотел, как и я, знать, что конец войны объявила Москва.
...Вернувшись от немцев, офицеры-парламентеры рассказывали о том, как их учтиво встретили немецкие офицеры, угощали вином, снимались вместе с ними и дарили нашим офицерам личное оружие (в магазинах, правда, не было патронов). Враг учтиво передавал шпагу победителю. Эти рассказы напомнили слова Л.Н. Толстого о шпаге и народной дубинке.
Часов в 11, после встречи советского командира дивизии с немецким генералом, наши войска пошли вперед. По наскоро сделанным плавням мы перешли через проток Вислы. В Фишербакене разведчики нашли карету и лошадей, посадили в нее радистов (меня с напарником Скворцовым), за кучера сел начальник разведки младший лейтенант Рамазанов, а на облучке, на запятках кареты — ребята-разведчики. С татарскими покриками Рамазанов погнал лошадей по шоссе. Около кареты пытался гарцевать на коне командир дивизиона капитан Кулик, но вскоре передал коня разведчику (современный офицер не владеет конем).
Вдруг мы услышали боевую немецкую песню — нам навстречу шла первая небольшая колонна немецких офицеров и солдат: все с орденами и медалями, они четко печатали шаг. Странное чувство вызывала эта солдафонская бутафория. Поравнявшись с нами, они резко оборвали песню. Затем стали встречаться колонны немецких солдат, идущих вразвалку и поющих фривольные песни. На их лицах была радость — для них война кончилась, и они остались живы. Лица наших бойцов были суровы и сосредоточены; для нас 9 мая — боевой день, мы занимали территорию врага, принимали капитуляцию и каждую минуту могли ожидать эксцессов фашистских фанатиков. Но это был необычный боевой день, он требовал большей собранности, новых действий и новых реакций вместо уже привычных, выработанных за годы войны.
Впереди раздалось несколько взрывов — фашисты что-то уничтожали. У дорог лежали кучи немецких ружей и автоматов. С чердаков домов свешивались белые флаги. Из кареты мы — два радиста и разведчик вместе с капитаном — пересели в обнаруженную у дороги немецкую амфибию, размером не более современного «Москвича», оставив Рамазанова и других с лошадьми и каретой. Вечером остановились в небольшом поселке. С детьми на руках нас приветствовали немецкие женщины. Они радовались концу войны, интересовались, как скоро смогут вернуться из плена их родные. Контрастом их радости был ненавидящий и не желающий нас видеть взгляд старой немецкой помещицы.
Нам стали готовить обед, но попросили сразу дать все продукты, так как трудно с топливом. «А забор?» — воскликнул я. В моем солдатском сознании забор был лучшим в мире топливом. Немки пришли в ужас от моего варварства. Мне неоднократно приходилось убеждаться, что немецкое население и отдаленно не представляло тот садизм и те совершенно дикие и ничем не оправданные разрушения, которые творила немецкая армия на оккупированных территориях.
Поздно вечером нам приказали переехать в другой населенный пункт. Немки были искренне огорчены нашим отъездом. Под утро командира дивизиона вызвал к себе командир полка подполковник Коломиец. Ночь. Прохладно. Быстро несется легкая амфибия. За рулем Кулик. На душе полная радость победы, гордость за родной народ, за героическую советскую армию, частицей которой был я сам. В победу я тоже вложил свой ратный труд; мы — дети своего народа.
9 мая 2005 г.
