Священник Андрей Давыдов, профессиональный художник, уже 30 лет занимается иконописью. Последние 12 лет он изучает и восстанавливает утраченную технику иконописи — энкаустику. Им воссозданы уникальные рецепты очищения воска и изготовления восковых красок, и методом энкаустики и в смешанной технике темпера-энкаустика написано множество икон. Отец Андрей рассказывает о значении икон в жизни современного человека и о том, как сочетается работа иконописца со служением священника.
— Отец Андрей, расскажите, как вы понимаете значение иконы в жизни верующего человека?
— Икона для верующего человека — вещь обычная и повседневная. Часто настолько привычная, что о том, для чего она создана, мы и не задумываемся.
Так мы относимся ко многим вещам из своего окружения — мы просто знаем, что они должны быть. И думаем, что знаем, зачем они, каков их глубинный смысл. Однако если попросить нас выразить это «знание» более четко, мы растеряемся и не сможем ничего сказать. Или выдадим несколько общих фраз.
Для чего же в нашей вере присутствует икона? Каково ее главное назначение, для чего она создается? Для приобщения человека к небесной красоте? Ведь истина, добро и красота находятся в неразрывном единстве, и, по словам блаженного Августина, «красота — это сверкание истины»… Или как иллюстрация «Священного Писания для неграмотных» (как иногда определялось церковными постановлениями), для проповеди христианства? Для создания духовной, молитвенной настроенности человека, вошедшего в храм, для напоминания о святых и событиях Церкви? Конечно, все эти задачи важны и иконой решаются.
— Но, очевидно, есть более глубокое, коренное отличие иконы от одного из разновидностей религиозного искусства?
— Нашей природе свойственно желание иметь реальное общение со Святым, и Церковь изначально верила, что написанная красками икона Господа Иисуса Христа, Богоматери или святого способна заключать в себе, сохранять и передавать их присутствие здесь и сейчас. Что икона, хотя и не во всесторонней полноте, но «имеет в себе и передает энергию Первообраза». Встреча со святым через его икону, это, по пониманию Церкви, именно реальная встреча, диалог, общение. Не просто интеллектуальная, умозрительная конструкция «Я должен думать-представлять, что это означает то-то…». Присутствие святого в иконном образе — это, по пониманию Церкви, настоящее, живое присутствие, и наше общение с ним через его образ — это реальное личностное общение. Именно желание и возможность общения с вечным, Горним миром лежит в основе возникновения иконописи как сакрального, церковного искусства.
Такое высокое, таинственное и, попросту говоря, страшное по своей дерзновенности понимание назначения иконного образа можно подтвердить огромным количеством святоотеческих и богослужебных текстов. Как пишет св. Григорий Нисский: «Образ есть то же самое, что Первообраз, даже если он несколько другой. Ибо понятие образа невозможно было бы удержать, если бы он не имел ясно выраженных и неизменных черт. Кто наблюдает красоту образа, достигает также к познанию Первообраза».
Но лучше всего это подтверждают сами древние иконы, обладающие потрясающей выразительностью, активно взывающие к человеку.
— Может ли современный человек почувствовать этот призыв и откликнуться на него?
— Сейчас, увы, часто возникает ощущение, что современные люди во многом утратили способность к столь серьезному восприятию иконы. Сознание наше настолько ограничено бытовыми, житейскими ценностями, что мало способно ощущать живую связь между символом и символизируемым, образом и Первообразом. Но если мы уберем эту связь — разрушится весь смысл иконы. Мы не сможем создать икон, подобных иконам древних иконописцев, искусство которых рассчитано на диалог, обращение к нам, активное участие в нашей жизни.
Иногда заметно, что для многих церковных, верующих людей, священников и даже профессиональных иконописцев икона, построенная на таких основаниях, не нужна.
Мне рассказывали друзья-иконописцы, что недавно им пришлось срочно сдавать большой иконостас, и эта работа принималась высокопоставленным начальством. Не все иконы были готовы. В богато украшенной золоченой деревянной резьбе пришлось оставить пустые проемы в центральных местах. «Простите, пока так, скоро привезем остальное». «А что, разве чего-то не хватает? Да ведь уже и так хорошо». Этот трагикомичный случай — характерная иллюстрация к серьезной проблеме.
— Какие иконы сегодня наиболее «привлекательны» для верующих?
— Сегодня иконы часто бывают востребованы как второстепенная часть некоей общей «молитвенной атмосферы», которую мы привыкли встречать в Церкви. Эта атмосфера определяется такими словами, как тишина, мир, благолепие. В нее входят торжественность и величественность, создаваемые таинственным мерцанием и отблесками лампад и золота, многочисленные фигуры святых изображений, перевитых линиями замысловатых орнаментов. Необычное, чарующее, мистическое пространство. Разумеется, такие ощущения — необходимая часть религиозной жизни верующего. Храм должен быть для нас домом родным, своим, приветливым, знаемым, теплым и притягательным.
Но возникает чувство, что образ «взывающий», ориентированный на живое общение, часто очень требовательный, непростой, «пронзительный» (по прекрасному выражению замечательного нашего византиниста Ольги Поповой), не очень-то вписывается в такое пространство и даже способен разрушить уютный материнский покой описанной атмосферы.
Приходится признать, что это чудо встречи с глубиной и тайной Первообраза, которое нам случается переживать при внимательном вглядывании и предстоянии перед древними иконами, звучит диссонансом в сложившейся и привычной нам обстановке. Уместен ли здесь тревожный, «пронзительный», требовательный, взывающий взгляд, например, кремлевского «Спаса “Ярое око”» XIV века, испепеляющий все наше «слишком человеческое», дремлющее и инертное? Или столь «неспокойный» в обычном понимании образ Спасителя из монастыря святой Екатерины на Синае — самая древняя из дошедших до нас икон Христа, относимая к VI веку.
Что же делать? Могут ли быть соотнесены в одном архитектурном пространстве стремление хотя и к духовному, но уюту, и огненное свидетельство веры? Хотим ли мы, готовы ли воспринимать в привычной нам атмосфере современного храма эти напряженные, мощные, пылающие духовным огнем образы средневековых иконописцев, взывающие к нам со стен древних храмов? А может быть, мы сами создаем и организуем атмосферу нашего храма, исходя из доминант нашей религиозности? Что мы хотим возродить, возрождая древнее искусство иконописи: стилистическую форму или основное содержание?
На повседневном уровне ощущается огромная разница между менталитетом современного человека и той системой мировосприятия, что породила молитву и поклонение иконному образу. Сейчас наиболее востребованы иконы с «нейтральными», нивелированными изображениями. Внешне напоминающие древние образцы, но имеющие от них огромное, принципиальное отличие в задаче. Их назначение ограничено служебной целью — создавать общий фон определенной атмосферы и настроения.
Конечно, каждый сам ответственен за степень серьезности своего отношения к иконе, но если мы внутренне не согласны на такое снижение задачи иконного образа, есть необходимость вернуться к его изначальному церковному пониманию, как пространства, в котором видимо существует Первообраз.
— Помогает ли вам живой опыт священнического служения в создании икон?
— Когда постоянно служишь в храме, начинаешь особым образом понимать его пространство, чувствовать требования, заданные его архитектурой. Стараешься не нарушить внутреннюю целостность этого пространства, но ей соответствовать. Сделать так, чтобы каждая икона или настенная композиция были как бы рождены из недр имеющихся архитектурных условий, найдены на своем месте. Сами иконы воспринимаешь не только как часть интерьера, но как активных участников богослужения, которое ты же и совершаешь. Поэтому пожить и особенно послужить в том месте, где ты будешь работать как художник, прочувствовать и понять его — очень полезная возможность для иконописца.
Вот, например, во Пскове я 14 лет служил в храме XII века. За это время сменил три концепции своей работы, пока не утвердился на одной, как наиболее соответствующей именно этому пространству. Пока не начал чувствовать это пространство «спиной», поняв, что архитекторы XII века уже задали в этой постройке очень мощную, яркую и верную интонацию, и моя задача — ее не нарушить, но правильно ее уловить и ей соответствовать. Интересно, что именно тогда, когда я начал осознавать зависимую, подчиненную роль моей живописной работы по отношению к заданной архитектуре храма, — тут-то и стала приходить не надуманное, не схематизированное, но свободное понимание того, как и что нужно делать.
Конечно, есть немало иконописцев, не являющихся священниками и умеющих создавать замечательные образы. Но одно дело, когда ты работаешь в храме, который хорошо знаешь и в котором живешь, служишь, молишься годами. И другое — если приезжаешь по вызову в какой-то город из-за конкретного заказа, выполняешь его и уезжаешь. В последнем случае работа может быть сделана очень хорошо и профессионально, но ведь дело не только в этом. К тому же, кроме требований архитектуры, которые не всем удается прочувствовать за какой-то короткий период, у храма есть его приход. А это конкретные люди, каждый со своими проблемами, радостями и горестями. Ведь в первую очередь для них пишутся иконы в храм! Любой служащий священник не может перестать постоянно думать о своем приходе, и когда ты начинаешь непосредственно адресовать, обращать свою работу к знаемым и дорогим тебе живым личностям, которых зовут Андрей, Константин, Светлана и т.д., — в работе появляется особое качество и понимание. Твоя икона не привозится в храм извне, но рождается изнутри вашей совместной жизни в вере и Церкви.
