Современная цивилизация ставит христианина перед лицом новых вызовов. С одной стороны, духовные запросы общества растут, с другой — открытое свидетельство о Христе и защита традиционных ценностей могут в ряде случаев поставить человека в конфликт с законом или вызвать неадекватную реакцию окружающих. Как сохранить свою религиозную идентичность и одновременно не погрузиться в состояние вражды с внешним миром? Сохранить твердость в вере и не выпасть из ритма современной жизни? Об этом и многом другом мы беседуем с архиепископом Берлинско-Германским и Великобританским Марком (РПЦЗ).
— Владыка, ваш визит в Москву был связан в первую очередь с участием в работе Архиерейского Собора. В чем, на ваш взгляд, проявилась специфика нынешнего Собора? Какие документы представляются вам наиболее актуальными?
— Поначалу мне было трудно представить, что такой многочисленный Собор — а в заседаниях приняли участие 290 архиереев — может эффективно функционировать. Это самый многочисленный Архиерейский Собор за всю историю Русской Православной Церкви. Но благодаря тому, что в преддверии заседаний была проделана большая подготовительная работа, мы трудились спокойно, сосредоточенно и целенаправленно. Хочу подчеркнуть в этой связи роль Межсоборного присутствия, учрежденного на Поместном Соборе 2009 года. Именно в комиссиях Присутствия были подготовлены проекты документов, составившие основу соборных постановлений. Это очень полезный и нужный инструмент церковной работы.
Среди документов, принятых Собором, особое значение имеет «Позиция Церкви в связи с развитием технологий учета и обработки персональных данных». В России эта проблема вызывает, на наш взгляд, чрезмерное волнение у многих людей, в то время как за границей мы давно живем с такими документами и при этом не испытываем никаких ущемлений. Документ, принятый на Соборе, очень взвешенный и сбалансированный. С одной стороны, в нем сказано, что современные технологии в принципе не могут наносить человеку никакого вреда, если он придерживается в своей жизни христианских принципов и следует заповедям Христовым. С другой стороны, документ требует от государства с пониманием отнестись к тем гражданам, которые отказываются принимать подобные формы идентификации по религиозным соображениям. Таким людям должны быть предложены альтернативные формы идентификации, с тем чтобы они не потерпели урона из‑за своего отказа. Последний пункт особенно важен, поскольку, как известно, во многих местах люди, отказавшиеся от новых форм идентификации, лишаются пенсии, социальной помощи и медицинского обслуживания.
— Ваше детство пришлось на драматичный период в истории Германии. Вы родились в разгар Второй мировой войны в Восточной Германии, потом после волнений 1953 года оказались в ФРГ. Именно там стали серьезно изучать русский язык. Как‑то вы сказали, что к изучению языка вас подвигло желание лучше узнать врага. Но получается, что в поисках врага вы обрели Христа. Расскажите, пожалуйста, как это произошло.
— Мои первые школьные годы прошли в Восточной Германии, где русский язык был обязательным для изучения. Признаться честно, все мы очень не любили эти уроки. С педагогической точки зрения они проводились на крайне низком уровне. Учителя знали обычно ненамного больше нас. А учебники были составлены таким образом, что мы знали слова «трактор», «колхозник», но понятия не имели, как будет вилка, ложка и др. Но когда я оказался в Западной Германии, то по прошествии некоторого времени решил возобновить занятия русским, в том числе и по названной вами причине. Поступив в университет на отделение славистики, я продолжил изучение языка на более глубоком уровне. Моим научным руководителем был выдающийся филолог-славист профессор Дмитрий Иванович Чижевский, читавший курс древнерусской литературы. Памятники духовной литературы древней и средневековой Руси поразили меня своей глубиной. Помню, особенное впечатление произвели на меня творения Нила Сорского, от которых я буквально не мог оторваться. Они же легли в основу моей докторской диссертации. Со временем вопросы духовной жизни, православная аскетическая традиция занимали меня всё больше и больше. И постепенно на почве интереса к языку — скорее даже церковнославянскому, чем русскому — через изучение древнерусской литературы я нашел Христа, принял православие и стал членом Русской Православной Церкви. Надо сказать, что несколько лет я посещал русскую церковь, не решаясь принять православие из‑за того, что опасался реакции со стороны родственников. Мой дедушка был лютеранским пастором, и в семье были довольно сильны протестантские религиозные традиции.
— Германия — одна из немногих стран, а может быть, даже единственная страна, которая смогла трезвым взглядом посмотреть и оценить свое прошлое. В современной России проблема переоценки отдельных моментов исторического прошлого сегодня в связи с рядом юбилейных дат вновь приобретает остроту. Речь идет главным образом о советском периоде. Как вы думаете, насколько необходим в этом случае критический подход к собственной истории?
— Сегодня я уверен, что такой подход необходим. В свое время я выступал против этого и критиковал стремление к ревизии прошлого в Германии. Пересмотреть свою позицию меня заставил распад Югославии. Я очень люблю Сербию, где получил богословское образование, и то, что произошло, было для меня шоком. Для меня стало очевидным, что народ, который закрывает глаза на свое прошлое, не может твердо встать на ноги. Это же касается и России, где до сих пор стоят памятники террористам, а улицы носят имена большевистских вождей. Многие говорят, что в советское время наряду с отрицательными были и положительные моменты. Безусловно, были. Но даже то, что коммунистические вожди совершали правильные — я не назвал бы их при этом добрыми — дела, не может оправдать те преступления, которые легли мрачной тенью на страну и сбили целый народ с его исторического пути. Гитлер в Германии тоже делал много полезного. Мы до сих пор ездим по автобанам, которые он построил, но это не очищает его от совершенных им страшных деяний. И здесь то же самое. По моему глубокому убеждению, памятники так называемым героям революции, переименованные улицы и другие символы советского прошлого губительно влияют на менталитет народа, оскверняют его, духовно отравляют страну. И боюсь, что, если ситуация не изменится, Россия не сможет вернуться на свой исторический путь и проводить в будущем ответственную политику.
— А как вообще, на ваш взгляд, сочетаются занятия политикой и христианские убеждения? К примеру, в Германии и ряде других стран существуют партии, называющие себя христианскими. Что это, свидетельство своей позиции или дань традиции? Можно ли сегодня говорить о христианской политике?
— Думаю, что можно. Христианину не возбраняется заниматься политикой. Мы все политические существа, живем в политизированном обществе и не можем отделить себя от него. Но при этом необходимо внимательно следить за тем, чтобы политическая деятельность не сказывалась отрицательно на внутреннем состоянии человека. Когда политика превращается в страсть, когда человек рассматривает свою деятельность как самоцель, что сегодня, увы, не редкость, тогда его духовная жизнь нарушается. Если христианин занимается политикой, он должен воспринимать свой труд как служение Богу и людям. Это и есть христианская политика.
— Что делать, если политика, проводимая государством, вызывает сомнения? Как складываются сегодня отношения между Берлинской епархией РПЦЗ и Немецким государством?
— Каждый из нас — гражданин и патриот своей страны. Другое дело, что наша лояльность властям зиждется на наших христианских убеждениях и может меняться в зависимости от ситуации. В качестве примера могу вспомнить обстоятельства 1999 года, когда авиация НАТО бомбила Косово. В этот период мы не возносили за богослужениями прошения о «властех и воинстве». Теперь мы вновь молимся о них. То есть бывают моменты, когда мы не одобряем политику страны, в которой мы находимся, и соответствующим образом реагируем. Отношения между епархией и властями ФРГ в целом хорошие. Нам часто идут навстречу в разных вопросах. Так, в Баварии и ряде других земель мы добились, чтобы для православных учеников Закон Божий был обязательным школьным предметом. Если ученик заявляет о своем православии, он обязан посещать эти уроки. Кроме того, православные ученики в дни некоторых православных церковных праздников освобождаются от занятий. В наших школах бывает, что учителя требуют от детей снимать крест во время уроков физкультуры, объясняя это требованиями безопасности. Но если родители берут ответственность на себя, ребенок может продолжать носить крестик.
— Католическая и лютеранская церкви в Германии существуют в том числе за счет церковного налога. Не пытались ли православные церкви добиться для себя такой же возможности?
— Все православные церкви в Германии — греческая, болгарская, сербская, русская, — не сговариваясь, отказались от возможности пополнения церковного бюджета за счет церковного налога. Это не соответствует нашему духу. Пожертвование Церкви не должно превращаться в механический процесс. Если человек ходит в храм, он видит, в чем именно нуждается его приход, и вносит пожертвование в соответствии со своими желанием и возможностями. Любая жертва должна идти от сердца.
— На Архиерейском Соборе принято Положение о социальной и материальной поддержке клириков и церковных работников. Насколько оно реализуемо в вашей епархии?
— У нас, как, полагаю, и в других епархиях РПЦЗ, это положение едва ли можно реализовать. Священники, которые состоят в штате нашей епархии, получают очень скромное жалованье. В ряде случаев оно даже ниже социального пособия. Но, слава Богу, мы живем, Господь нас терпит, и в старости все мы обеспечены государственной пенсией.
— Во многих странах за рубежом православные священники в связи с тем, что приход не в состоянии их содержать, служат только по выходным, а в остальные дни работают на обычной светской работе.
— Такое явление есть и у нас, хотя я не одобряю подобную практику. Если священник работает каждый день, он может заниматься своим приходом лишь урывками. Конечно, таким образом можно поддерживать жизнь прихода, но она не будет развиваться. В то же время понятно, что, если у священника большая семья, а служит он на небольшом приходе, он вынужден работать по будням. Особенно это распространено в Америке. Там большое количество наших священников зарабатывают себе на хлеб в миру. Опять же многое зависит от того, кем именно работает священнослужитель. Например, один из священников моей епархии, ныне покойный, трудился главным врачом гавани в Гамбурге. Всегда ходил в рясе. И даже грубые моряки, видя его, переставали ругаться.
— Когда в прошлом году я был у вас в монастыре Иова Почаевского, то разговорился с одним из насельников. В конце разговора я спросил его, как мне пройти к вокзалу. Его ответ меня поразил. Он сказал, что, находясь в монастыре уже около десяти лет, он лишь два раза выходил за его стены, так что плохо знает этот район. Ваша обитель живет очень напряженной духовной жизнью. Первое, что поражает, когда оказываешься там, — контраст между буржуазным Мюнхеном и суровой аскетичной атмосферой монастыря. Как вам удалось сформировать и сохранить такой уклад монашеской жизни?
— В свое время я ушел из мира не для того, чтобы стать епископом, а из любви к молитвенной и уединенной жизни. Образцом для меня всегда служили афонские монастыри. Я стал ездить на Афон в период своей преподавательской деятельности в университете. Пользуясь преимуществами рабочего графика, я проводил на Афоне по нескольку месяцев в году и даже хотел принять там постриг. Но это было время, когда в Греции правили «черные полковники». И в соответствии с действовавшими нормами для тех, кто не родился в православии, путь на Афон был закрыт. Моему желанию не суждено было сбыться, но уклад афонских монастырей стал для меня тем идеалом, которым я руководствовался при создании нашей обители. В центре нашей жизни находится молитва. Примерно восемь часов в день мы проводим в храме, еще несколько часов — на келейной молитве. Это определяет внутренний ритм монастырской жизни и отношение к внешнему миру. Также у нас есть мастерские по изготовлению церковной утвари, небольшая типография. Но всё это вторично по отношению к молитвенному деланию.
— Недавно Святейший Патриарх призвал настоятелей монастырей обращать особое внимание на богословское образование насельников. Как обстоит дело с образованием в вашей обители?
— Богословское образование для монаха — это очень важно. И мы следим за тем, чтобы наши насельники имели возможность его получить. Часть братьев окончила теологический факультет Мюнхенского университета, где есть православное отделение. Наш иеродиакон окончил Сретенскую семинарию. Сложнее ситуация с женским монастырем. Он находится далеко от города, и монахиням сложно добираться до университета.
— Исторически прихожане РПЦЗ — это эмигранты первых двух волн и их потомки. Изменился ли состав прихожан сегодня?
— Изменился и очень сильно. В последние 20 лет в Германию приехало большое число так называемых русских немцев. Они приезжают с семьями, в которых хотя бы один из супругов исповедует православие. Это принципиально новая для нас среда, люди большей частью крещеные, но не воцерковленные. Нередко они говорят по‑немецки так, что я понимаю их с трудом. Русский язык для них более естественный и близкий. На наших приходах возникла новая ситуация. Это одновременно и оживление приходской жизни, и появление новых направлений деятельности, которых раньше для нас вообще не существовало.
— Каких, например?
— Раньше мы не посещали тюрьмы, а теперь у нас появилась тюремная миссия. Многие из новых эмигрантов — в основном молодые люди — не смогли адаптироваться к новым условиям жизни. Там они были немцами, а здесь стали русскими. Они не могут устроиться на работу, испытывают нужду, отчаиваются, становятся жертвами наркомании, алкоголизма. Есть еще один момент, связанный с изменением состава приходов. Двадцать лет назад мы начали перевод богослужения на немецкий язык, поскольку потомки наших старых эмигрантов уже плохо владели русским и церковнославянским. Потом с новой волной эмиграции русский язык вернул себе прежние позиции. Теперь я снова постепенно ввожу элементы немецкого языка в богослужение и проповедь, потому что предвижу, что через десять лет ситуация опять изменится. Еще одна проблема состоит в том, что наши современные прихожане, в отличие от эмигрантов первых волн, не стремятся сохранить русскую культуру и язык. У них у всех немецкие фамилии. И мы должны привить им и их детям любовь к русскому языку и культуре. И если раньше мы могли всегда опереться на старшее поколение, которое жило мечтой вернуться в Россию, то теперь обстановка совершенно другая.
— Нашу цивилизацию называют постсекулярной. Забвение традиционных ценностей, духовный и нравственный релятивизм, размывание границ между добром и злом, которыми она характеризуется, представляют серьезную опасность для духовной жизни человека. Каково, на ваш взгляд, должно быть правильное отношение христианина к окружающему миру? В чем выражается аскеза для современного православного христианина?
— Мы, и прежде всего юное поколение, должны учиться отстаивать свои принципы, сохранять свое собственное христианское «я», несмотря на общую атмосферу потребительского общества и давление внешнего мира. При этом не следует впадать в состояние вражды с окружающими людьми. Можно просто спокойно объяснить свою позицию. Например, когда я был преподавателем в университете, меня очень часто приглашали в гости в пятницу вечером. Я всегда, шутя, говорил: «Если хотите, чтобы я не пришел, скажите, что я должен есть всё, что вы поставите на стол». И никаких возражений это не вызывало. Все привыкли к тому, что я не ем мяса. Когда человек правильно, без агрессии преподносит свою точку зрения, люди это принимают. Когда же он ставит себя в положение «вы такие-сякие нечестивцы, а я весь из себя христианин», это наносит духовный вред и ему, и другим людям. Определенные проблемы возникают во время празднования Рождества по западному календарю. В Германии это центральный праздник. И в наших смешанных семьях порой возникают разногласия. Мы постимся, а другие разговляются. В этом случае я говорю: разделите с вашими близкими их радость о родившемся Христе, ешьте всё, что дадут, только воздерживайтесь от мяса. А вот что касается Великого поста, то в это время сейчас постятся даже многие неверующие люди.
— Что в современном культурном контексте является христианским свидетельством миру?
— Христианин свидетельствует о своей вере тем, что он не опускает молитвы, постится, а в жизни руководствуется евангельскими заповедями. Не следует навязывать свои взгляды другим, ставить себя в позу учителя. Но христианин должен быть готов заявить о своей позиции, если его об этом спросят.
— Какова ваша позиция по вопросу о взаимосвязи таинств исповеди и причастия. В ряде Поместных Церквей практика исповеди перед причастием не является обязательной.
— На мой взгляд, отделять исповедь от причастия неправильно. Но если человек причащается часто, то он может исповедоваться не каждый раз, подходя к Чаше. В наших монастырях мы делаем так: монашествующие исповедуются раз в неделю, а причащаются три раза. На приходах я считаю правильным, чтобы человек причащался три-четыре раза в месяц. При этом люди, как правило, сами хотят исповедоваться каждый раз перед принятием святых Христовых таин. Другое дело — Страстная седмица, когда причащаются практически все. Наше духовенство просто физически не успевает исповедовать всех причастников. Поэтому тем, кого я хорошо знаю и кто регулярно исповедуется, я могу сказать, что начиная с Лазаревой субботы и до Пасхи необязательно подходить к исповеди, если в том нет острой необходимости.
— Вы недавно вернулись со Святой земли. Какое место в духовной жизни христианина занимает паломничество?
— Паломничество освежает христианскую жизнь. Когда человек соприкасается со святынями, он острее воспринимает потребность в молитве и посте, внутренне обновляется. Это очень важно. Всегда полезно посмотреть, как молятся другие люди, как проходит церковная жизнь в другой стране, другой епархии. Это помогает сохранить свежесть восприятия и ощутить широту и многообразие христианского мира.
— На праздновании юбилея вашей хиротонии вы упомянули, что вам еще многое предстоит сделать. Что вы могли бы назвать приоритетом в своей деятельности сегодня?
— Мой приоритет сегодня — это молодежь. Я хочу сохранить нашу молодежь для Церкви. Для этого нужно приложить много усилий. Современная молодежь живет порой совсем другими интересами, потребностями, мотивациями, чем молодые люди моего времени. Многое мне просто трудно понять, хотя я стараюсь быть открытым для общения. Поэтому я постоянно призываю духовенство нашей епархии уделять молодежной работе особое внимание. Нужно помнить, что мы живем не для себя, а для будущего.
19 апреля 2013 г.
