О проблемах и недостатках нового перевода Библии, а также о возможностях организации общецерковной работы по переводу Священного Писания на современный русский литературный язык рассказывает «Журналу Московской Патриархии» заведующий кафедрой библеистики Московской Духовной академии протоиерей Леонид Грилихес.
— Отец Леонид, как вы считаете, зачем нужен новый перевод Библии?
— Священное Писание живет и реализуется в истории. Когда-то эти тексты создавались, записывались, затем формировался библейский канон, после чего начался период переводов священных текстов. Христианство никогда не абсолютизировало какой-то один текст на одном языке (например, в иудаизме Танах в качестве священного текста существует только на иврите, в исламе Коран в качестве священного текста существует только по-арабски). Христианство всегда не только допускало, но и поощряло перевод Священного Писания. Проповедь христианства шла рука об руку с переводческой деятельностью, и сегодня обязательно нужны попытки новых переводов, даже если эти переводы носят экспериментальный характер.
Мы должны искать слова, которые точнее, правильнее, более впечатляющим образом раскрывали бы Божественное откровение современному читателю. Когда читаешь оригинал по-еврейски или по-гречески, то это производит глубокое впечатление, очевидно, что эти слова сказаны с большой силой и ясностью, хочется, чтобы то же было по-русски. Священное Писание — основа христианской жизни, основа богословия, а русский язык — язык высокой культуры, и он обладает огромными возможностями, чтобы раскрыть смысловые особенности оригинала.
Говорят, что любой переводчик — «предатель текста». Это не совсем так. Конечно, перевод что-то теряет, но, с другой стороны, открывает и что-то новое, и задача переводчика — средствами родного языка передать смысл и впечатление от оригинального текста. Основная претензия к синодальному переводу — нивелирование жанровых особенностей оригинала.
Например, в Священном Писании очень заметно противопоставляются повествовательный нарратив и поэзия. Есть книги целиком поэтические, но даже в повествовательных книгах часто встречаются поэтические фрагменты.
Показательна 23-я глава книги Чисел. Вплоть до 7-го стиха это — образец нарративного повествования: И вложил Господь слово в уста Валаамовы и сказал: возвратись к Валаку и так говори. И возвратился к нему, и вот, он стоит у всесожжения своего, он и все князья Моавитские. И произнес притчу свою, и сказал… (Чис. 23, 5–7) В 7-м стихе резко меняется жанр повествования: Валаам говорит «притчу свою», являя яркий образец поэзии: …из Месопотамии привел меня Валак, царь Моава, от гор восточных: «приди, прокляни мне Иакова, приди, изреки зло на Израиля!» Как прокляну я? Бог не проклинает его. Как изреку зло? Господь не изрекает [на него] зла... (Чис. 23, 7–8)
Библейскую поэзию в первую очередь отличает параллелизм — каждая мысль высказывается дважды в несколько иных словах, она как бы «рифмует» смыслы (в отличие от привычной для нас поэзии, которая рифмует звуки на концах строк). С вершины скал вижу Его, и с холмов смотрю на него: вот, народ живет отдельно и между народами не числится. Кто исчислит песок Иакова и число четвертой части Израиля? (Чис. 23, 9–10).
То есть поэтическое повествование строится по непривычным для нас законам. Многие читают псалмы, но не все обращают внимание на параллелизм. Помилуй мя Боже по велицей милости Твоей — и по множеству щедрот твоих очисти беззаконие мое. Наипаче омый мя от беззакония моего — от греха моего очисти мя. Яко беззаконие мое аз знаю — и грех мой предо мною есть выну. Тебе единому согреших — и лукавое пред Тобою сотворих (Пс. 50, 1–3). Весь 50-й псалом строится на этом параллелизме, а мы читаем его каждый день и не замечаем этого, потому что наше читательское восприятие сформировано на других образцах и поэзия, на которой мы воспитаны, маркируется совершенно по-иному.
Очень часто в этих повествованиях конец возвращает нас к началу — так называемый хиазм, например: Ибо вы умерли, и жизнь ваша сокрыта со Христом в Боге. Когда Христос (будет) явлен, жизнь ваша, тогда и вы будете явлены с Ним во славе (Кол. 3, 3–4).
Здесь соотнося начало и конец, мы понимаем, что для христианина умереть значит быть явленным с Ним (то есть со Христом) во славе. Очень часто смысловое ударение в хиастической фразе оказывается не в начале, а в середине (в данном примере центральным оказывается выражение «в Боге»), что для нас тоже не совсем привычно.
Знание законов построения библейской литературы помогает интерпретировать и понимать священный текст.
— Как овладеть этим знанием?
— Священное Писание — очень важный для церковной общественности текст и всегда был таковым, но в разные эпохи существует различное читательское восприятие. Наш мир так устроен, что редко какой человек будет читать одну и ту же книгу постоянно. В древности читалась одна книга — Библия — много раз, сейчас читают много книг по разу. Мир совершенно по-другому сориентирован.
Современные авторы всё, что хотят сказать, называют, эксплицитно выражая свою мысль. Читателю в этой системе отводится роль пассивного считывателя информации. Древняя литература, и в первую очередь Священное Писание, требует совершенно другого участия читателя. В книге Притч сказано, что слава Бога — сокрыть слово, а слава царя — явить слово. Имеется в виду, что Божественное слово подается сокровенно, а царь — это образ мудреца или, если хотите, образ читателя — должен найти это слово. Священное Писание никогда не называет всё до последней точки, там всегда есть место для тайны. Читатель перестает быть простым считывателем и втягивается в диалог. Не случайно Господь говорит: исследуйте Писание. Он не говорит: читайте Писание или знакомьтесь с Писанием. Это текст, который надо именно исследовать, опять и опять перечитывать. Каждое слово можно услышать только в контексте других библейских слов, и набирать этот контекст нужно, постоянно читая Священное Писание.
— Возможна ли передача жанровых особенностей в переводе?
— Всё, что сказано на одном языке, может быть передано и на другом. Конечно, мы теряем звучание, что очень важно, особенно для поэзии, и всегда остаются непереводимые моменты, например игра слов, но ее можно восполнить за счет комментариев.
1-я глава книги пророка Иеремии, 11-й стих: И было слово Господне ко мне: что видишь ты, Иеремия? Я сказал: вижу жезл миндального дерева (правильнее было бы сказать: вижу ветку миндального дерева, потому что жезл для нас есть некий атрибут царской власти). Господь сказал мне: ты верно видишь, ибо Я бодрствую над словом Моим, чтоб оно скоро исполнилось (Иер. 1, 11–12). Без комментария смысл отрывка совершенно непонятен, потому что высказывание построено на игре слов, которая содержится в пророческом откровении. По-древнееврейски слова миндаль (шакэд) и бодрствую (шокэд) передаются одним корнем.
Существует сложившаяся традиция близкого к тексту, практически дословного перевода Священного Писания. Так же передаются идиомы, которых очень много, например, в Пятикнижии и которые теряют при переводе свой смысл. Возникает большая проблема. Можно перевести идиому слово в слово, но тогда будет непонятно. Можно попытаться найти соответствующую идиому в русском языке и передать смысл, но тогда мы «предаем» текст. Но можно перевести дословно, сохраняя всю еврейскую образность, и сделать необходимые пояснения в комментариях, что, на мой взгляд, представляется самым уместным и разумным.
Например, Исход, 11-я глава, 6-й стих: и будет вопль по всей земле Египетской… у всех же сынов Израилевых ни на человека, ни на скот не пошевелит пес языком своим (Исх. 11, 6–7). Эта идиома — пес не пошевелит языком своим — встречается несколько раз и означает в данном случае, что никто из сынов Израилевых не потерпит вреда. Если сделать перевод по смыслу и подобрать соответствующую русскую идиому, то получится: «ни один волос не упадет с головы». В этом случае мы очень далеко отходим от оригинального текста, и я не уверен, что Библию допустимо так переводить. Возможно, лучше сохранить дословный перевод и сделать комментарий.
Издания с комментариями есть, и работа по их созданию должна вестись. Необходим общецерковный орган типа библейского института, который будет заниматься этим постоянно. Это большая работа, которая могла бы вестись параллельно с обновлением перевода Священного Писания. Если бы эта работа началась и была правильно организована — с масштабным участием академий и церковных научных центров, — то помимо всего прочего она смогла бы, как мне кажется, привлечь внимание широких слоев общества к библейскому тексту, что сегодня является также одной из важнейших задач. Кстати, в общецерковной работе по созданию синодального перевода участвовали все четыре существовавшие тогда академии, тексты периодически рассматривал Святейший Синод. Чтобы создать текст, в какой-то мере удовлетворяющий церковную общественность, необходимо участие всей Церкви.
— Каким образом возможно обновление библейского текста?
— Что касается перевода Священного Писания, то есть несколько путей. Во-первых, можно делать исправления в существующем тексте, определившись вначале, что именно требуется исправить. Во-вторых, возможно создание нового перевода, но он не должен быть радикально новым. Если мы создаем церковную Библию, обязательно необходимо учитывать традиции предшественников. За сто тридцать лет своего существования синодальный перевод настолько вошел в наш язык, что мы используем многие выражения, не осознавая, откуда они взяты. Такие выражения, как «трудиться в поте лица» или «хляби небесные» звучат, возможно, немного архаично, но мне кажется, что их можно было бы оставить.
— Что вы думаете по поводу вышедшего перевода РБО?
— Новый Завет, каким он вошел в новое издание РБО, как раз является примером этакого нарочито нового перевода, который целиком и полностью хочет противопоставить себя традиции синодального. Это очень явная и вряд ли уместная тенденция.
Ветхий Завет из нового издания РБО сами переводчики, цитируя Сергея Аверинцева, называют «черновики черновиков».
Перевод РБО изначально не делался как церковный перевод, в отличие от синодального, и не был предназначен для церковной общественности. РБО позиционирует себя как внеконфессиональная организация, и в создании нового перевода участвовали, наряду с церковными, и нецерковные, и просто неверующие люди.
Новый перевод РБО не может ни в коем случае претендовать на то, чтобы заменить собой синодальный перевод в настоящий момент.
Самая большая проблема нового перевода РБО заключается в том, что совершенно непонятно, на какую читательскую аудиторию он рассчитан, а ведь это первое, с чего начинается любой перевод. Прежде всего необходимо понять, для чего и кому мы его адресуем, что мы хотим? Только после этого формируется группа переводчиков, да и вся программа, направленная на создание текста.
Существуют очень разные переводы. Есть свободный во всем авторский перевод, который может быть самым интересным с точки зрения эксперимента, но такой перевод нельзя предложить Церкви. Можно попробовать сделать историко-филологический перевод с учетом всех достижений современной науки, в частности практики библейского перевода. Однако если в нем не будет учтена церковная традиция, то его нельзя рекомендовать Церкви. Хороший церковный перевод должен быть и художественным, и научным, и духовным, и это очень важно, ведь мы работаем с текстом, где Бог сообщает откровение о Себе. Для сохранения духовной составляющей необходимо следовать церковной традиции понимания этого текста, потому что Библия создана в Церкви и может быть адекватно воспринята только в Церкви.
Светские переводы, как правило отдельных библейских книг, могут иметь статус эксперимента, частной инициативы, научного дерзновения. За поисками подобного рода стоит определенный опыт. Они интересны в качестве серьезной переводческой работы (если, конечно, сделаны добросовестно) до тех пор, пока не претендуют на то, чтобы заменить собой синодальный перевод.
Общецерковный перевод — программа, консолидирующая все церковные силы, включающая процесс адаптации и рецензии текста, обсуждение результатов, внесение изменений — словом, это глобальный проект. Организационная часть, возможно, потребует даже больших усилий и материальных вложений, чем сама работа по переводу, на которую, надеюсь, должно хватить и интеллектуальных сил, и энтузиазма. Но эта работа должна быть инициирована священноначалием и не может быть начата без высокого решения.
