Одним из первых среди тех, кто долгие годы был рядом с митрополитом Сурожским Антонием, следует назвать его первого викария — архиепископа Керченского Анатолия. Однако на протяжении десяти лет после кончины митрополита Антония, несмотря на сохраняющееся внимание к его наследию, воспоминания викария так и не были записаны. Наша редакция восполняет этот пробел и публикует воспоминания архиепископа Анатолия. Это тем более ценно и значимо, если помнить о последней воле митрополита Антония, который просил своего викария и после своей смерти продолжить служение в Сурожской епархии. Об этом митрополит Антоний написал и в последнем письме-завещании Патриарху Алексию II.
— Ваше Высокопреосвященство, многие читали биографию митрополита Антония, в том числе и прекрасные автобиографические заметки, но кажется, что еще многое можно добавить к его духовному портрету.
— Давайте посмотрим, как владыка сам говорил о своей жизни, о созданной им епархии, ведь мы можем ошибаться в наших оценках. Владыку многие знали, о нем писали и пишут, и каждый его оценивает и подходит к нему со своей точки зрения. Проповеди владыки, его воспоминания и дела сами говорят за себя. Недавно я перечитал один из старых номеров «Соборного листка», в котором было опубликовано выступление владыки перед русской верующей общественностью, произнесенное в зале собора в январе 1998 года. Тогда община переживала «кризис роста» из-за большого наплыва русскоязычных прихожан, начавшегося в 1990-е годы. В этом выступлении очень последовательно владыкой изложены события, происходившие в его жизни, начиная с юных лет и до последнего времени. Ведь этого многие просто не знают.
— Что именно для вас оказалось значимым в этом выступлении, если вы решили начать с этого свой рассказ?
— Очень поучителен рассказ владыки о том, как с детства его воспитывали в духе любви к России и обязанности ей служить. Во Франции, как он говорит, русских было много и для них приход, Церковь и Россия представляли одно и то же. Вот его собственные слова: «Мы покинули Россию против своей воли; нам пришлось покинуть Родину. И мы Родину унесли с собой в сердце. Мы оставались русскими до глубины души. Для нас Россия была всё». Эти слова очень важны, так как не раз возникали споры о прозападнических настроениях владыки, но это не так. Он просто был человеком вселенского масштаба, открытым, очень образованным и русским в душе.
Он мне как-то рассказал, как во время одной из своих поездок в Россию в хрущевское время ему пришлось свой паспорт там где-то сдать по какой-то причине. Когда он попросил свой паспорт назад, то ему сообщили, что его паспорт «утерян». Владыка на это сказал: «Очень хорошо. Для меня в этом проблемы нет. Я буду только рад, если останусь и буду служить в России». После этого паспорт «нашелся».
В том выступлении владыки в 1998 году интересен момент, когда он рассказывает о своем прибытии в Великобританию. Эта страна приняла очень мало русских эмигрантов по сравнению с Францией. Поэтому приход был небольшой и большей частью вымирающий. Пришлось переориентироваться в плане языка, поскольку было немало смешанных браков и язык в семьях не всегда был русским. Как удержать всю семью в Церкви? Пришлось переводить богослужебные тексты на английский язык. Скажу вам, задача воистину миссионерская!
Еще важно оценить тот факт, что мы имеем вот этот храм в центре Лондона благодаря стараниям владыки Антония и общины тех времен. Храм сначала был арендован нашей общиной у англикан, но англикане решили продать его какой-то фирме, которая собиралась из него сделать ресторан. Тогда владыка принял решение сделать всё от него зависящее, но купить храм. Община его целиком поддержала. Начался сбор средств, и тут, как говорил сам владыка, случилось чудо: на чаяния русской общины отозвалась английская журналистка, которая привлекла внимание общественности к нуждам русского прихода. Владыка и сам воззвания в газеты писал. И вот Господь услышал: через людей — простых и знатных — стали поступать пожертвования. Владыка говорил, что, конечно, была опасность, что они не соберут нужных денег и загубят всё начинание, но у него было чувство: это будет храм, нужный тысячам людей. Так это и случилось позднее, как мы видим сейчас.
Мне хотелось бы напомнить еще одно место, где владыка говорит об особой черте этого прихода, а именно его схожести с ранней Церковью, когда люди собирались в храме не по национальному признаку, а потому что они — Христовы. Вот что он говорил: «Христос — наше единство. И это составляет природу нашего прихода и нашей епархии. Мы не международное сборище, мы — Церковь, мы — Тело Христово, в котором каждому языку, каждому народу, каждой душе есть свое место и в котором каждый должен и может внести свой вклад». Его обращение продолжается дальше так: «И вот я к вам обращаюсь: внесите свой вклад. Я не говорю о денежном вкладе, хотя и тут есть смысл, но молитесь, приходите, поддерживайте друг друга, как братьев и сестер». Вот такие слова. Владыка знал не понаслышке, что значит жить в эмиграции, что значит держаться «единого спасительного корабля Церкви», что значит раскрываться в любви и служении другим людям.
— Владыка, чему вы научились у митрополита Антония?
— Трудно говорить о себе, но у владыки действительно многому можно было поучиться, ведь он был человеком искренним и цельным. Он обладал скромностью и смирением перед Богом и людьми. Он был большой молитвенник. То, как он вел себя в алтаре, как там молился, было непередаваемо: он обыкновенно тихо входил из боковой двери в алтарь, кланялся престолу, облачался и, стоя перед престолом, упираясь в свой посох обеими руками, углублялся в молитву. Вокруг него было полное молчание.
Владыка часто со слезами на глазах молился во время богослужений. Он был очень благоговейным человеком.
— Многие вспоминают, что митрополит Антоний был очень непритязательным в быту, вел аскетический образ жизни. Каким был его аскетизм?
— Да, у него была полная непритязательность в быту. Настоящая монашеская жизнь. Если почитать его автобиографические заметки, то там можно найти, как он себя в этом плане с детства воспитывал, да и детство-то у него было нелегкое — полуголодное существование в эмиграции. Потом, уже во взрослой жизни — война, служба на фронте. Владыка вел богослужения очень скромно, уделяя главное внимание молитве, центром которой был алтарь. И в этом центре — алтаре — владыка строго придерживался полного молчания и не допускал ненужных разговоров.
В общем главными чертами его характера были скромность и деликатность. Он был в высшей степени деликатным человеком. За все годы моего служения здесь я от него ни разу грубого слова или нарекания какого-то не слышал. Это было его подходом и к другим людям: он не осекал просто так, чтобы потом человек и мир душевный потерял. Нет. Сколько людей пишут о его внимательном, углубленном отношении к каждому человеку! Сам владыка много говорил о том, как важно уметь слушать и слышать другого человека.
Еще интересно вспомнить вот что: когда я только что приехал по его приглашению на служение в Лондон, то владыка прямо-таки настоял, чтобы мы с ним были только на «ты». И когда я, забывая, обращался к нему на «вы», он делал «определенное лицо», давая мне понять, что я сбился. По правде говоря, мне это далось не сразу. Кто я и кто митрополит Антоний? Мне было далеко до него, чтобы называть его на «ты». Но со временем я к этому привык, потому что он обращался со мной как собрат. Мы с ним были очень близки. Он со мной во многом был очень откровенен, часто спрашивал моего мнения и делился со мною своими мыслями.
— По наблюдению одной из старых прихожанок собора владыка Антоний принадлежал к той же плеяде церковных людей прошлого, что и покойный Патриарх Алексий II. Его становление как личности прошло вне прессинга советской пропаганды. Как произошла ваша первая встреча с владыкой?
— Я помню, как владыка приезжал в Троице-Сергиеву лавру в те годы, когда я там уже преподавал в Московских духовных школах. Я был в сане архимандрита, читал лекции на кафедре Священного Писания. Во время своих посещений лавры владыка иногда служил и произносил проповеди в соборе, а также выступал с лекциями в МДА. Обычно его приглашали выступать в актовом зале перед всеми учащимися. После его выступлений у нас было время подойти к нему, непосредственно задать вопросы и пообщаться. Я в индивидуальном порядке с ним тогда не знакомился, но вместе со всеми участвовал в общих беседах. После богослужений владыка обычно произносил проповедь. Его проповедей очень ждали. Люди всегда тянулись к нему, их притягивала его искренность, его дореволюционное воспитание, его несоветский статус. В хрущевское время, несмотря на гонения на Церковь, он продолжал посещать лавру и академию. Однако в лавре и академии он в те годы молчал. Для верующих это было ясно: таков был запрет властей. На людей, ожидавших его слова, это произвело очень горькое и тягостное впечатление, ведь его проповедей так ждали, а на его устах лежал «замок»!
— Когда вы познакомились ближе?
— Это произошло значительно позже, когда Синод избрал меня епископом Виленским и Литовским. Владыка Антоний специально приехал в Москву, чтобы принять участие в моей хиротонии. А потом, неожиданно для себя, мне пришлось оказаться с официальным визитом в Великобритании и мы снова встретились с владыкой. Это было в Лондоне. Он долго разговаривал со мной, водил по храму, показывал иконы. Помню, как он подвел меня к иконе святителя Власия и сказал: «Это — икона ангела твоего отца». Основная тема нашего разговора была о том, что ему нужен преемник и что своим преемником он хотел бы видеть меня. Это было настолько неожиданно и, честно сказать, нереально, что я даже растерялся: кто бы меня выпустил из Советского Союза в те годы? Однако владыка меня заверил в том, что сам всё уладит, лишь бы я только дал ему свое согласие.
Согласие я дал, но мало верил, что всё это будет осуществимо. Всё же благодаря авторитету владыки дело стало быстро набирать ход: он на Синоде поставил вопрос о моем назначении в Сурожскую епархию на должность викарного епископа и смог добиться положительного его решения. Далее за довольно короткий срок я получил британскую визу. Паспорт с визой мне лично вручил британский посол, пригласив в свою резиденцию в Москве. К тому времени владыка уже был очень известен на Западе как миссионер и проповедник, выступал на радио и телевидении, его труды печатались на разных языках, поэтому его просьбу не обошли вниманием. Как оказалось, даже не согласие Синода и не виза были главной проблемой. Главной проблемой было убедить членов Сурожской епархии принять меня, человека из Советской России. Это был 1990 год, у западных людей всё еще не было доверия к людям из СССР, боялись «советских архиереев», поэтому владыке даже пришлось писать специальное письмо — обращение к своей пастве с просьбой, чтобы они меня приняли.
Вот сокращенный текст этого письма:
«Еще за несколько лет до того, как, согласно Уставу Русской Православной Церкви, пришло для меня время подавать прошение об уходе на покой, я стал задумываться над будущим Сурожской епархии. Для того чтобы обеспечить ее духовную, церковную, нравственную и политическую независимость, нужно было найти епископа, который разделял бы с нами то прозрение в будущее, которое является нашим чаянием и устремлением... гармонично соединяя и старую русскую эмиграцию, и прибывающих всё увеличивающимся потоком русских из Советского Союза, являющихся источником и оплотом русского православия и русской духовности, и, наконец, детей, родившихся на Западе, но воспитанных в вере их родителей. Такого человека оказалось невозможно найти в нашей среде, а также в Европе и в Америке. Я решил поэтому ознакомиться с епископатом Русской Церкви на родине, стремясь выбрать человека с широким кругозором, мужественного и уже обладающего опытом архиерейского служения, однако достаточно молодого, чтобы приспособиться к ему дотоле неведомой обстановке, который мог бы стать добрым пастырем для всех и имел бы нужную решительность для того, чтобы защитить нашу нравственную и политическую свободу.
Я обрел его в лице епископа Уфимского и Стерлитамакского Анатолия. Я его знаю хорошо и доверяю ему безусловно, участвовал в его хиротонии и слышал о нем только положительные отзывы — и от других епископов, и от духовенства, и от мирян, и от тех, кто в нашей епархии его встречал. Я сначала обратился к нему самому, желая узнать, согласился ли бы он стать моим викарием, пока я еще управляю епархией, а затем стать и наследником моим на Сурожской кафедре. Уверившись в согласии епископа Анатолия, я обратился сначала в частном порядке, а затем и официально к членам Священного Синода, выразив свою готовность и впредь, до времени, окормлять нашу епархию при условии, что мне будет дан викарий, и не иной кто, как епископ Анатолий. После продолжительного обсуждения Священный Синод под председательством Святейшего Патриарха Алексия II подтвердил данное членами Синода согласие и я получил телеграмму, возвещающую мне назначение владыки Анатолия викарием Сурожской епархии с правом наследия занимаемой мной кафедры. Разделите радость мою!»
Слава Богу, всё прошло хорошо, меня как викарного епископа встретили и приняли доброжелательно, но такое спокойствие длилось недолго. Через три года после моего приезда у отца Василия Осборна из Оксфорда, очень близкого к владыке Антонию человека, скончалась супруга и отдельные, приближенные к владыке люди в силу своего недоверия к верующим и духовенству из СССР стали проталкивать отца Василия на позицию викарного архиерея взамен меня и добиваться моего возвращения на родину. На стареющего уже митрополита Антония началось давление, ведь для людей этой группы епископ Василий был ближе, он был для них своим. Не буду сейчас вдаваться в подробности, но в результате эти люди добились того, чтобы была сделана попытка меня отозвать. Тогда я лично пришел к владыке Антонию и честно сказал: «Владыка, я сюда не просился. Отпусти меня с миром на родину, если здесь во мне не нуждаются». Реакция владыки была мгновенной: «Нет, ты останешься здесь. Василий будет отвечать за английскую часть, так как надо еще и со властями уметь общаться, а ты окормляй русских». Таков был его ответ.
— Трудно вам было в это время. Как вы тогда оценивали сложившуюся ситуацию?
— Я монах. Куда назначили, куда благословили, туда и отправлюсь служить. Тут нет места обидам. Я прекрасно понимал и знал, что, скорее всего, на владыку оказывается давление определенными лицами. Он уже старел и не мог противостоять этому давлению. В Сурожской епархии была целая группа священников и мирян, которые тяготели к Константинополю — вернее, к так называемой парижской юрисдикции — архиепископии русских церквей Константинопольского Патриархата. Старые эмигранты первой волны, преданные России, уже ушли, а эти новые поколения вроде и жили в традиции, но уже как бы утеряли дух русского православия. Трудно было владыке Антонию, столько лет строившему эту епархию вдали от Матери-Церкви, противостоять такому давлению.
— Как события разворачивались дальше?
— Дальше так и шло: русскоязычной паствы прибывало всё больше и больше, а англоязычная паства к этому с трудом привыкала. Вспыхивали противоречия, непонимания, но они гасились мудростью и авторитетом митрополита Антония. Был и серьезный инцидент. Владыка Антоний сам пригласил для служения сюда отца Илариона (впоследствии митрополита Волоколамского, главу ОВЦС). Владыка надеялся, что отец Иларион прибудет сюда в сане игумена, но приезд отца Илариона уже в сане епископа вызвал неожиданную обеспокоенность среди отдельных лиц епархии, не хотевших присутствия здесь еще одного архиерея из Москвы.
Приехав сюда, владыка Иларион добросовестно выполнял возложенные на него послушания — посещал приходы, служил. Люди на приходах тепло его принимали. Но для некоторых лиц он оказался неугоден в епископском сане. В этот период, после приезда владыки Илариона, в епархии оказалось три викария, и поэтому меня указом Патриарха уволили за штат и я был переведен настоятелем церкви в Манчестере, хотя владыка Антоний меня от себя не отпускал, и я продолжал ему помогать. Но вся эта история закончилась тем, что Синод по просьбе владыки Антония отозвал владыку Илариона на другое послушание, более ответственное и высокое.
Когда все страсти улеглись, меня снова вернули в должность викарного и благословили продолжать окормление и начатое мною строительство новой церкви в Манчестере. Но это отдельная история.
— Все эти события происходили уже незадолго до кончины митрополита Антония. Какими были последние дни его жизни?
— Было такое ощущение, что владыка чувствовал приближение своей смерти. Мне особенно запомнились три последние воскресные Литургии, на которых присутствовал владыка. Служить он уже не мог, а только сидел около престола, поручив мне возглавлять Литургию, в которой также участвовал отец Иоанн Ли (владыка Василий обычно служил в Оксфорде). Когда служба подходила к Евхаристическому канону, во время пения «Верую» владыка вставал, целовал престол и, обращаясь ко мне со словами «Христос посреди нас», крепко меня обнимал и со слезами на глазах добавлял: «Владыка, прости меня!» Его слезы оставались на моих щеках. Я понимал, что это было последнее, перед смертью, выражение его отношения ко мне. Умение так каяться — признак глубинной порядочности и духовной высоты человека. Так могут поступать только великие люди-праведники. У меня к владыке осталось самое глубокое чувство.
Служба продолжалась, начинался Евхаристический канон, который владыка совершал сам. Он выходил с дикирием и трикирием, благословлял свою паству, совершал евхаристию и после благословения и преложения Святых Даров вновь садился в кресло у престола. Завершал Литургию уже я.
Вскоре после этих трех последних служб, на которых я общался с ним, владыка вновь попал в больницу. Отец Иоанн попросил меня приобщить владыку. Когда я хотел взять в соборе Святые Дары, то меня предупредили, что у владыки много посетителей и что в тот момент причастить его было невозможно. Владыку в живых я уже больше не застал. Вечная ему память!
— Как складывалось ваше дальнейшее служение?
— Перед смертью владыка Антоний в своем последнем письме просил Святейшего Патриарха Алексия II оставить меня здесь для окормления русскоязычной паствы. Так, вместе с владыкой Василием, который наследовал кафедру митрополита Антония, паства окормлялась двумя архиереями. Тут я пока и остаюсь викарным епископом уже при архиепископе Сурожском Елисее.
— Владыка, возвращаясь к митрополиту Антонию, нельзя не упомянуть о его даре слова, его проповедническом таланте. Как они повлияли на вас, на ваше общение с паствой? Ваши проповеди прихожане собора тоже любят за проникновенность и за то, что в них вы умеете раскрыть духовную суть событий.
— Насчет моих проповедей могу только сказать, что говорю, как нас учили в семинарии и как советовали бывшие еще в то время в живых наши мудрые дореволюционные преподаватели, которые служили с самим Патриархом Тихоном. Кто не знает, тот может почитать гомилетику. Нужно нормально говорить, чтобы люди слышали.
О проповедническом таланте владыки уже сказано очень много. Как он говорил? Свободно, без голосовых изменений, но твердо и красиво, с убеждением, потому что он по собственному опыту знал, чему он нас учил. Владыка не говорил пустых фраз, не говорил о вещах, не пережитых опытно. Он ставил себя перед Богом и только с осознанием этого и говорил. В одном из своих выступлений в Московской духовной академии, это было в 1973 году, владыка делал доклад о пастырстве. Интересно обратиться к словам этого доклада: «О чем говорить (во время проповеди. — Ред.)? Очень просто: проповедь не надо говорить никому, кроме как самому себе. Стань перед судом евангельского отрывка, поставь себе вопрос о том, как ты стоишь перед ним. Если слово, которое ты говоришь в проповеди, тебя ударяет в душу, оно ударит в чужую душу. Но если проповедник будет говорить вот этим людям то, что, ему думается, им полезно знать, то большей частью это будет бесполезно, потому что ума это, может быть, коснется, если проповедник окажется способным умно об этом сказать; но жизнь это ничью не перевернет» (митрополит Антоний Сурожский. Проповеди и беседы. Париж, 1976. С. 119).
Владыка не боялся задавать Богу вопросы, вопрошать. Ему было чуждо раболепское отношение к Богу. Христа он воспринимал лично, строил с Ним личные отношения и считал, что притворное смирение, пресмыкательство является фальшью, неестественным отношением человека к Богу. Вот эта его искренность — необычная, ненаигранная — подкупала и притягивала сердца людей к нему.
Служа Литургию или всенощную, он очень четко выговаривал свои слова. У него никогда не было торопливости в произнесении ектении, он никогда не читал молитвы скороговоркой. Его стиль — это ясное произношение каждого слова с целью донести смысл молитвы до верующих.
Можно сказать, что владыка здесь нес труды воистину апостольские. Он, русский в душе, но выросший среди западных европейцев, хорошо знал и понимал их психологию, их уклад жизни, устроение Западных Церквей. Своим пытливым умом он пытался понять и нащупать их духовность, воззвать к ней. Ведь ни для кого не является секретом, что в течение нескольких последних десятилетий Западная Европа постепенно превращается в пространство как бы постхристианское, изуверившееся. Неудивительно, что в адрес владыки часто звучали слова благодарности и уважения от высшего руководства Западных Церквей. Он на этой земле отстаивал христианство, свидетельствовал о Христе. Он был святителем.
Владыка был человеком прямым и цельным, а в жизни мы не всегда встречаем цельных людей. Часто встречается раздвоенность в человеке, и эта раздвоенность гибельно сказывается и на других. И вот когда мы встречаем человека цельного, который верит и живет по своей вере, здесь особый феномен, и поэтому это всегда притягивает и симпатии, и чувства других людей, и они открывают свою душу навстречу. Почему так любили владыку и здесь, и в России? Почему его облик всегда был обаятельным, глубоким и почитаемым? Да потому что он сам и в своих обращениях, в своей личной, очень скромной, жизни, в своем отношении к каждому человеку, проблемам Церкви и духовной жизни исходил из евангельской основы. Евангелие — основа жизни. И, только исходя из истины Христовой, можно смотреть на мир и доверять той правде, которую вещает Христос, и чувствовать, что люди это тоже понимают.
Вот что еще нужно подчеркнуть: владыка прекрасно владел многими европейскими языками. Человек он был глубоко образованный не только в естественных науках как врач, но и в литературе, истории и т.д. Всё это досталось ему не только трудом, но и поддержкой и воспитанием семьи. Тут многие из нас могли бы поучиться и взять пример. Вырасти за границей, окончить медицинский факультет главного университета Франции — Сорбонны, стать хирургом, но при всем этом говорить на русском языке лучше некоторых из нас, это, несомненно, свидетельствует о неординарной, цельной, привыкшей работать над собой личности.
Когда читаешь или слушаешь его проповеди, то поражаешься богатству его языка. Вот к чему нужно стремиться тем, кто воспитывает детей за границей: учитесь, знайте окружающую обстановку, но при этом не забывайте родной язык и культуру. Как говорил владыка, «мы сюда были Господом брошены как семя, чтобы расти и свидетельствовать о православной вере», не покорять и силой убеждать, а свидетельствовать, быть носителями той духовной культуры, к которой мы принадлежим. Говорят: учитесь у добрых людей. Вот, глядя на жизненный путь такого великого человека, каким был владыка Антоний, давайте и мы постараемся также искренне, без рисовки, ставить себя перед Богом и жить в молитве, но так же и в открытой любви к другим людям, в которых владыка всегда учил искать образ Божий, как бы запачкан или изуродован он ни был.
Вечная память приснопамятному митрополиту Антонию!
Беседовала Галина Чуйкова
2 августа 2013 г. 11:35
