В нынешнем году Автоном Семенович Климашин отметил свое 80-летие. Его жизнь, насыщенную множеством интересных событий и незабываемыми встречами с известными людьми, можно назвать неординарной. В юности фронтовой шофер Климашин прошел дорогами войны от блокадного Ленинграда до Вены. А вскоре после демобилизации Автоном Семенович начал служение на церковной ниве. Он шофер двух Патриархов — Алексия I и Пимена, сотрудник отдела внешних церковных сношений Патриархии на протяжении 20 лет, председатель приходского совета храма Воскресения Словущего на Успенском вражке. А.С. Климашин имеет множество военных и церковных наград. Недавно Святейший Патриарх Алексий наградил его орденом святого Димитрия Донского (III степени).
— Автоном Семенович, у вас такое удивительное, редкое имя. Оно было дано вам при крещении?
— Да, имя у меня необычное. Я им горжусь. Так звали священномученика, который был епископом в Италии и во время гонений на христиан со стороны императора Диоклетиана путешествовал по малой Азии и берегам Черного моря с проповедью о Христе. В переводе на русский Автоном означает «самостоятельный».
Мои предки были крестьянами из Самарской губернии, выращивали хлеб. Жил наш крестьянский род по трудам своим: не жировал, но и не бедствовал. А когда началась коллективизация, мой дед Влас Сергеевич Климашин и бабушка Матрена Ивановна были репрессированы и высланы на поселение в Котлас. Там они и умерли. В 1998 году был издан список жертв политических репрессий Самарской губернии, названный «Белой книгой». Так вот в нем нашей семье посвящена целая страница.
После смерти бабушки и дедушки четыре их сына перебрались в Московскую область. Мой отец Семен Власович Климашин обосновался в подмосковном Софрино. Будучи глубоко верующим человеком, он ходил на церковные службы, читал на клиросе. Подстать ему была и моя мама Евдокия Николаевна — она родом тоже из Самарской губернии. Можно с уверенностью сказать, что моих дорогих родителей объединяло не только место рождения и общие корни землячества, но, прежде всего, православная вера, заложенная в них с детства в тех семьях, где они выросли и получили истинно русское воспитание. Именно поэтому в сложные для нашей страны годы, когда, казалось, рушилось все, главным для моих родителей было стремление сохранить православный уклад жизни.
Я родился в 1925 году. И мои верующие родители имя мне дали в честь того святого, память которого приходилась на мой день рождения. Два моих старших брата — Иван, 1921 года рождения, и Тарас, 1924 года рождения, — также получили свои имена по святцам. В те годы в моем имени ничего необычного не было. Среди моих сверстников нередко встречались Авраамы, Иоакимы, Карпы.
— Когда началась Великая Отечественная война, вам было 16 лет. Как сложилась ваша жизнь в это время?
— Отчетливо помню, как началась война. Я узнал об этом рано утром 22 июня, когда пошел в магазин за хлебом — это была моя обязанность. По радио о нападении Германии объявили позже, но люди с раннего утра уже обсуждали это страшное известие в магазине. Еще до начала войны — в 1938 году — отец мой умер. Я и два моих старших брата остались на попечении матери. Нужно было помогать семье, и поэтому осенью 41-го я был вынужден оставить школу и устроиться слесарем на фабрику «Красный Восток». Здесь изготовляли для фронта металлические «ежи», делали запчасти для минометов. Дежурство на фабричных крышах, сбрасывание зажигательных бомб стало для нас обычным, повседневным делом. А когда немцев начали оттеснять от Москвы, меня в числе четырехсот московских мальчишек и девчонок из Сталинского района столицы направили в Подмосковье на восстановление разрушенных железнодорожных путей. До станции Крюково нас довезли на электричке, а там мы в лютый мороз ночью пешком шли до Солнечногорска. Под утро добрались до места и набились в станционную будку, пытаясь согреться. Здесь смертельно уставшие люди спали вповалку, слоями. На следующий день нам привезли хлеб. Это были заледенелые буханки, которые, чтобы поесть, мы распиливали. В течение 20 дней больше 30 километров — от Солнечногорска до Клина — мы расчищали от снега вручную, лопатами, а дальше шли путейщики и восстанавливали дорогу. Прерывались лишь на краткий ночной сон. Снега в ту зиму было много, мороз 42 градуса. Все автомашины встали — замерзла солярка. А люди работали и выдерживали все. Потом нас по восстановленным путям на товарном поезде отвезли обратно в Москву.
Осенью 1942 года, когда мне исполнилось 17 лет, я получил от военкомата направление на курсы шоферов. В автобате на станции Кузоватово Ульяновской области нас несколько месяцев учили вождению на всех типах автомашин, которые поступали к нам по лендлизу. Учили буквально круглосуточно, так что порой мы от дикой усталости просто засыпали за рулем. А в 1943 году после такой усиленной подготовки нас направили в осажденный Ленинград. Я участвовал в снятии блокады Ленинграда. Затем Карельский перешеек, Выборг. После получения нового вооружения — противотанковых пушек — отправились в Венгрию — там были сильные бои в районе озера Балатон, затем в Австрию — освобождали Вену. В Вене я и встретил День Победы.
В конце мая 1945 года мне дали отпуск. Всю дорогу до дома я добирался на крыше товарного вагона. Через десять дней вернулся в свою часть. И снова добирался на крыше вагона, только теперь уже «с комфортом» — вагон был спальный.
— Удивительно, что, пройдя нелегкими фронтовыми дорогами, вы ни разу не были ранены.
— У меня была контузия от взрывной волны и несколько небольших «царапин», но серьезные ранения меня миновали. Был, например, такой случай. Когда начался прорыв блокады Ленинграда, во время одного из боев рядом со мной разорвался снаряд и осколок упал мне прямо под ноги.
Я схватил его, и руки обжог — такой горячий. Если бы снаряд упал на несколько сантиметров ближе — мне бы не жить. После войны, вспоминая и анализируя свою жизнь, я насчитал более тридцати случаев, когда Господь на фронте спас меня от верной смерти. А я ведь с детства, можно сказать, Богом отмеченный. Когда мне было полтора года, произошел знаменательный случай. У меня опрокинулись санки, и от удара медный крестик отпечатался на груди на всю жизнь. А еще я уверен, что эта милость — остаться живым после тяжелейших боев, в которых погибли многие мои товарищи, дана мне по молитвам моей матери. Она в войну была в Самарской области, работала для фронта, шила обмундирование для военнослужащих, за что впоследствии награждена медалью «За трудовую доблесть». Мама работала и молилась. По ее наставлению и я в самые тяжелые минуты боев, под бомбежками всегда шептал молитву: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного». Всю войну эту молитву повторял. И остался жив.
— Как же получилось так, что после войны вы попали работать в Патриархию?
— Я демобилизовался поздно — в 1948 году. С 1950 году живу в подмосковном Пушкино. Здесь я женился и обвенчался в церкви со своей женой Екатериной Федоровной. Моя мама после войны опять к нам приехала. Мы ходили на службы в Сретенский храм в селе Новая деревня. После войны действующих храмов немного было, но они не пустовали. Людей на службы приходило много. И вот отец Борис сказал мне: «Надо бы вам поучиться». И мама тоже так хотела, чтобы я получил религиозное образование — это было ее заветное желание. Отец Борис дал мне характеристику. И в 1955 году я сдал экзамен в духовную семинарию в Сергиевом Посаде. Кстати, на днях мы отмечали 50-летие начала нашей учебы в семинарии. Сейчас в живых нас осталось уже немного — всего 10 человек. У нас учились Высокопреосвященнейший митрополит Харьковский и Богодуховский Никодим, архиепископ Владимирский и Суздальский Евлогий (Смирнов). А в 1963 году я поступил в Духовную академию, потом закончил первый выпуск аспирантуры, получив степень кандидата богословия. Я писал кандидатскую работу на тему «Труды алтайских миссионеров».
Еще обучаясь в семинарии, я привлекался для работы в качестве водителя в Троице-Сергиевой лавре. Довелось возить мне Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского). Однажды мы с ним даже побеседовали. Он узнал, что я совмещаю учебу и работу, и ему это очень понравилось. Святейший поинтересовался моей семьей — у меня уже двое детей тогда было и мама жила с нами. Я ему все это рассказал. Мне в тот период часто приходилось ездить в Москву, сопровождать по послушанию разных лиц. Возил будущего Патриарха Пимена в бытность его наместником Троице-Сергиевой лавры, ректора духовной академии протоиерея Константина Ружицкого. Однажды удостоился везти в Москву епископат и, в том числе, ныне здравствующего Святейшего Патриарха Алексия.
Еще до окончания аспирантуры я стал активно работать в отделе внешних церковных сношений (с 1963 года). А когда закончил учебу, митрополит Никодим (Ротов) предложил мне работать в ОВЦС. Но сказал: «На богословскую стезю я тебя не возьму, а на хозяйственную — с большим удовольствием». И вот в должности референта-хозяйственника ОВЦС я прослужил 20 лет. Они пролетели как одно мгновение. Огромный круг хозяйственной деятельности, приемы и встречи иностранных делегаций, ежедневные многочисленные ответственные поручения. Главным для меня было не потерять то доверие, которое оказало мне священноначалие.
Некоторые ошибочно думают, будто работники Отдела внешних церковных сношений пользовались особыми привилегиями. Это большое заблуждение. Здесь было очень много сложнейшей работы и высочайшая ответственность. А все остальное — на втором плане. Я, например, долгие годы ютился с семьей в одной комнатке в Пушкино. И лишь спустя много лет получил ссуду на покупку собственного дома.
— Вам довелось работать под началом трех председателей ОВЦС: митрополита Никодима, митрополита Ювеналия, митрополита Филарета. Чем они вам запомнились?
— Владыка Никодим — это великий труженик и молитвенник. Он все время был в движении, часто выезжал за рубеж. Конференции, форумы, всевозможные симпозиумы — он успевал везде. И мы подстать ему работали — я в те годы и в отпуске практически не был. Митрополит Никодим был очень благожелателен и внимателен к людям. Как-то однажды в разговоре с ним я случайно обмолвился о том, что никак не могу купить себе зимнее пальто. На следующий день он приезжает в отдел и приносит мне новое пальто. Какое внимание с его стороны к нам, рядовым сотрудникам! И таких случаев было много.
Митрополит Ювеналий очень общительный, любезный. Это, без сомнения, выдающийся религиозный деятель, человек чистых и добрых помыслов.
А митрополит Филарет одно время жил Лавре, и мы с ним очень часто ездили вместе на одной электричке: он — в Сергиев Посад, а я — в Пушкино. Это очень благостный и любвеобильный к людям человек.
— Автоном Семенович, в вашей жизни был еще один интересный период — работа в храме Воскресения Словущего на Успенском вражке. Расскажите об этом.
— В Брюсовом переулке стоит замечательная красно-белая церковь Воскресения Словущего на Успенском вражке, построенная в первой половине XVII века. Это одна из немногих церквей, которые не закрывались в советское время. Я попал туда по благословению Святейшего Патриарха Пимена. Незадолго до этого в храме был пожар, и предстояла огромная работа по его восстановлению. Это предполагало не только ликвидацию последствий пожара, но полное благоустройство и обновление как собственно храма, так и всего комплекса построек, находившихся на его территории. Когда я пришел, то, честно говоря, испугался своего нового послушания — там было все очень запущено в тот момент. Росписи храма закрашены, окна не открываются, потеют, нет никакого водоснабжения, подсобных помещений. Левый алтарь в честь пророка Елисея просел. Требовал ремонта пол. А ведь храм-то не рядовой. Он находится в центре Москвы, сюда и в те годы приходили многие известные москвичи и иностранные туристы. Одним словом, я ужаснулся от того объема работа, который здесь нужно было сделать. Но Святейший Патриарх Пимен сказал мне: «С Божьей помощью все у тебя получится». И я приступил к работе, возглавив приходской совет храма. И действительно, многое мы сделали за те 14 лет, что я здесь работал. Отреставрировали все иконы, позолотили иконостас, переложили пол. Приглашали специалистов из метростроя, завезли несколько машин бетона, выровняли левый придел. Боролись с водой в подвалах. Вы не поверите, но в течение нескольких лет два огромных насоса круглосуточно откачивали эту воду! В общем, всего не перескажешь. Вспоминаю, как накануне праздника в честь иконы «Взыскание погибших» — а это главная святыня храма — Патриарх Пимен обязательно приезжал вечером. Это была уже традиция. Святейший очень любил побыть здесь в тишине — очень ему нравилось в храме, когда там все восстановили. В этом храме я работал до 1996 года.
— Автоном Семенович, вы и сейчас активны, бодры и, как говорят, очень пунктуальны — не пропускаете ни одной церковной службы. Как вам это удается?
— Вы знаете, я не чувствую своего возраста. Вот уже седьмой год я несу клиросное послушание в храме Живоначальной Троицы в Серебряниках. Ради этого послушания регулярно езжу из Пушкино в Москву. А кроме того 25 лет пою в мужском хоре ветеранов Великой Отечественной войны. Дважды в неделю в реабилитационном комплексе для ветеранов Вооруженных Сил на Олимпийском проспекте у нас проходят репетиции, часто мы выступаем с концертами. Стараюсь никого ни в чем не подводить. Поначалу товарищи по хору, узнав, что я пою на клиросе, относились ко мне сдержанно, а теперь — с уважением. Меня радует то, что сейчас Церковь обрела свободу для проявления своей миссии в обществе. И не так важно, где довелось тебе служить. Главное — быть причастным в меру своих сил к тому духовному деланию, которое сейчас идет по всей России. Я ощущаю свою причастность к этому великому делу, и, наверное, именно это ощущение дает мне новые силы.
