Для тех, кто занимается в Церкви окормлением заключенных, протоиерей Александр Григорьев мог бы быть наглядным учебным пособием. Ему довелось сначала поработать в женской колонии, затем по зову сердца он пришел служить в петербургские «Кресты», где, благодаря его трудам, не только началось восстановление храма Александра Невского, возобновлены богослужения в нем, но и значительно улучшились условия содержания подследственных.
Пережил священник и сложный период «выгорания», когда ему по состоянию здоровья даже пришлось покинуть храм в следственном изоляторе. О том, как пастырю устоять, если он каждый день сталкивается с самыми страшными человеческими грехами, отец Александр рассказал «Журналу Московской Патриархии».
- Отец Александр, ваше прошлое выступление в прессе в 1999 году, когда вы впервые познакомились с невыносимыми условиями жизни заключенных, закончилось визитом в исправительное учреждение с проверкой комиссии Евросоюза и президента Владимира Путина. А что бы вы хотели изменить в тюрьме сейчас?
- Поначалу, когда я в 1999 году только пришел служить в СИЗО «Кресты», там действительно были жуткие условия. Многое изменилось, конечно, сейчас уже нет такого, чтобы по двенадцать человек в восьми метрах сидели, а лучше сказать, стояли... Реформа в СИЗО, которую тогда провел Владимир Путин, принесла плоды. Но недавно вновь появилась тенденция увеличения числа заключенных. К чему это может привести, я уже видел своими глазами: люди раньше спали в камере в три смены.
Я положительно отношусь к изменениям, которые готовит ФСИН и Министерство юстиции, чтобы за мелкие правонарушения давали не реальный срок лагеря, а исправительные работы. Известно, как опускается человек, который сидит в камере и абсолютно ничего не делает. В том же следственном изоляторе люди могут находиться несколько месяцев, а то и лет, заодно приобретая привычки и мышление закоренелого уголовника.
Вообще страшно, что по-прежнему есть целая субкультура «тюремных» людей, она никуда не девалась с советского времени. И реалии нашей жизни способствуют дальнейшему успешному существованию этого сообщества.
Кроме того, сейчас очень многие лишаются работы и жилья, становятся бездомными. Им деться абсолютно некуда. Так вот, просто массовым явлением стало то, что «бомжи» перед зимой совершают какое-нибудь правонарушение, чтобы попасть в тюрьму и пережить холода в заключении, ведь там у них есть кров и питание. Так что осенью в следственных изоляторах и тюрьмах просто наплыв «посетителей». Если посчитать, сколько средств государство тратит на содержание их в заключении, следствие, суды, охрану и еду – то окажется, что за эти деньги дешевле было бы дать им социальное жилье, работу или пособие.
Очень большая часть нашего общества отличается абсолютной дикостью. И эта дикость принизывает все стороны жизни, причиняет личности огромные моральные страдания. Преступники, в большинстве своем, не знают не только заповедей Божиих, но и государственных законов, не представляют, что такое нормальный уклад жизни, не имеют никаких нравственных ориентиров. Закон воспринимается как некая обуза, ограничение человеческой свободы, а не как данная Богом заповедь, которую нужно исполнять ради своей собственной души. И объяснить, что нравственные нормы установлены не нами и созданы не для того, чтобы мешать жить, а, наоборот, что жизнь без них лишена смысла – чрезвычайно трудно, так как прививать это понимание нужно с детства. Поэтому я считаю, что основной аргумент в пользу преподавания Основ православной культуры в школе – это именно снижение небывало высокого уровня преступности, который есть сегодня.
- Какие у тюремного священника есть возможности, чтобы повлиять на ситуацию?
- Это звучит цинично, но если прихожане на свободе могут прийти и уйти, вполуха послушав проповедь, то в тюрьме людям деться некуда, священник имеет возможность постоянно работать с ними. Когда я только начинал служить в СИЗО, с заявлениями к начальству, чтобы участвовать в литургии, обращалось не более двух человек в месяц. Но достаточно быстро их количество возросло до 40 человек в неделю. Подследственные рады были вырваться из тяжелой атмосферы своей камеры и побыть на службе, а если им дать газеты или книги их будут читать от корки до корки. Когда человек попадает в заключение – его жизнь внезапно останавливается как конь на полном скаку. Помочь заполнить освободившееся время, чтобы не допускать окончательной деградации души, может священник. Поэтому главное, что он должен делать – это просвещать, изо дня в день стараться донести самые простые знания Закона Божия. Во время церковных служб мне разрешили включать местную радиотрансляцию, и в каждой камере для 7 000 заключенных были слышны слова молитвы. Также для СИЗО мы выпускаем издание «Православные кресты». Подобной газеты нет в других местах заключения, а жаль – она была бы очень полезна.
И, конечно, священник должен стараться дать людям утешение. Я очень хорошо помню свои ощущения, когда я первые годы служил в СИЗО: ты там как будто окружен атмосферой постоянного тревожного ожидания и, кроме того, можно почти физически ощущать смрад греха. Например, я никогда не забуду человека, который признался как-то мне в убийстве сразу семерых человек, хотя его судили за убийство двоих, за что ему дали пожизненное – его просто трясло всего, я, когда это увидел, вспомнил, как Каину Бог сказал: «ныне будет проклят он от земли, стонать и трястись будет на земле» (Быт. 4:11,12).
И в этих условиях настоящим чудом является то, что кто-то из заключенных приходит к вере, но такое бывает, и нередко. Когда в середине 2000-х гг. в тюрьмах разрешили открывать окна, заключенные все не могли привыкнуть к свету и задергивали шторы. Но потом привыкли. Так и к свету Христову им трудно привыкнуть.
Священник может работать и с родственниками, родителями и женами заключенных, поддерживать их. Бывали у нас и венчания в тюрьме, и крещения. Конечно, я не благословлял пары, которые познакомились по заочной переписке - как правило, сочетались браком и венчались люди, которые до тюрьмы жили вместе.
Уникальным опытом были так называемые «совместные» литургии, когда вместе на службе в храме «Крестов» молились и подследственные, и их родственники, и даже сочувствующие люди «с улицы». Всего собиралось до 50 человек. Это было сложно организовать, но в результате у нас в храме создавалась настоящая община. Для подследственных это могло быть последнее, что их связывало с волей, с нормальной жизнью не «по понятиям».
Пока в России реальная практическая польза в деле исправления заключенных от храмов в колониях и СИЗО не велика – я сталкивался с такими случаями, когда заключенные даже и не знали, что в исправительном учреждении есть действующий храм, то есть он формально вроде есть, но никто туда зеков не приглашает. Чтобы заключенному попасть на исповедь в следственном изоляторе, он и его родственники должны сами проявить инициативу, а также получить разрешение у администрации тюрьмы, а также следователя или судьи. А если нет родственников? А если он вообще не знает ничего о религии?
С другой стороны, так же, как преступники ничего не знают о нормальной жизни, так и общество отторгает их, однажды изгнав – не принимает обратно. Поэтому священники, которые имеют опыт тюремного служения, должны больше говорить об этом, выступать в прессе, на радио, телевидении и интернете, рассказывать конкретные человеческие истории.
- А насколько вообще готовы заключенные доверять священнику? Не считают ли его пособником тюремной охраны, который может выведать у них обстоятельства дела?
- Тюремный народ очень суеверен. И обидеть служителя культа – это табу. С другой стороны они привыкли жить во лжи и им труднее, чем благополучному среднестатистическому человеку искренне покаяться. Им говорят: «Не укради!», а он в ответ: «Не пойман – не вор». Я сам все рассказываю, ничего не выведываю, не спрашиваю, виноват или не виноват – узнаю только, по какой статье сидит.
Зная, что существует проблема понимания, я поступаю так: говорю перед исповедью проповедь целый час, не 5 и не 10 минут. Причем стараюсь рассказать по очереди обо всем: о вере, о заповедях, рассказываю жития святых, примеры из жизни. Некоторые слушатели, конечно, зевают, но все очень довольны, что служба длинная – можно отдохнуть. В то же время что-то из сказанного в их душах остается.
Например, в «Крестах» до сих пор рассказывают историю про раскаявшегося уголовника. Я был ее свидетелем. Один питерский криминальный авторитет смог порвать со своим прошлым, крестился, стал посещать церковь. Известно, что из этого «бизнеса» так просто не уходят – но ему удалось, он поселился в глуши в маленьком монастыре, жил там трудником. Но прошлое дало о себе знать: за какое-то былое правонарушение он попал в СИЗО. Там он старался не возвращаться к греху, заставил сокамерников, которые боялись его как «авторитета», бросить курить и сквернословить, убрать со стен порнографические плакаты, повесить иконы и читать духовную литературу. Сотрудники ФСИН смекнули, что дисциплина в отдельно взятой камере наладилась, и через месяц перевели его в другую камеру, чтобы он и там навел порядок. Так он сидел в изоляторе десять месяцев, «исправив» насельников десяти разных камер...
- Когда и как вы столкнулись с пастырским выгоранием? Можно ли с этим явлением бороться?
- Прошло лет пять, и я стал ощущать признаки настоящей депрессии. Хотя я обладаю крепкой нервной системой, но слышать каждый день рассказы о самых страшных преступлениях, которые есть, из первых уст, мне было все труднее и труднее. Я боролся со своим унынием молитвой. Но сил одного человека в «Крестах» было недостаточно, ведь это самый большой следственный изолятор в Европе, раньше там содержалось под стражей около 7500 человек, теперь примерно 3000-4000. А прослужил я там более семи лет, причем служил еженедельно. Но в результате ушел из «Крестов», так как не мог уже служить в полную силу из-за больных суставов, остался служить в обычном приходском храме. Но и сейчас я полностью не оставляю работу в СИЗО, стараюсь по мере сил помогать новому настоятелю.
Кроме того, ко мне приходят те, кому за годы моего тюремного служения удалось воцерковиться. Их судьбы далеко не безоблачны. Но сам факт существования таких людей немало укрепляет не только меня, но и других тюремных священников. У меня есть случай, когда бывший зек стал монахом. Еще один мой прихожанин, который отсидел 13 лет, сейчас сам занимается помощью заключенным. Женщина-наркоманка, освободившись из колонии, познакомилась на моем приходе со своим будущим мужем, сейчас у них трое здоровых детей...
Думаю, что проблем со здоровьем и так называемого «выгорания» не избежать, если действительно работать с заключенными не формально, изредка совершая литургию и не вдаваясь в подробности всего происходящего в тюрьме, а добросовестно, с полной самоотдачей.
На мой взгляд, краткий опыт тюремного служения был бы полезен каждому священнику. Если бы молодые пастыри приходили в тюрьмы, хотя бы два – три раза в год, если бы это было для них обязательным, они познакомились бы с психологией заключенных и им было бы проще постигать, какие истоки в основе проблем дивиантного (преступного) поведения современного человека и как их можно преодолевать, не отгораживаясь от реальности.
Конечно, нельзя рассчитывать только на личную инициативу и энтузиазм священника и надеяться, что он окажется подвижником. Если бы подобно тому, как в европейских тюрьмах должность тюремного пастыря была штатной, и ему платили бы зарплату, желающих служить в тюрьмах было бы больше.
То, что мне удалось восстановить храм в «Крестах» – не только моя заслуга, там нашлись и жертвователи, и власти после приезда Владимира Путина подключились... Далеко не везде повторить такое возможно. А ведь помимо собственно ремонтных работ в тюремном храме нужны средства на покупку облачений, убранства, свечей, кагора, духовной литературы для библиотеки, средства на помощь заключенным. Не может все это держаться на личном энтузиазме, иначе это будет уровень художественной самодеятельности. Когда на епархиальном собрании спрашивают: «Кто хочет служить в тюрьме?»- В ответ – молчание... А нерегулярные службы и эпизодические беседы «для галочки» не способны ничем помочь в тюрьме, в таком сложном вопросе, как духовное окормление заключенных, просто необходима строгая системность действий.
- Что вам дало служение в тюрьме в духовном плане?
- Близкое общение с заключенными для меня было своеобразным опытом трезвения, избавления от иллюзий. Наверное, я в тюрьме стал более терпимым к людям, избавился от стереотипов, свойственных всем нам – ведь мало кто действительно верит в исправление преступников. А Господь нам показывает, что все возможно: на примере благоразумного разбойника.
Хотя невозможно измерить количество действительно искренне покаявшихся, но, снова вспоминая преступника Каина, мы видим, что Бог ограничил его наказание тем, что сделал ему знамение: «чтобы никто, встретившись с ним, не убил его (Быт. 4:15)». Вот вам аргумент против смертной казни – каждому дается время для покаяния.
- А как вы относитесь к идее тюремного заключения как возможности для духовного покаяния, которую выразил в камне архитектор при проектировании «Крестов» в начале XX века?
- Конечно, было бы лицемерием говорить сейчас о том, что люди исправляются, благодаря тюрьме. Такие радужные перспективы нам в России пока и не снились, и виноват в этом совсем не архитектор Антоний Осипович Томишко, который построил действительно уникальное здание, сделавшее, в том числе, легче участь многих заключенных в прошлом веке.
Сегодня вся система исполнения наказаний по-прежнему является школой преступности. Многие десятилетия нас окружала постоянная ложь. Этот способ насильственного управления людьми и государством был глубоко порочен, в результате люди перестали верит в закон. Помните, Никита Хрущев обещал показать последнего попа и последнего преступника? Священники, к счастью, не перевелись, однако уровень преступности в России превышает уровень преступности в Западной Европе в 30 раз.
Мы должны полностью отказаться от навязывания нам атеистического мышления, отказаться от самой мысли, что обучение и воспитание возможно вне нравственных норм. Помню, в учебном классе "Крестов" для несовершеннолетних на самом видном месте висела анатомическая карта внутренностей человека, раскрашенная кроваво-красным цветом. Я спрашивал начальство, зачем они повесили эту карту? Не для того ли, чтобы подростки знали, куда лучше ударить ножом? А лучше бы повесили десять заповедей!
Кстати, в настоящее время рассматривается вопрос о придании зданию «Крестов» статуса памятника архитектуры местного значения. Нужно провести исследования состояния кирпичной кладки, конструкций, инженерных сетей, не подвергавшихся капитальному ремонту более 100 лет. Условия эксплуатации этих зданий запрещают использование водосточных труб. Как следствие — разрушение кирпича от воды. Но с трудом представляется, как возможно провести такой ремонт. Количество заключенных здесь все равно превышает существующие нормы в два – три раза. Несколько лет назад началось строительство следственного изолятора «Новые Кресты» в Колпино, но там даже не запроектировали церковь, да и неизвестно, когда его построят.
