У пастырского служения в учебных заведениях — множество особенностей. Здесь духовник не только духовный отец, но и старший товарищ, и воспитатель, и первейший помощник педагогов одновременно. К числу самых авторитетных представителей этого сообщества в Русской Православной Церкви по праву причисляют протоиерея Льва Махно, два десятка лет руководящего Тульской православной классической гимназией и с начала 2000‑х годов возглавляющего кафедру теологии Тульского государственного университета. Мы беседуем со священником об актуальных вопросах воспитания подрастающего поколения.
"Духовником именоваться страшно, но радостно"
— Отец Лев, в чем особенности духовничества в образовательных и учебных заведениях? Можно ли говорить, что задачи духовника в средней школе и в вузе серьезно различаются?
— Вне зависимости от места пребывания в Церкви (или, как частный случай, в учебном заведении) главные задачи духовника всегда одинаковы. Долг приходского священника — проповедовать Евангелие в его чистоте и полноте, принимать самому его благую весть и провозглашать ее в неповрежденности. К приходскому священнику мы приходим — регулярно ли, а может, лишь иногда — на исповедь. А вот духовный отец — тот, кто рождает нас к вещам вечным, к вещам Божественным. Это тот, кто открывает нам врата, которые иначе оставались бы закрытыми.
К сожалению, духовный опыт невозможно почерпнуть даже из самого прекрасного учебника. Он приобретается подвигом молитвы и углубления в слово Божие и святоотеческие писания, а также общением с духовными наставниками. Конечно, этот опыт дается и работой над собой, и старанием полюбить людей, в том числе конкретного человека, который пришел, чтобы отдать себя тебе, а через себя — Богу.
В этом году мы отмечаем 20-летний юбилей Тульской православной классической гимназии. На двадцатом году ректорства я получил официальный статус духовника этого заведения, хотя на самом деле бессменно им являлся (теперь данная формальность необходима при регистрации документов в Синодальном отделе религиозного образования и катехизации). Лично для меня именоваться духовником страшно, столь высока эта планка. И чем старше становлюсь, тем это чувство ответственности всё острее. В своем практическом опыте духовничества всегда руководствуюсь тремя задачами: относиться к кающемуся со снисхождением и вниманием; выслушивать его с молитвой; недугующего исцелять, а не карать. Исходя из этого понятно, что молодые, тем более только что рукоположенные и начинающие священники на роль духовника претендовать не могут. Здесь требуется не молодость, а духовность, и стократ справедливее это в отношении учебных заведений. К сожалению, такой подход в нашей Церкви возобладал далеко не везде. Даже само по себе слово "духовник" очень высокое, оно восходит к основам Церкви, и именно с такой позиции надо относиться к сути предмета, который оно обозначает. Ведь научить можно только тому, что сам познал на личном опыте, а вести безопасно — лишь по пути, пройденному самим.
— Вы говорите о молодости священника. Можно ли измерить ее годами, истекшими с момента принятия священнического сана?
— Нет, абсолютно. Практика формирования священника как пастыря, его духовного возрастания не имеет универсальных констант скоростей, это процессы сугубо индивидуальные. Их, разумеется, должно видеть и анализировать священноначалие, которое принимает решение о том или ином послушании конкретного священника. Почему всё это предельно важно в работе с подрастающим поколением? Вопросы, которые мы затрагиваем, относятся к очень тонким настройкам человеческой натуры, в них нет и не может быть готовых рецептов. Дело в том, что в идеале духовник должен беседовать с каждым человеком, словно бы примеряя на себя его возраст, смотря на мир его глазами. Если к тебе подходит ребенок, сам будь ребенком, смотри на мир его глазами, отвечай его запросам. Если же с тобой говорит человек, обремененный жизненным опытом, житейскими невзгодами, сумей примерить на себя его состояние, постичь его одиночество и познать его недостатки. Снисходя к слабости грешного человека, не должно искажать самого духа евангельского учения о грехе и покаянии. Святоотеческая заповедь "Люби грешника, но ненавидь грех" — это универсальное мерило духовничества. При этом духовник, конечно, может предпочитать тот или иной образ ведения исповеди, но и личные особенности исповедующегося требуют приспособления к его психологии, возрасту, духовному и культурному развитию.
— Из ваших слов выходит, что наименее трудно быть духовником в среде школьников. Все мы когда-то были детьми...
— Только многие забыли об этом. Вы правы: лично мне с учениками в гимназии проще. Но отсюда вовсе не вытекает, что с этим справится любой священник, особенно начинающий. Священник не сможет никуда никого привести, если различает только потемки, грех, зло. Он сможет помочь только в том случае, если, глядя на человека, видит в нем извечную красоту образа Божия и одновременно то, как глубоко она повреждена грехом. Мои детки в гимназии должны понимать, что я общаюсь с ними понятным им языком и смотрю на всё окружающее такими же глазами, но сам-то при этом я ощущаю себя их отцом. Соответственно на университетской кафедре, беседуя со студентами, необходимо помнить: долг пастыря — остановить саморазрушение личности, вернуть душу Богу. Это уже иная, более высокая качественная ступень духовничества. Ну а на приходе для каждого человека нужна собственная, индивидуальная тональность. Здесь, если систематизировать сценарии в самом общем приближении, говоришь в основном о морали и нравственности, а не о послушании. Тут уже постоянно помнишь: на твоей пастырской совести будет тяжелый грех, если допустишь ко святой чаше человека неверующего, пришедшего в храм из легкомысленных или суеверных побуждений.
— Университетскую кафедру вы возглавляете в течение десяти лет. Заметно ли, как за это время меняется молодежь, ее отношение к жизни, к окружающим?
— Каких-то особенных изменений не вижу. Быть может, оттого, что гораздо сильнее меняется за время обучения сам курс, те учебные группы, где работаю. Если на входе это полный ужас (имеющие хотя бы минимальное осмысленное представление о вере и Церкви абитуриенты находятся в абсолютном меньшинстве), то на выходе — моя радость. Разумеется, общий характер образования на нашем факультете светский, и очень редко ко мне попадают воцерковленные первокурсники. Но уже через семестр они в целом представляют, что к чему в православном вероисповедании, а к концу первого курса сдвиги в положительную сторону заметны невооруженным глазом. Конечно, общаюсь с ними весьма интенсивно — трижды в неделю по три пары, и так все пять лет обучения. Зато и результат налицо.
Не натаскивайте дитя на готовые ответы
— С какого возраста вы рекомендуете готовить ребенка к первой исповеди?
— Традиционно считалось, что ребенок созревает к исповеди, к сознательному разговору со священником о своих грехах к семилетнему возрасту. Общецерковная точка зрения на этот вопрос не изменилась, и на большинстве приходов родителям рекомендуют именно так. Но акселерация продолжается, и мне с 49-летним опытом служения в священном сане известны примеры, когда ребенок в состоянии пойти на исповедь и четырех, и даже трех лет от роду. Эти моменты, конечно же, требуют индивидуального подхода, и что-то конкретное посоветовать может лишь священник, хорошо знающий и самого ребенка, и семью, где тот растет.
— Первая исповедь — всегда большое напряжение. Как сделать, чтобы для маленького человечка оно не превратилось в шок, остающийся в душе горьким осадком? Каким образом добиться, чтобы свою первую исповедь человек потом всю жизнь вспоминал с благоговением?
— Первая исповедь действительно во многом определяет всю дальнейшую церковную жизнь человека, во всяком случае сильно влияет на процесс его самосовершенствования и духовного роста, который продолжается до самой смерти. Одновременно исповедь — это труд, подчас тяжелый, и почти всегда проходящий через страх. Задача священника, к которому подходит ребенок, — помочь ему быстро побороть этот страх. Так, чтобы впоследствии тот и не думал брать верх. Каким образом этого добиться? Прежде всего, рассуждая с ребенком о грехах, не заострять мысль на том, какой ты плохой, а провести с ним своеобразное собеседование о повседневной жизни, помочь сформировать картину его житейского существования, плавно подведя его к тому, что там неверно. Одна из грубейших священнических ошибок для первой исповеди — выспрашивать грехи. Вместо этого надо затронуть обыденные, простые вопросы: молится ли ребенок утром и на ночь, как учится, не огрызается ли на родителей и на старших.
— Родители вряд ли могут оставаться в стороне от подготовки своего ребенка к первой исповеди. Что им можно посоветовать?
— Не надо "натаскивать" свое дитя на готовые ответы. Вместо этого лучше объяснить, что такое исповедь, каковы в ней роли и задачи кающегося и священника, рассказать, в чем обычно взрослые и маленькие люди признаются батюшкам у аналоя. Затем, не подсказывая конкретные фразы, имеет смысл составить нечто вроде плана исповеди, ведь кто лучше папы с мамой знает своих детей? А опытный священник уже доведет эту работу до финала, помогая называть отдельные грехи, как это привыкли делать на исповеди взрослые люди.
— Вы помните свою первую исповедь, когда подходили к священнику маленьким мальчиком? Когда это было?
— Помню. Мне было шесть лет, в тот момент меня крестили, причем вместе с младшей сестрой. Почему-то врезалось в память, как крестивший нас священник — отец Георгий Успенский — перепутал наши с сестрой майки: мне после крещения надел ее, и наоборот. Разумеется, времена были иные. Священники только вернулись из тюрем, из лагерей, где отсидели по 10–12 и более лет. Тогда я, конечно, этого не понимал. Но отец Георгий на многие годы остался для меня примером того, как священнику следует вести себя в храме с маленькими детками. То конфетку подарит, то по головке погладит, то просто улыбнется, и сразу становится ясно: это твой друг, ничего плохого он тебе не сделает и даже не помыслит. Вообще священник, когда к нему подходит ребенок, обязан издали видеть его состояние, его характер — замкнутый он или открытый, уравновешенный или не очень, в хорошем настроении проснулся или в плохом. Иначе контакта не получится.
— Известна проблема одинаковых повторяющихся исповедей, когда кающийся раз за разом называет одни и те же грехи, справиться с которыми не в состоянии. Но усилия взрослого человека священник может аккуратно направить в то или иное русло, чтобы обеспечить его духовный рост. А как сделать, чтобы в аналогичном случае маленький ребенок не испытал духовного кризиса, не разуверился в собственных усилиях, не начал воспринимать исповедь как необходимое формальное разрешение на причастие?
— Дело в том, что человечеству всю его историю сопутствуют одни и те же грехи. Если священнику человек — взрослый ли, зеленый ли юнец, маленький ли ребенок — открыл свои грехи, нельзя терять с ним связь, чтобы не прервать ниточку духовного совершенствования. Высший пилотаж духовничества, индикатор того, что как духовник ты состоялся, — это когда человек только подходит к исповеди, а ты уже знаешь, какие грехи он назовет. В этом случае, если кающийся испытывает неловкость, можно с осторожностью направить его исповедь в нужное ему самому русло. Этот момент в искусстве духовничества — один из самых светлых. При этом, разумеется, надо анализировать и собственные ошибки, когда ты "видел" в человеке одно, а на поверку оказалось совсем другое. Но стремиться к описанному результату обязан любой духовник. Общую же цель духовничества я бы сформулировал следующим образом: нужно принять духовное чадо в свое сердце, в свое существо, отождествляясь с ним в молитве — так, чтобы, стоя с Богом, стоя перед Богом в молитве, приносить Богу каждого из тех, кто доверился тебе.
"Два святых определили мой духовный путь"
— Какой опыт исповеди оказался для вас самым запоминающимся?
— Пожалуй, это было со мной, когда я еще не был священником. Во время обучения в семинарии мы с друзьями любили встречать день Преподобного Сергия в нашей лавре, а потом отправлялись в паломничество. Маршрут за редкими исключениями был таким: Глинская пустынь (хутор Михайловский) — Киево-Печерская лавра — Почаев — Залещики. Глинская пустынь в те годы была разрушена, но старцы там подвизались, и среди них мы особенно любили схиархимандрита Андроника (Лукаша; †1974). В нем поражала прозорливость. Когда я впервые подошел к нему, он пристально посмотрел на меня и спросил: "Ты почему за своих родителей не молишься?" А мне какой-то человек не очень, как теперь понятно, далекого ума не советовал молиться за родителей: мол, они коммунисты, а за коммунистов молиться нечего. Ну я отцу Андронику так и объяснил. Он это выслушал и быстро мне мозги на место поставил. В Залещиках вспоминаются встречи и беседы со схиигуменом Кукшей (Величко; †1964) — с откровениями этого старца, граничившими с пророчествами. Однажды отец Кукша посоветовал мне: "Станешь пастырем, а ты будешь им, давай при причастии людям Тела и Крови Господа побольше, с частицами покрупнее". Старец и сам так всегда поступал, и я, когда есть возможность, всегда следую тому совету. Эти два человека, ныне прославленные в лике преподобных (первый Грузинской Православной Церковью, второй — Украинской), во многом определили мой дальнейший путь.
— Современная педагогика как наука опирается на психологию. Психологи введены в штат большинства российских общеобразовательных школ, а редкие исключения объясняются нехваткой кадров или невысокими зарплатами. Есть ли психолог в вашей гимназии? Сотрудничаете ли вы с православными психологами нашей страны или ближнего зарубежья?
— Нет, у нас такого человека нет, и он нам не нужен. Скажу больше: необходимости в контактах с православными психологами я как педагог и воспитатель не вижу. Допускаю: верующему человеку подчас совет православного психолога может помочь. Но если священник сам не психолог, он имеет право называться священником лишь с большой натяжкой. И, честно говоря, трудно представить такую ситуацию, когда психолог-профессионал способен порекомендовать нечто такое, чего не знает священник (который, не будем забывать, обладает внутренним богатством благодати). С чисто научной точки зрения психология, конечно, система знаний интересная и красивая. Но когда-то очень давно ее оторвали от веры, и с тех пор она стала поломанной субстанцией.
— Многие общеобразовательные школы сейчас возвращаются на шестидневку. Повод — всё возрастающая нагрузка учебного плана, которая требует при пятидневной неделе семи уроков ежедневно не только в старших, но и в средних классах. Православные дети в этой трансформации терпят, пожалуй, самый серьезный ущерб: в единственный выходной день с утра они идут в храм, где, как правило, остаются потом до вечера в воскресной школе. Исчезает как полноценный выходной, когда ребенок получает шанс отдохнуть от бешеного ритма современной жизни, так и единственное утро, когда можно как следует выспаться и понежиться в кровати.
— В нашей гимназии мы формируем расписание занятий таким образом, что суббота — учебный день только для классов начиная с восьмого, к тому же в этот день у них максимум два урока. Чтобы гимназисты не зевали утром в остальные дни, мы пробовали различные варианты: начинали уроки и в десять утра, в половине десятого... Сейчас остановились на начале первого урока ровно в девять, а за четверть часа до того бывает краткая общая молитва. Как показывает опыт, при таком графике ребята не устают и спокойно выдерживают нагрузку.
— Но в общеобразовательных школах другая практика: субботу там делают обычным рабочим днем, и не только для старших, но и для средних классов. Что можно посоветовать в этой ситуации родителям?
— Только одно: внимательно следить за физическим и душевным равновесием своего ребенка. Проще всего, конечно, максимально "одомашнить" режим дня: устраивать полноценное и сбалансированное питание, чередовать нагрузку с перерывами, пораньше отправлять ребенка спать. Если этого недостаточно, думаю, не будет трагедии, если на какое-то время от практики еженедельного посещения Литургии ребенком семья откажется. Куда хуже дойти до слез, когда поход в храм, который должен восприниматься как радостное событие в жизни, будет ассоциироваться у детей с еще одним ранним подъемом и недосыпом. А уж если дело закончится переутомлением ребенка, это и вовсе никуда не годится. Постижение зрелости — существеннейший момент христианской жизни. Бог дожидается гармонии, единства между Ним и тобой, а не какого-то деяния по принуждению или из страха.
