Интервью митрополита Архангельского Холмогорского Даниила о епархиальной жизни очень перекликается с размышлениями митрополита Саратовского и Вольского Лонгина. И это связано не только с тем, что оба они вышли из стен Троице-Сергиевой лавры. Их объединяет стремление организовать приходскую жизнь, вдохновить священников на самоотверженное пастырское служение, поддержать их миссионерские труды. Конечно, невозможно обойти стороной и строительство храмов, но при всей важности этой задачи главное все‑таки люди.
— Ваше Высокопреосвященство, несколько лет назад вы управляли Сахалинской епархией и мы с вами говорили о церковной жизни на Дальнем Востоке. Более двух лет вы находитесь на Архангельской кафедре. Что для вас оказалось новым по сравнению с Сахалином?
— Прежде всего я увидел много общего. С Сахалина начинается Россия — это Дальний Восток, и с Архангельска начинается Россия, только с севера. Здесь Белое море, там — Охотское. Климат похож, народ тоже похож. Что меня здесь сразу поразило, так это множество древних храмов и святынь. Отвык я уже от этого. Мое духовное становление прошло в стенах древней Троице-Сергиевой лавры. 17 лет я был в ней насельником. И вот, живя в этой прославленной обители, молясь в ее древних храмах, я привязался к ней всей душой. Но по-настоящему понял это лишь тогда, когда всего этого оказался полностью лишен.
Приезжаю я на Сахалин, а там практически ничего нет. Несколько новых храмов, даже ни одного старого креста не нашел. Собор, который именовался кафедральным, выглядел как «часовня с алтарем». Это был новодел, да и размер совсем небольшой. И больше в городе не было ни одного храма, где можно было бы помолиться. Богослужение совершалось в наскоро приспособленных помещениях — квартирах или частных домах. Это очень угнетало.
Когда приехал в Архангельск, я увидел совсем другую ситуацию. Здесь множество святынь, храмов, часовен. На Русском Севере сохранились уникальные памятники деревянного зодчества. Но, к сожалению, это всё в таком страшном состоянии, что берешься за голову, и хочется это спасти, но с горечью понимаешь, что сил и средств на это не хватит.
Если говорить о самом городе, то меня поразило, что Архангельск как будто остановился в своем развитии. Я попал в прошлое лет так на 20. Даже Южно-Сахалинск по сравнению с ним выглядит более современным. В деревнях часто видишь такую картину: старые дома, разбитые дороги почти без асфальта. Здесь этого хватает, особенно на окраинах. Но в этом есть и свой плюс. Значит, народ на 20 лет чище. Более открытый, искренний. Я убедился, что главное богатство Севера — это люди и храмы. Эти храмы замечательные. И когда я приехал на Соловки, конечно, Соловки никого не оставляют равнодушным. Сийский монастырь у нас, Артемиево-Веркольский монастырь. Увидел еще разницу в монахах. Лавра — это все-таки столичные монахи. А здесь монахи особенные труженики. И священники настоящие подвижники. На них лежит вся тяжесть устроения церковной жизни после десятилетий гонений.
На Архангельской земле служат священники, которых я знал лично, еще живя в лавре. Протоиерей Николай Карпец в Котласе служит. Он нередко приезжал в лавру, когда я был благочинным, и всегда обращался: «Отец благочинный, можно послужить?» В Архангельск приехал и встретился с ним как со старым знакомым.
Отец Михей — игумен Кожеезерского монастыря. Его я тоже знаю с лаврских времен. Он пел в хоре. Признаюсь, много лет назад я переманил его из Оптиной пустыни в лавру, и он управлял нашим хором. А потом он сказал: «Суетно у нас в лавре!» И уехал сюда, в Архангельскую землю, здесь принял постриг. Мы с ним встречаемся. Отец Арсений здесь есть, тоже замечательный игумен. Мы с ним давно не виделись. Он тоже в лавре подвизался. Так что, когда приехал, я не почувствовал себя чужим.
Но Святейший Патриарх, напутствуя меня перед отъездом в Архангельск, сказал: «Тяжелая епархия...» И, действительно, я вскоре в этом убедился.
— Как вам Патриарх объяснил, почему тяжелая?
— Нет, подробно мы не говорили, но первая задача, которую он мне поставил, — это строительство кафедрального собора. Он сказал: «Собор практически не строится. Это неправильно, и я перед вами ставлю задачу: начать активное строительство». Когда приехал, я, честно говоря, испугался. Собор для Архангельска — это грандиозный проект.
И духовенство говорит: «Народ у нас северный, вы не спешите, владыка. У нас вначале присматриваются и только потом будут помогать». Мне подробно рассказали обо всех трудностях строительства. «Бедный владыка Тихон, — подумал я. — Он, может быть, безвременно ушел еще и потому, что с этим собором ему было невыносимо трудно. А кто я такой по сравнению с ним? Он тут всех знал, и то ему было тяжело. Я же никого не знаю. Как вести эту стройку? Как мне Святейшему объяснить: здесь люди сначала присматриваются, а потом уже будут помогать?» А Патриарх сразу сказал включиться в работу. У меня остался только один беспроигрышный вариант — молитва, сколько есть сил.
Я приехал и сразу же начал служить. Почти две недели — утром и вечером, утром и вечером. Между службами принимал священнослужителей и приходящий народ. Потом вечером перед службой мы пили крепкий чай, чтобы взбодриться, и я снова шел на службу. Вот такой марафон. Через несколько дней наш старейший клирик протоиерей Владимир Кузив мне говорит: «Владыка, сбавьте темп, а то вас не хватит! У нас север, вы что-то стартанули слишком резво, не дай Бог, заболеете». Я чувствую, что он за меня переживает. А я ему ответил: «Отец Владимир, я же монастырский человек, я привык жить в ритме. Для меня богослужение как воздух». На службах я всё время просил Бога: «Господи, сделай всё необходимое не ради меня, а ради этого святого места, потому что это особая земля!»
— Вы имеете в виду ХХ век, новомучеников и жертв политических репрессий?
— Когда я познакомился с историей края, я понял, что она полита не только потом и слезами подвижников, Архангельская земля обильно полита кровью мучеников и исповедников. Сюда привозили людей со всей России! Баржами. Часть топили, расстреливали, живьем зарывали и потом притрушивали землей. Даже с животными так не поступали. Это было что-то ужасное! Я побывал на Соловках. Этот СЛОН потом переименовали в СТОН. Это святая земля! И я стал молиться и просить: «Святые подвижники, новомученики, все, лежащие в нашей северной земле! Мы же с вами единое целое. Церковь — воинствующая и торжествующая. Помогите мне, помогите! Не ради меня, ради тех людей, которые здесь живут и будут жить».
Во многих епархиях построены большие просторные храмы, где всё духовенство епархии может собираться вместе. А у нас нет такого храма. И люди жалуются: «Владыка, бабушки падают в обморок, духота, влажность большая. Детей могут буквально затоптать. И это в большие праздники!» Я стал просить священнослужителей: «Братья, давайте молиться!» И мы все стали молиться. Это соборный труд. Один в поле не воин.
— Как сегодня идет строительство собора?
— Когда я приехал, ситуация была такая: сваи забиты, плиты частью положены, и больше никакого движения нет. Я стал обращаться: «Люди, помогите!» И некоторые говорят: «А мы давали деньги, но не знаем, где они, как они использовались». Получается, что они Церкви не верят. Что делать? И я решил так: «Хорошо, вы не верите, а мы всё равно будем делать!» Одни не верят, другие — верят, и получается, Господь выводит как-то на людей. Из Москвы пришла помощь и даже с Сахалина чуть-чуть. И пробежала первая искорка между прежним губернатором Ильей Михальчуком и мной.
И мэр Виктор Николаевич Павленко недавно признался: «Владыка, было дело, я на ваши слова обиделся. Вы когда только пришли, то в интервью сказали: «Я приехал и впервые увидел город без лица. Духовное лицо города — это кафедральный собор, а здесь его нет. Все наши соседи давно построили кафедральные соборы. В Мурманске уже второй строится, а они еще севернее нас. У нас же ничего нет. Мы с вами самые отсталые, в хвосте. В каком состоянии наши храмы!» И мэр говорит: «Я вначале удивился: как это нет лица? А потом, понял: его нет!» И сегодня я вижу, у нас и мэр, и новый губернатор Игорь Анатольевич Орлов, и бизнесмены — все включились потихоньку. Прошло полтора года, и один местный бизнесмен говорит: «Я рассказывал своим товарищам по бизнесу, что пришел к митрополиту Даниилу и честно ему сказал, что у меня есть недоверие. А владыка сказал, хорошо, не буду у вас просить. Но прошло полтора года, я ничего не вкладываю, мои товарищи не вкладывают, а храм строится такими темпами, что просто чудо!» Мы сегодня уже до куполов дошли. Мы снова встречаемся с этим бизнесменом, и он говорит: «Владыка, всё! У нас к Церкви вопросов нет, во всяком случае у меня. Я вижу, что вы вкладываете в собор больше, чем даже епархии жертвуют».
Кстати, изучив проект, я понял, что далеко не во всем с ним согласен. Пришлось настаивать на внесении целого ряда изменений. Во-первых, было необходимо увеличить собор. «Владыка, — возражают мне. — У нас и так денег нет, а вы его увеличили». Но мои предложения относятся только к локальным конструктивным изменениям. Часть объема переходит из нижнего храма в верхний. После долгих размышлений я отказался от актового зала. Всё-таки мы живем на Севере. Нам нужны зимний и летний храмы. В зимнем меньше людей собирается, он теплый. Верхний храм будет огромный, и понятно, что протопить его никаких денег не хватит. Служить будем каждый день, но народа в будни в храме не так много. Думаю, что это всё еще последствия атеизма, который как каток прошел по нашей земле. Только за 15 лет с 1918 по 1933 год в Архангельской епархии закрыли и разрушили 250 церквей. Старожилы говорят: «Православных не просто сажали в тюрьмы и уничтожали, само православие ненавидели и везде высмеивали».
— Вы говорите о борьбе с православием как государственной политике?
— Вот простой пример. Прошлым летом я служит на празднике праведного Артемия Веркольского. После всенощного бдения я выхожу из храма — такой замечательный, солнечный вечер — и говорю: «Господи, какая красота! Каким же Веркольский монастырь был в годы расцвета?» Стоит рядом дед и говорит: «Владыка, а я помню, какой это был монастырь! До войны он сохранился полностью. Там коммуны были, еще что-то, но кресты с куполами стояли, и их не трогали. И вот после войны стали ломать кресты. Накинули веревку, к реке вышли, матюгаются, ломают кресты. Бабушки плачут, стоят на коленях, а я был еще пацаном. У меня отец погиб на фронте. Мама одна воспитывала. Я принес в школу Евангелие, у меня его нашли, увидели, то ли оно как-то выпало. Меня вызвали в учительскую, поставили в углу, я два часа простоял. Потом собрались педагоги и стали говорить: «В нашем селе выродок появился. Нужно его с матерью выселить из нашего села!» А выселить — это что? Куда? Мать страшно напугалась, все напугались. Вот какое отношение было к верующим». Когда он это рассказал, я понял, как же здесь было трудно.
Выжигали каленым железом веру, потому что вера — это основа. На Севере без веры народ превращается в безликую толпу, которая садится на стакан. Конечно, пьянство — это болезнь всей России, но у Севера особенно. Кстати, вот чем еще похожи Сахалин и Архангельск. Я приехал, а мне говорят: «Что такое Архангельская область? Есть у нас такая пословица: треска, доска и тоска». И я думаю: «Как это созвучно с Сахалином!» Когда Чехов побывал на Сахалине, то он оставил такую запись: «Сахалин располагает к угрюмому пьянству».
Вернемся к строительству. Когда мы стали вносить изменения в проект, первая реакция губернатора была довольно резкой: «Это удорожание проекта!» А я: «Должен быть нижний храм, обязательно!» Вскоре губернатор согласился, а потом говорит: «Владыка, вы же не побоялись мне перечить! Но я увидел, что для вас храм, его облик выше каких-то формальных отношений».
Священнослужители тоже присматриваются. И когда они увидели, что саму идею служения я ставлю на первое место, у нас постепенно сложились со всеми добрые отношения. Моя дверь всегда открыта, я из лавры и привык жить большой общиной. И Господь показывает и посылает мне замечательных людей.
Совсем недавно удалось приступить к возрождению женского Сурского монастыря. Это самый северный монастырь в нашей епархии, 450 километров от Архангельска. Я приезжал, с одними монахинями поговоришь, с другими… Некоторые отговаривали: «Владыка, у вас там и далеко, и холодно, мы уже не те, что были сто лет назад, сестрам очень тяжело. Где же вы найдете игумению?» Я так отвечал: «Не я буду искать. Искать будет батюшка святой Иоанн Кронштадтский. Я только ему помогаю. Я его помощник. Я пономарь у батюшки отца Иоанна». Кто-то улыбался. А Господь помог. Не только благотворители появились, которые стали активно вести строительство. Самое главное, собираются те, кто будут здесь жить, нести службу. Постоянного священника найти пока не могу — это роскошь для Суры. А игумению найти — это вдвойне тяжело, но ведь получилось! Одна из сестер Иоанновского монастыря, матушка Митрофания, на 72-м году жизни к нам приехала. Я ее попросил побыть в монастыре год. Когда человек пожилой, больной, трудно ему. Я постоянно звонил: «Матушка, как вы там?» Переживаю за нее. Она всё время отвечает: «Владыка, мне так тут хорошо! Внутренне хорошо». Да, она родом из Петербурга, всю жизнь прожила в городе. Мы говорим о привычке к горячей воде и прочим удобствам. А здесь — небольшая хатка. Она и казначей, и строитель, всё в одном лице. И как ей трудно-то. Там и сестры были еще. Молодцы они, некоторые помогли ей. Это чудо Божие, что она согласилась. И в конце концов она согласилась остаться. Святейший Патриарх ее назначение уже утвердил.
Весной и летом не доехать, реки разливаются, а летом однажды я поехал. Люди здесь добрые, дали машину. Поехали в Суру с наместником Троице-Сергиевой лавры архиепископом Феогностом. Эти восемь часов езды, постоянно по ухабам. Спина болит, хотя джип был хороший. Владыка Феогност говорит: «Как ты тут ездишь?! Тебе же нужно на вертолете летать!» Ну вертолета нет, и не думаю, что появится.
— Как сегодня работают епархиальные отделы и как живет духовенство?
— Когда я сюда приехал, из Московской Патриархии вслед за мной приехала инспекционная комиссия. Они проехали по храмам, встретились с руководителями епархиальных отделов, благочинными и, мягко говоря, остались неудовлетворенными.
Но их приезд был для нас серьезной поддержкой. Часто проверка воспринимается с тревогой, но это неверно. Комиссия высказала конкретные замечания и сделала выводы, что нам нужно всячески помогать. Тем более что жизнь в условиях Крайнего Севера для священников сама по себе очень тяжелая.
Серьезная проблема и в том, что и средств на всё не хватает. Когда я приехал в епархию, то увидел просто катастрофическую материальную ситуацию в Ильинском кафедральном соборе. Денег не было даже на то, чтобы пономарю стихарь купить.
Настоятель отец Владимир Кузив труженик, он старается. Но помощников не было. В соборе ведь должен быть и ризничий, и эконом, и казначей. А когда всё на одном пожилом человеке — трудно! Я понял, что нужно помогать. А в других храмах, где крыши текут, где обветшавшие купола нужно менять. Священники по северным меркам получали просто мизерные зарплаты. Подходит один священник из Ильинского собора и говорит: «Владыка, переведите меня в другой храм, я в этом не могу с семьей выжить». Я тогда ему сказал: «Всё наладится — потерпи!» Надо было импульс жизни духовенству дать. Я поехал в Софрино, купил там новый престол, новый семисвечник, центральный аналой, паникадило и облачения и, когда с этим приехал в собор, отец Владимир говорит: «Владыка, где вы взяли?» Я: «Я в кредит взял. Это же февраль, до конца года, до декабря, мы как-нибудь рассчитаемся». «Чем вы будете рассчитываться?» «Вам, как духовнику, я честно признаюсь: я не знаю, чем будем рассчитываться». Но это стало большой поддержкой для нашего духовенства. Значительно повысили зарплаты, причем не только батюшкам, но и всем церковным работникам. Потом стали и другим храмам помогать, и Господь не оставил, ситуация стала выправляться.
У меня есть очень серьезные, замечательные священнослужители. Работа епархиальных отделов налаживается, выходит на новый уровень. Я увидел, что священники хотят работать, но им очень трудно. Нужна и методическая помощь, и порой личная поддержка архиерея. Вот, например, епархиальный совет — этот важный рабочий орган, на который всегда опираются архиереи. Мы обсуждаем все наши проблемы вместе. Епархиальный совет собирается теперь в расширенном составе. Сегодня одни приглашены к обсуждению, завтра — другие. Я вижу, когда священники чувствуют свою причастность к происходящему, у них вырастают крылья.
Или епархиальное собрание. Я задаю вопрос священнослужителям, у нас идет общее, порой бурное обсуждение. Каждый может высказаться. Один священнослужитель подходит ко мне после такого обсуждения и чуть ли не со слезами на глазах говорит: «Владыка, я три раза тянул руку, вставал, говорил. Вы завели новую традицию, у нас такого никогда не было!» Каждый священнослужитель чувствует свою причастность к событиям в епархии и к решениям, которые принимаются.
В ремонтные работы приходится мне самому постоянно вникать. Приходит священник Андрей Хрусталев из храма Мартина Исповедника в Архангельске: «Течет крыша, потолок уже прогнулся, страшно стало, но я не в состоянии ее починить». Вроде городской храм, достаточно благополучный по нашим меркам, а батюшка не имеет средств. Что делать? Я включаюсь, ищу средства, подрядчиков.
Эта работа отнимает много сил. А строительные компании быстро определили «финансовый рейтинг» епархии и задают вопросы: «Владыка, мы работаем на шести ваших храмах и вкладываем большие средства, а вы просите рассчитаться в конце года или даже через год. А не получится ли так, что вы вдруг скажете: «Простите, не могу»?» Приходится вести сложные переговоры. Как-то мне пришлось даже ездить в Москву и брать у знакомых своего рода поручительство. Но остается ощущение, что здесь нам приходится заниматься не своим делом. Ни священнослужителей, ни меня не учили в семинарии быть прорабами, строителями, бухгалтерами.
Или епархиальный склад. Не было его в Архангельской епархии, а я на Сахалине привык так: приходит священник, дали ему книг — он распространяет, порой и бесплатно. Кому-то рясу пошили, кому-то утварь заказали. Здесь же священник пришел, а я ничем не могу ему помочь, потому что ничего у меня в епархии нет. Епархиальный склад — это определенная независимость. Знаете, бывает продовольственная независимость: на складах держат необходимый запас продуктов. Также в жизни Церкви должно быть и лампадное масло, и свечи, и книги, и утварь.
Как требовать с благочинных, если у большинства из них огромные территории. Например, Северо-Западное благочиние объединяло Новую Землю, Ненецкий автономный округ и еще несколько районов. Территория нескольких европейских стран! Поэтому в 2011 года мы создали новые благочиния, и еще я поставил задачу определить границы приходов. Раньше этого не делали.
— Зачем вам границы приходов? Поясните.
— Границы приходов нужны, чтобы сами священнослужители четко понимали, какие деревни к какому приходу относятся. Пускай в деревне живет 30 человек, но хоть когда-то туда нужно приезжать! И чтоб никто не сказал: это не моя деревня. Чья же она? А она вообще выпала. Тот священник не признает своей, и этот не признает. Значит, отцы благочинные должны проконтролировать, определить эти границы приходов, чтобы действительно не были деревни брошены. У нас не хватает священнослужителей — где-то густо, где-то пусто.
— Владыка, сколько же сегодня не хватает священников?
— Святейший Патриарх Кирилл говорит, чтобы на 10 000 жителей должен быть хотя бы один храм. К этому нужно стремиться, но пока не везде получается. К примеру, у нас есть город Новодвинск, около 40 000 жителей и всего один приход. Понятно, что этого мало, нужно увеличивать. Еще по Сахалину я заметил, вот построили храм или приспособили, начались службы, и тут же появляются люди. Храм наполняется.
Принцип такой: все храмы должны быть доступны, в шаговой доступности. Есть много пожилых людей. В 1990-е годы на Сахалине старались строить храмы высоко на сопках. Это очень красиво, но оказалось не практично — бабушки не могут дойти. Пришлось посылать автобусы. Я вспоминаю храм в Невельске. Сейчас мы пришли к тому, выбили землю и поставили храм внизу, а первый стоит почти как памятник. Кроме того, у нас на Севере храмы должны быть небольшие — все-таки у нас холодно, и их нужно топить.
Был в наших краях замечательный, деятельный человек — архимандрит Трифон (Плотников), настоятель Антониево-Сийского монастыря. Он и молодежный отдел курировал, и отдел религиозного образования возглавлял. Но ушел за год до моего прихода, за год до смерти владыки Тихона. На этом батюшке столько держалось! Я это понял, когда мы устраивали конференцию и пригласили отца Трифона. Слава Богу, в монастыре он оставил своего преемника — игумена Варлаама (Дульского). Когда отец Трифон приехал, я поговорил с ним чуть-чуть и признался: «Знаешь, брат, сколько потеряла Архангельская земля от того, что ты уехал!» Он мне сказал, что не хотел уезжать, но так сложились обстоятельства. Я ему говорю: «Ты должен быть у меня викарным или хотя бы секретарем». Он даже своим приездом уже мне помогает.
Привлек я одного священника родом из Челябинска — иерея Артемия Ведерникова. Он хороший опытный педагог, сейчас учится в Московской академии. Его супруга — регент. Он поставил и отдел религиозного образования, и воскресную школу. Совершенно по-другому заработала эта структура. И православных педагогов стало больше, мы с ними встречаемся регулярно. Найдешь человека — и работа начинается, но найти непросто.
В Каргополе у меня появился молодой, деятельный священнослужитель из Москвы отец Михаил Бузынкин. Опытный переводчик, знает несколько языков, работал в русско-немецкой фирме с высокой зарплатой. Всё у него в жизни было хорошо — работа, квартира. И вот он оканчивает Свято-Тихоновский университет и переезжает жить к нам. Я его рукополагаю, но не оставляю в городе, посылаю в Каргополь. И он там служит то в деревне, то в городе. Некоторые из села, для большинства молодежи, для них счастье переехать в Москву, найти хорошую работу. Это счастье. А если ты нашел и квартиру, это полный шоколад! А если еще и работу в русско-немецкой фирме! А этот всё оставляет и переезжает сюда. Ну какой-то сумасшедший (улыбается)!
И в Северодвинске сейчас священник москвич, полковник в отставке отец Сергий Ермаков. Доверился нам, доверился Церкви, не за деньгами приехал. Вначале он у меня просился в деревню. Я ему говорю, знаешь, отец Сергий, для меня твой жизненный опыт (седьмой десяток человеку) бесценен. Я понимаю твое желание служить в деревне. Но мне нужны люди в городе. Я его благочинным в Северодвинске поставил.
— Когда вы говорили про обеспечение деятельности епархии, первое, что с этим ассоциируется, — это увеличение епархиальных взносов.
— Нет! С тех пор как я приехал, взносы не увеличились. Как было до меня, так и осталось.
— Вас священники просили не повышать взносы?
— Передо мной епархией временно управлял архиепископ Карельский и Петрозаводский Мануил. И священнослужители говорят, что он где-то что-то поднял. Я до конца не знаю, в какой пропорции. И когда я приехал, всё осталось как есть. Я, наоборот, стараюсь священникам и приходам помогать.
Я уже говорил, что даже при участии епархии еще не расплатились за эту крышу в храме святого Мартина Исповедника в Соломбале. Но сам приход в течение десяти лет не накопил бы таких денег. Снова и снова говорю: всё держится на людях. А где найти человека, который помогал бы, например, настоятелю Ильинского собора отцу Владимиру и мне? Нет пока такого человека. Из Троице-Сергиевой лавры приезжает мой знакомый инженер-строитель Анатолий Бутымов. Я его уже здесь рукополагаю. Он привозит сюда свою супругу, дочь — она живет здесь со своими детьми. Ему шестой десяток. Мы котельню переделывали в Ильинском соборе, но не было средств на замену старого котла, и только закончился отопительный сезон, котел лопнул. Отец Анатолий пришел и говорит: «Это же чудо, что не в сезон, а после его окончания!» Значит, нужно найти опять средства, специалистов, которые это сделают. То же и с куполом в Ильинском храме. Когда ревизию сделали, приехали специалисты из Волгодонска, купол посеченный, поржавевший, шатается, вода проникает. Они сказали, что срочно нужно демонтировать. Мы снимали этот купол и крышу, а там всё прогнило! А я в хороших отношениях с митрополитом Кубанским Исидором. Он был на Архангельской кафедре до владыки Пантелеимона. Я ему звоню (а этот храм — его детище) и говорю: «Владыка, мы меняем купол, помолитесь, там всё так прогнило!» А владыка Исидор проникся и говорит: «Я мечтал о ремонте еще в 1980-е годы, но советская власть ничего не давала мне сделать. Я вам еще и копеечку пришлю!» Вот такая солидарность очень поддерживает и укрепляет!
— Вы сами стали настоятелем в нескольких храмах. Зачем?
— Да, сегодня я настоятель в четырех храмах епархии. Здесь принцип такой: нельзя сразу взять и кого-то поставить, всегда нужно подобрать и проверить человека. Вот священник назначен служить в конкретный храм. И я присматриваюсь, и сам священник должен войти в курс дела и зарекомендовать себя с положительной стороны. Например, новый храм cвятителя Тихона, Патриарха Московского. Он строился очень трудно, на это ушло десять лет. Наконец с Божией помощью построили. Отец Афанасий там служил, но он отпросился, с сердцем плохо. Мы ему еще и пенсию платим. А кого туда поставить? Я временно был настоятелем, а потом нашел священника, сейчас поставил настоятелем. Приезжает отец Афанасий, и я его попросил: «Тебе сейчас полегче, приходи — помогай!» И он приходит, помогает, служит. То же в Северодвинске. Отец Константин ушел. Не мог туда никого найти! Нужно же поставить опытного. И пришлось всю финансовую сторону тащить на себе. Нашел потом из Москвы отца Сергия Ермакова.
Как местные священнослужители мне рассказывают, владыка Тихон, когда приехал в Архангельск, привез с собой «команду» из Петрозаводска. А у меня так не получилось. Уезжая с Сахалина, я сказал священнослужителям, которые хотели со мной ехать: «Друзья мои, мне стоило огромного труда привезти вас на Сахалин. Я не могу оголить фронт. Поэтому, не обижайтесь, ни одного из вас не возьму!» Из духовенства я взял только одного протодиакона. Приехал сюда — тяжело, нужны помощники. А приехал, и некоторые священнослужители в первый же день пришли у меня отпрашиваться.
И первый среди них — секретарь епархии. Он сразу сказал, что поедет к владыке Мануилу и уже с ним договорился. «Хорошо, — говорю ему. — Отпущу, только подожди. Помоги мне войти в курс дела». Полгода он был со мной, а потом уехал.
— Разделение Архангельской епархии и образование новых епархий — Котласской и Нарьян-Марской — произошло недавно. Как это отразилось на церковной жизни? Какие вы видите плюсы и минусы такого разделения?
— Минусов нет, есть одни плюсы! И эти плюсы вижу не только я (улыбается). Получилось так, что моя епархия была поделена одной из первых. И произошло это по некоторому, возможно случайному, стечению обстоятельств. Когда для Синода начали готовить первые предложения по созданию новых епархий, я еще не имел об этом ни малейшего представления. Но как раз в это время я приезжаю к Святейшему Патриарху и докладываю, что я оказался в сложной ситуации. Если обычно один губернатор — один епископ, то на меня одного приходится два губернатора — Архангельской области и Ненецкого автономного округа. В Нарьян-Маре и свой губернатор, и свой мэр, но мне туда часто не добраться.
И я не в состоянии вникнуть глубоко в дела местных приходов. К примеру, звонит мне священник из Нарьян-Мара и жалуется, что у него конфликт с другим священником. Рапорт собирается писать, а я никак не могу сесть на самолет и к ним полететь — очень далеко, и времени совсем нет. На Сахалине такого не было! Там бы я сел на машину, приехал и разобрался в ситуации.
И вот я пришел к Святейшему Патриарху Кириллу и сказал: «Я один, и у меня целых два губернатора. С одной стороны, Ненецкий автономный округ — это регион-донор, и мне не выгодно от него отказываться. Он активно помогает в строительстве собора! Но, с другой стороны, мне не дает покоя простая мысль: «Явлюсь я перед Христом на Страшный суд, а Он скажет: для тебя строительство собора было важнее человеческих душ!» «Ваше Святейшество, — говорю, — я всего был два раза в Нарьян-Маре. Я считаю, что этого мало». Он говорит: «А юг?» — «Да, юг тоже очень трудно охватить. Сект очень много. Очень большие расстояния. И тем более наше время диктует новые условия».
С чем сравнить наши расстояния? Вот, например, между Москвой и Воронежем 500 километров. Едешь на машине: Московская область — это первая епархия. Затем Тульская область — это вторая епархия. Липецкая область — это третья епархия. И Воронеж — четвертая епархия. Я эти 500 км проехал легко, по замечательной дороге, проехал, не напрягаясь, сразу четыре епархии. А у меня дорога в Котлас — это 600 км, да еще не везде асфальт. И это всё одна епархия. Конечно, в конце 1980-х Архангельская епархия была еще больше. Тогда от нее Мурманск и Коми отделили. Да, для удобства. И в Коми сегодня приходов больше, чем в Архангельской области.
Приезжает ко мне благочинный из Онеги — «всего-то» 200 км от Архангельска — и настойчиво просит: «Владыка, обязательно нужно приехать! Я готовлю храм к освящению!» Но готовить храм, например, в Подмосковье и здесь — это разные вещи. В Подмосковье он может быть готов и через три — пять месяцев, а у нас его можно готовить и пять лет — никто не удивится. Прошу его прислать фотографии храма. Я смотрю, а там царские врата — фанерные, на них нет никаких икон. «Отец Александр, какое ж тут освящение?» А он опять: «Владыка, приезжайте к нам. У нас архиерей не был 12 лет!» То есть получается, что в епархии есть приходы, где большинство прихожан никогда не встречались с архиереем! И это Онега! Благочиние! Центр Онежского района. А если дальше, то там вообще никогда архиерея не видели. И я сказал: «Отец Александр, срочно едем служить! Как же это так, я раньше даже не мог себе такого представить». Мы сели и поехали служить.
Святейший Патриарх сказал следующее: на 100 приходов должен быть один епископ. У нас на Севере, так как не доехать, не проехать, мне кажется, должно быть по-другому — архиереев должно быть еще больше. Очень хорошая ситуация на Сахалине. На Сахалине тогда было около 50 приходов. И я, получается, мог их всех объехать и даже не по одному разу. Священнослужителей знал, и матушек знал, и детей, проблемы знал. Вот это настоящая семья. И как приехал сюда — этого нет. Встречаюсь с епископами, а у них 300, 400, 500 приходов — у одного! Я одному как-то говорю: владыка, ты же просто не в состоянии всё это охватить, во всё вникнуть! Потом смотрю, он обратился в Патриархию с прошением о создании новых епархий.
Встречаемся с архиереями, и они говорят, без этого мы стали захлебываться. Города, где были образованы новые кафедры, получили особенную значимость. Тот же Котлас. Живет там 60 тыс. человек примерно. Но там свой правящий архиерей! Целая епархия. Я встретился с владыкой из одной сибирской епархии. И он мне рассказывает про свой город, далекий-предалекий, куда раньше ссылали провинившихся священнослужителей. Натворил батюшка «чудес», на выпивку крепко сел, и посылают его в самую глухомань. А народ местный говорит, а мы-то чем виноваты, эти батюшки — «чудотворцы» еще те! А тут вдруг целого епископа прислали. А владыка приехал, посмотрел, да что ж это такое делается, надо всё исправлять. И понятно, с епископом, как правило, приезжают новые священнослужители. Духовная жизнь начинается развиваться.
Хочу сказать про Ненецкий автономный округ. Нарьян-Мар. Владыка Иаков в какой раз уже ездит на Землю Франца Иосифа, Новую Землю (даже на Северном полюсе побывал), везде служит, встречается с людьми, работает. Я беседую с мэром, губернатором, людьми. Они говорят: спасибо вам за такого епископа. Приехал человек, филолог по образованию. Он не искал никогда священства. Всегда отказывался. Он принял священство в зрелом возрасте, книги писал. Это единичный случай, когда Святейший иеромонаха благословил стать епископом. Это показательно. Он же не впал в Заполярье в уныние, а начал работать. И Ненецкий округ сейчас переживает настоящий духовный подъем.
Еще раз повторю: образование новых епархий – жизненно необходимо!
